Впрочем, с мужчинами было сравнительно проще — они же, скорее, подначивали, чем вправду цеплялись. Вот женщины…
С женщинами мне трудно. Мейнский кодекс запрещает их бить — многие пользуются этим довольно грубо, словно вынуждают этот кодекс нарушить. Одна таки вынудила.
Эвия. С Тэффы. Имела темно-красные волосы и здоровое тренированное тело — идеальный контейнер для драгоценных генов Кэлнора. Я наводился на нее, как баллистическая ракета; рядом с ней было не отвлечься — не позволяла.
Сперва она всё время оказывалась рядом, и показывала мне себя во всех видах, и превратилась в мой постоянный ночной кошмар — но это было еще начало. Совсем худо стало, когда начала дотрагиваться.
Когда она полезла лапиться, я её отодвинул и хотел уйти. А Эвия облизнула губы и распустила шнурок на вороте. И сказала:
— Ах, Ли-Рэй, как глупо, когда парень ведет себя недотрогой!
— Не хочу я тебя, отвали! — сказал я зло. Да я был просто в ярости! То, что она делала, здорово смахивало на пытку: физиология и воля во мне шли вразнос.
— Неумело врешь! — хихикнула она. — Невооруженным глазом видно, как ты не хочешь!
Она права была, конечно. Супердоминант эрекцию не скроет, даже если очень постарается. Но для любого недочеловека, вроде бы, эрекция кэлнорца — как пистолет, направленный в чужой висок! А Эвия в упор не понимала, чем недочеловеческая игрушка для секса отличается от кэлнорского оружия гуманного геноцида.
К тому времени я уже наигрался с гримом; тавро Железной Когорты закрывала пластмассовая пластинка, изображающая хирургическую сталь — будто у меня скула вдребезги разбита и восстанавливается. Я повернулся к Эвии правильной стороной и снял эту пластинку.
— Знаешь, — спросил, — что это за клеймо?
Она вздохнула — вытеки мой глаз! — восхищенно, Проныра! И сказала с придыханием:
— Железная Когорта. Ах, какие мальчики… Как мне всегда хотелось кэлнорца! Они такие крутые… Ты дуралей, что свалил с Кэлнора, Ли-Рэй! Кэлнор — это будущее, там настоящий порядок…
— Как интересно, — сказал я, думая, что сейчас напугаю её до полусмерти, если она сама лезет прямо в пасть зверюги. Что отучу искать приключения, чреватые мерзкими вещами. — Хочешь стать контейнером для наших святых генов? Для самки недочеловека это странно.
— Знаешь, милый, — сказала Эвия, — с любящей женщиной ты мог бы быть и полюбезнее.
Я усмехнулся — ну просто мышцы вспомнили кривую полуулыбочку, презрительную, про которую я сам уже почти забыл.
— Ты не смеешь одергивать кэлнорца, — сказал я. — И не лезь ко мне со своей блажью, пока не прикажу. Как забавно, что от тебя я могу ничего не скрывать. Ладно, ты родишь от меня первой.
У нее лицо вытянулось.
— Как это «родишь первой»? — спросила она возмущенно. — Я, вообще-то, не собиралась рожать пока…
— Я вообще-то не спрашиваю недочеловеков об их планах, — сказал я. — Ты — приличный контейнер, детей у тебя будет много, это хорошо. Ты станешь собственностью Кэлнора. Кэлнор — превыше всего.
Она отступила на шаг. У меня, видимо, было абсолютно кэлнорское лицо, потому что она вправду перепугалась. И пролепетала:
— Я пошутила.
— С Кэлнором не шутят, — сказал я. Меня несло, я перестал себя контролировать, возбуждение запустило программу — а прочее оказалось самообманом. — Кэлнору служат. Кэлнор — будущее. Твое единственное право — благоговеть.
