— Дружище, — говорю я, — как же вы сюда попали? Как вы нас нашли? Пуговица в Млечном Пути же…
Вороной погладил Посредника между глаз.
— Брат, — говорит, — это мой Посредник. С орбитальной биостанции, там экспериментальный питомник. Я универсал, как все, кто у нас работает в космосе: не только десантник, но и принимаю у Посредников потомство. Фиолетовый, — Вороной не так его назвал, но я понял, о ком идёт речь, мой дешифратор уже помнил это имя, — связался с нами, когда у него гостила Гелиора. Ввёл в курс дела. И я выбрал для вас самого лучшего из молодых Посредников… и на всякий случай, с его согласия, вживил ему «жучок».
— Вы ожидаемо мне не доверяли, — говорю. — Правильно, чего уж… Только я что-то не засёк, чтобы внутри Посредника пахала электроника.
Вороной свёл пальцы — типа, улыбнулся.
— Мы не можем следить за Женщиной без её ведома и согласия, — говорит. — «Жучок» долго был неактивен, поэтому ты его и не засёк. Его запустил сам Посредник — в тот момент, когда над ним и его Женщиной нависла угроза. А дальше — дело техники.
— Ах, ты ж… — говорю. — Кто же такие — Посредники?
— Наши симбионты, — отвечает. — Вторая половина нашей цивилизации.
Вот так-то.
Чиеолийцы даже не прикончили наших пленных. Вытряхнули их из скафандров, их обломок — из шлюза, — и предоставили собственной судьбе. С их пятью анабиозными камерами, водой и помётом Посредника.
Чиеолийцы и вправду не любили убивать. Во всяком случае, не убивали безоружных.
Зато Вороной и его друг, Бронзовый, подобрали в космосе корпус звездолёта Снурри, который был здорово повреждён взрывом, но полип, снуррин навигатор, ухитрился уцелеть. Чиеолийцы оказали ему помощь, как сумели. Он довольно долго болел, но как-то выкрутился. Правда, стал намного меньше, похудел, я бы сказал, но Снурри считает, что размер — дело наживное.
Нам тоже помогли, куда серьёзнее, чем мы рассчитывали. Изрядная часть наших обломков не подлежала восстановлению, но подлежавшее чиеолийцы отремонтировали. А нам с Гелиорой и мохнарикам, чьи крылья пропали полностью, Чиеола подарила звездолёты.
Как бойцам, сражавшимся вместе с чиеолийцами против гедонской агрессии. Мохнарики ещё долго не могли прийти в себя — всё поражались.
Но самое поразительное — не это. Мы узнали, что О-Тэлл ухитрился поставить в известность Совет Государств Нги-Унг-Лян, и нги официально потребовали у Гедона объяснений. За компанию с ним Нои тоже отослал сообщение на Т-Храч, и мохнарики предъявили Гедону ноту протеста. А спустя небольшое время мы узнали, что к этой ноте присоединились слизеплюи. Не знаю, что сделал Кехотч, но родина букашек, которую мне не выговорить, объявила флот Гедона вне закона вплоть до переговоров и компенсаций, которые букашек устроили бы.
В общем, Гедону была показана такая подробная козья морда, что Чиеола перестала казаться гедонцам самой большой в Галактике проблемой. Обитающие на Гедоне двуногие без перьев задолбались объяснять ближним и дальним соседям, что они — разумные существа: в это никто особенно не верил.
Их планы очищения Галактики от нелюдей увяли и скукожились, не успев расцвесть — гедонцам дали почувствовать на собственной шкуре, каково быть для всех изгоем и выродком. Я слышал, что диктатор объединённого Гедона застрелился — но его согражданам предстояло жить дальше и расхлёбывать кашу, которую они дружно заварили под его чутким руководством.
Мой астероид, на котором похоронена Дилайна, теперь находится в системе звезды Чиеолы. Это мемориал Чиеолы и наше с Гелиорой священное место: рядом с могилой Дилайны поставили чиеолийский обелиск с именами трёх её мужей. Вокруг Дилайны цветут розовые колокольчики с Йтен, а обелиск опушил чиеолийский багровый и жёлтый мох. Наш камешек имеет в чиеолийском небесном атласе собственное имя: его зовут Сердце Союза. Его орбита неприкосновенна, и сам он охраняется. Мы теперь бываем там с малютками. Чиеолийцы бывают тоже — они оставляют цветы по-нашему, по-человечески, и прядки посредниковой шёрстки, обвязанные ниточками с женской одежды — по-своему: мачта с маячком вся в этих цветных пушинках и ниточках.
Снурри никак не может мне простить, что я дал чиеолийцам разрешение на одну вещь, а его не спросил: теперь у них в Столице Мира, напротив здания Совета Матерей, памятник стоит. Кусок гедонской рубки, вырубленный из красной скалы — и мы все, каменные и прекрасные. Мы с Гелиорой и Посредником, изображаем семейный портрет, Снурри, Эльдар и мохнарики с бластерами — вроде как охраняют нас от зла, Кехотч бдит в пустую оптику. Доблестные бойцы за мир. Смех и грех.
Но Снурри ещё помнит, как убеждал меня опасаться Гелиоры. Ему до сих пор стыдно — видишь, даже слушать не стал.