Она дернулась, чтобы уйти, но я поймал ее за локоть. Я всё вспомнил. Кэлнор сдетонировал во мне глупостями Эвии, и я начал чётко раскручивать давным-давно заученный сценарий.
Женщина пришла в ужас, но супердоминанту с высоченным генетическим индексом было всё равно. Я отстраненно подумал, что всю одежду рвать не надо, заметят — но тут меня позвала Дотти.
Ага, бегала по космодрому и меня разыскивала, потому что я срочно понадобился Эрзингу. И, вероятно, женская интуиция чувствительной самочки недочеловека привела её в узкий проход между ангарами, где мы с Эвией выясняли отношения.
Я оглянулся — и Дотти увидела мое лицо. Я знаю, насколько отвратительно выглядел — по глазам Эвии было понятно — но Дотти не просто не испугалась, она даже не удивилась.
— Ли-Рэй, братишка, — сказала она сочувственно, — тебе очень плохо, да? Ты вспоминаешь?
— Да, — процедил я сквозь зубы. — Не подходи, милая, я опасен.
— Нет, — сказала Дотти и улыбнулась. — Тебе уже легче, я вижу. Сейчас отпустит совсем.
И я с удивлением понял, что — таки да, отпускает, я уже могу дышать.
А Дотти напустилась на Эвию:
— Тэффянка, ты что творишь?! Ты что, не понимаешь, что Ли-Рэй не владеет собой, когда доходит до секса?! Он же кэлнорец! Ты не понимаешь, что тебя пришлось бы пристрелить, если б он тебя трахнул?! Нет, на тебя-то мне плевать, но брат бы переживал, поэтому — как ты могла, вообще?! Ведь вся стая знает, откуда он родом!
Этот выговор, как ни странно, вернул на место мою сдвинутую крышу.
Эвия раздраженно фыркнула:
— Не твое дело, лапуся!
— Мой брат — мое дело, — сердито возразила Дотти. — Думаешь, с ксеноморфами можно себя вести, как попало? Даже если они очень хорошие, как Ли-Рэй, ты запросто попадешь в беду, если на их физиологию наплюешь.
— Твой драгоценный братец — просто псих! — обиженно выдала Эвия.
— Дурочка, — констатировала Дотти, пожав плечами.
— Тебе бы Дотти спасибо сказать, — сказал я.
— Нгишке-никчемушке?! Кастрату, который притворяется девкой?! — выпалила Эвия — и я не выдержал.
Я дёрнул ее за руку, повернул — и влепил свободной ладонью по заднице. И она взвизгнула, как птенец гарпии, а я оттолкнул её в сторону.
— Вали отсюда, — сказал я. — И дура, и злая. Дотти больше женщина, чем ты, контейнер для спермы.
Эвия хотела еще что-то сказать, но посмотрела мне в лицо — и передумала. Ушла злая и оскорбленная, а уходя, вертела задом, чтобы показать мне, чего я по глупости лишился.
Но мне уже полегчало, напряжение сошло на нет. Я даже рискнул подойти к Дотти поближе.
— Прости, — сказал я. — Я сам — дурак. Хотел только напугать ее, чтобы отстала, но завелся.
— Ты не виноват, но больше так не делай, — сказала Дотти. — Я ужасно за тебя боюсь. Кто-нибудь может допрыгаться по глупости — а потом тебя убьют, потому что твои гены, сам понимаешь…
Я понимал.
Той же ночью, когда заснули Птенцы, я поговорил со своей семьей.
Так и так, сказал я, супердоминант во мне выходит из-под контроля. Я приложил много сил, добиваясь, чтобы недочеловеки перестали испытывать ко мне отвращение — и, оказывается, зря. Программу гуманного геноцида не дураки создавали: наши суперактивные самцы вызывают инстинктивное влечение у чужих самок — а потом случается всякая дрянь. Если кто считает, что один кэлнорец не оставит много потомков — ошибается: следуя программе, эти самые потомки размножаются в геометрической прогрессии.
Самое поганое, что дело не ограничивается женщинами. Я рассказал, как наблюдал за Ангелом с Лави, которого местные девицы любят больше прочих — и вдруг поймал себя на мысли, что парализующего дротика хватило бы лавийцу за глаза и за уши. А если Ангел будет походя хватать меня за шею и ржать, что я краснею, как его подружки — то и дротика не понадобится: я решу набить ему морду, а кончится перестройкой его генома. Запросто: я уже намного сильнее, чем лавиец.
— Что же мне делать? — спросил я под конец. — Я не хочу делать это с недочеловеками, это подло, я знаю — но сегодня я почувствовал, что любая глупая игра может снести мне крышу.
— А может, тебе стоит завести подружку? — предложил Эрзинг. — Одну, постоянную? Вероятно, если с кем-то спать, то сперма перестанет давить на мозг…
— У меня есть постоянная подружка, — сказал я. — Это Дотти. А с потенциальными контейнерами для генов я дружить не умею. И спать рядом с ними не умею: этот акт — штука одноразовая. Ничего хорошего не выйдет.
— А может, я могу?.. — заикнулась Дотти, но я тут же ее оборвал:
— Нет! Ты не можешь! Запомни: меня трогать нельзя, целовать нельзя, прижиматься нельзя! И постель мою не трогай. Я — отрава, все! И имей в виду: если я тебя случайно убью — застрелюсь. Точка.
— Я не предлагаю, — ухмыльнулся Эрзинг.
— Вот спасибо, — буркнул я. — И тебе, и Жуку — за доброту и душевную щедрость.
Эрзинг ухмыльнулся еще гаже:
— Что, надо было предложить?
— Мать! — взмолился я. — Пожалуйста, объясни этому калькулятору на палочках, что я в последнее время не помогаю ему одеваться, потому что моя поганая супердоминантность воспринимает как контейнер и его тощую тушку! Ну что мне делать, а?! Обратиться к медикам? Пусть оттяпают под корень всё, что сумеют, или радиацией выжгут — больше ничем они мне не могут помочь, я узнавал. Мне страшно, знаешь, но я не могу всю жизнь жить с бомбой внутри. Я хочу, как Эрзинг и Дотти: спокойно заниматься работой, не просыпаться от диких кошмаров и обнимать брата и сестру, не думая, что могу их случайно убить или покалечить. Я устал.
— И все же не торопись, Ли-Рэй, — сказала Мать ласково, но и она до меня не дотрагивалась, мучить не хотела. Мой несчастный организм воспринимал как провокацию любое прикосновение, даже её. Кэлнор внутри меня знал, что моя Мать — недочеловек; уже за одно это я себя тихо ненавидел. — Не стоит в таком взвинченном состоянии принимать решения, о которых потом пожалеешь. Надо хорошенько подумать.
Я мог только кивнуть в ответ. Подозреваю, выглядел я, как затравленная зверюга.
— Да, ты слишком горячо взялся, — сказал Эрзинг. — А Госпожа Кулак в твоем случае — совсем не выход?
— Я с ней незнаком, — сказал я мрачно. — Я не умею возбуждаться сам с собой. Нет перспективы зачатия — нет ничего… Да о чем я говорю! Вы, недочеловеки, можете в это играть, развлекаться так, баловаться — а я устроен, чтобы так завоевывать или убивать, без вариантов! Не-хо-чу! Гадко.
— Я слышал, секс — не такая плохая вещь, — заметил Эрзинг.
Я только вздохнул.
— Для недочеловеков — возможно. Неплохая, если не чувствуешь себя придатком к драгоценному члену, главной части кэлнорского тела, — сказал я мрачно. — Всё это закончится тем, что либо я его себе отпилю тупым ножом, чтобы освободиться и от мании, и от страха — либо после какого-нибудь жуткого моего поступка это сделают наши орлы. А потом пристрелят меня из жалости.