Мы все видели, как Посредник выносил гелиориных девочек. Дочери стаи, я бы сказал: жили у Посредника на боках, в полупрозрачных пузырях, прямо за железами с выделениями. В один прекрасный день эти пузыри ровненько разошлись посередине, будто кто «молнию» расстегнул — и мы с Гелиорой их вынули, маленьких и серебряных. Размером они были меньше, чем человеческие новорождённые дети, но шустрее — и могли самостоятельно питаться. Как там у них устроено: мама — это опыт, Посредник — это пища, а папа — это защита. Нормальное чиеолийское семейство.
Они уже совсем большие, наши девочки… Когда мы возили Посредника на экспериментальную станцию, а потом у него появились детёныши, малютки были просто в восторге. Огорчились, когда пришлось их отдать — но вместе с нами не может жить десять Посредников.
Никто из наших больше не верит в суперпаразитов, которые откладывают зародыши во всех подряд. Но Мейна большая, а Галактика — ещё больше.
И желающие делить всех её обитателей на правильных и неправильных, всё никак не переведутся окончательно.
К сожалению.
Расовая теория
Напугать мейнца — дело очень непростое. А уж напугать его другим мейнцем — вообще гиблая затея. Все свои нам свои, вне зависимости от внешнего вида, привычек и достоинств в куче с недостатками. А если кто-то из своих вдруг выходит из себя — это же не повод пугаться, это пустяки, дело житейское.
Мир тут, конечно, такой, что святых мало. И народ выходит из себя, бывает. Из-за денег, как правило. Порой — из-за статуса. Иногда попадается какая-нибудь законченная гнида, подлец или ещё что-то в таком роде, которую охота вывернуть мехом внутрь или выставить в открытый шлюз без скафандра — но сравнительно редко, и уровень гадства от места рождения не зависит. И уж совершенно точно в нашем общем доме не бывает распрей из-за идеи.
Если вдруг у кого-то такие идеи, что другие идеи мешают — он находит себе подходящую компанию, работает и общается с этой компанией, воюет вместе с этой компанией и параллельно поминутно обсуждает с друзьями, какие сволочи все остальные. Нормальная игра. Я даже как-то видел лавийца, то есть, стопроцентного гуманоида, в команде категорических ненавистников людей — и ничего, приняли его там. Он терпеть не может своих, они — чужих, им есть, о чём поговорить.
Многим нравится дружить против кого-нибудь — так и пусть. В нашем общем доме это дальше трёпа не идёт.
В Просторе — другой вопрос. В других мирах полно идейных борцов из породы тех самых законченных гнид, которые на Мейне не уживаются. Но Простор — он и есть Простор, глупо пенять. Во Вселенной главный девиз — «Разнообразие!»
Бывает, встретишь в космосе кого-нибудь, кто решит наставить тебя на путь. Ну что… У наших бойцов для подобных случаев есть баллистические ракеты, лазерные установки и электромагнитные пушки, а у тех, кто не воюет — отличные двигатели, позволяющие оторваться раньше, чем оппонент войдёт во вкус. Как правило, хватает — того или другого.
И я привык о себе думать как о пацифисте, который понимает и любит обитателей всей видимой Вселенной, за крайне редкими исключениями. Забыл, что есть у меня одна старая фобия; как-то случая не было ей проявиться. Потому что, слава Простору, объектов фобии я живьём никогда не видал.
Но всё когда-нибудь случается в первый раз.
Честно скажу: я Шеда Бухгалтера не очень-то хорошо знал. Понаслышке больше. Народ о нём говорил, что он — адмирал ответственный и спокойный парень, да и вообще тэффяне — приятные ребята. И мы с Тама-Нго к нему заглянули, когда понадобилось заправиться.
Он нас принял по-дружески. Да, симпатичный: немолодой такой орёл, красная шевелюра сединой присыпана, как пеплом, серьёзный — и стая отлично выглядит. Прошли мы по его космодрому между высококлассными боевыми машинами: сразу видно, что никого тут не шугают и не гнобят, и люди, и нелюди в пропорции, как говорится. В общем, уютное, думаю, местечко.
И вот сидим у него в штабе, я пью кофеёк и гоню всякую всячину, а Тама-Нго орлам гадает по зрачкам и по отпечаткам пальцев. И вдруг у меня на ПП-уровне ощущение: угроза сзади.
Оборачиваюсь — и вижу самую кошмарную тварь в нашей части Галактики.
Прямо скажу — не совладал с собой. Никогда у меня до этого спонтанных приступов телекинеза не случалось, а тут — так вмазал, что жуть пролетела метров пять, сшибая столы, и врезалась в стену. И силовой кокон я выстроил быстрее, чем сообразил. И как заору:
— Шед, вы что, обалдели тут?! ЭТО же расстреливают на дальних подступах!
А Шед:
— Проныра, успокойся, это же Ли-Рэй…
— Да мне, — ору, а самого трясёт, — начхать, как его звать! Что оно на Мейне делает?! Нельзя этому на Мейну! А если оно тут живёт, то мне тут делать нечего! Тама-Нго, валим отсюда срочно!
Шед состроил виноватую мину.
— Прости, — говорит, — не предупредил. Это Ли-Рэй, он безопасный.
А мне не успокоиться никак. Фобия — она и есть фобия. Единственное, что могу сделать — пытаюсь удержаться, не добить тварь-то.
— Не бывает, — говорю, — их безопасных! Атомные бомбы, может быть, и бывают безопасные, а кэлнорцев безопасных не бывает! Тем более, что ты на морду-то его глянь!
Шед покивал.
— Ну да, — говорит, — на морде — да… Не стирается. Особым способом нанесено, фактически в ткани встроено. Даже если до черепа содрать, всё равно восстанавливается.