Подводя итог теме «врачи и больные», скажу: «Бывает и лучше. Хуже, впрочем, тоже бывает». «Есть ещё песок в песочницах». Даже вот мемуары эти пишу.
На это наслоились и тяжёлые душевные переживания. Одно вызывало и усиливало другое. Утешали друзья, успокаивающе действовал сам вид моих коллег, склонившихся над рабочими столами, общение с ними и работа — и наша общая, и моя индивидуальная.
Но — отвлечёмся от забот и неурядиц и поговорим о выходах из обыденности — командировках, отпусках.
Зарубежные командировки
Зарубежные командировки были редки и в Институте русского языка, и в «Информэлектро». Они участились, когда мы в 1985 г. перешли на работу в ИППИ (Институт проблем передачи информации).
Из зарубежных командировок больше всего запомнились поездки в Польшу. Во-первых, потому, что это были первые мои выезды за границу, во-вторых, потому, что там жила и работала моя дочь Ольга, а главное, потому, что я сразу полюбил эту страну, её народ и язык.
Польша
Первый раз я ездил в Польшу в начале осени 1963-го — на Международные курсы славистов. Там были и англичане, и немцы, и чехи, и голландцы, даже один американец. Из русских кроме меня были 4 сотрудника Института славяноведения и сотрудница Киевского университета. Поляки полностью оплачивали проживание. Дали даже немного злотых на карманные расходы. Занятия проходили в Варшавском и Краковском университетах. Знакомили с Польшей, её культурой, историей. Для нас особенно полезны были практические занятия по польскому языку. Преподаватели — молодые, обаятельные польки — сотрудницы университетов. Мы очень старались, но за месяц освоить другой язык, даже родственный, трудновато. Много общего, общие славянские корни, а оформление — разное, да и значения иногда отличаются: «склеп» — это у поляков магазин, «урода» — красота, «младенец» — юноша, «пукать» — стучать и т. д.
Помню, как-то наша русская группа разговаривает на улице Варшавы «на польском языке». Один из проходящих хлопцев-поляков подходит поближе, прислушивается, а потом говорит товарищам: «Rozmawiają w języku nijakim» («Говорят на никаком языке»).
Были интересные экскурсии, например, в древний Казимеж. Даже в Освенцим нас возили (немцы, помню, отказались выйти из экскурсионного автобуса).
На экскурсии в Татры мы поднялись на автобусе в горы. Наша группа (6 человек) пела русские (и советские) песни. Теперь думаю: «Как мы всем надоели!» Но наши зарубежные коллеги терпеливо слушали, а один раз даже спасли нас от неловкости. Затянули мы песню гражданской войны:
По военной дороге
шёл в боях и тревоге
Боевой восемнадцатый год…
И тут ко мне обернулся коллега-голландец и прошептал: «Может быть, нашим хозяевам будет неприятна эта песня?». Только тогда мы опомнились и остановились: ведь дальше-то какие слова! —
Там на старом погосте
Тлеют белые кости,
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
Удивительно — голландец знал песню и просчитал заранее наш ляп!
Вышли из автобуса, погуляли по лесистым горам. Устали. Но ещё выше — знаменитое озеро с чистейшей водой цвета морской волны. Говорят, что здесь море пробирается под землёй, чтобы взглянуть на горы. Озеро так и называется: Morskie oko (Глаз моря). Большинство коллег — люди не первой молодости и не решились подниматься по крутой тропе. Мы, несколько человек, одолели путь до самого озера, изумительно красивого. Но каково было наше удивление, когда мы увидели там пожилых гуралек (жительниц гор), продающих какую-то вкуснятину! Мы полакомились клубникой со сливками, но были несколько разочарованы: оказывается, наш подвиг — не такой уж героический!
Перед отъездом нас предупреждали, что поляки не очень-то жалуют русских. Это и неудивительно: ведь именно соседи чаще всего ссорятся между собой (с чего бы нам ссориться с испанцами или португальцами!). Но ни тогда, ни в более поздних поездках в Польшу я никогда не встречал со стороны простых поляков никакой враждебности. Помню, однако, одно недоразумение. В Кракове, в небольшом баре на берегу Вислы я беру национальное польское блюдо — бигос (капуста с мясом). Усаживаюсь за стол и, поскольку не люблю жир, отбрасываю неугодные кусочки в тарелку с какими-то объедками рядом со мной. Вдруг около меня останавливается поляк и что-то сердито говорит, указывая на эту тарелку. Я бодро отвечаю: To nie jest mо́j talerz («Это не моя тарелка»). Поляк сердится: Ale to jest mо́j talerz, proszę pana! («Но это моя тарелка, проше пана!»). Оказывается, он оставил недоеденную тарелку с бигосом, чтобы взять ещё пива! Я извинился, предложил взять другую порцию, но он любезно отказался. Мы посмеялись и дружески с ним поболтали.
Меня всегда удивляла, даже немножко смешила польская сверхвежливость, это постоянное «про́ше пана» (нечто вроде нашего пожалуйста). Помню, на варшавской улице один пан в запальчивости кричит другому: Pan jest łajdakiem, proszę pana! — «Пан — лайдак, проше пана!» (лайдак — сильное польское ругательство, типа русского подлец, негодяй).
Надежда снова поехать в Польшу возникла лишь через многие годы, в 1979-м, когда я работал уже в «Информэлектро». С нетерпением ждал командировки. Конечно, необходимо было утверждение в райкоме партии. Я готовился к этому, твёрдо знал, сколько в Польше партий и какие, кто секретарь компартии Польши и т. д. И вдруг на собеседовании член райкома спрашивает: «А как Вы относитесь к Солженицыну?» В голове пронеслась мысль: «Всё! Погорела командировка!». Ведь выразить требуемое от каждого советского человека решительное осуждение Солженицына у меня бы язык не повернулся… Русский человек, как известно, задним умом крепок. Сколько раз я после какого-то разговора спохватывался: «Вот как надо было сказать!». А тут — нашёлся (очень уж хотелось в Польшу): «Ну, тут двух мнений быть не может!». И работник райкома не потребовал уточнений.
Приехал в Польшу я с моим коллегой Лёней Иомдиным. Очень интересно было — и сама конференция, и новая встреча с этой страной. Да и момент для Польши был весьма знаменательный. Летом 1979-го туда прибыл первый в истории Церкви Папа Римский — поляк, Иоанн Павел II. В Варшаве встреча с Папой была назначена на громадной главной площади столицы, но, опасаясь давки, стражи порядка пускали на площадь строго по пригласительным билетам. Несмотря на ажиотаж, заботливо опекавшая нас коллега-полька Зося Козловска сумела достать нам с Лёней Иомдиным билеты (хотя мы, честно говоря, не очень-то об этом и просили). Царила общая атмосфера поклонения, радости, братства. Какие-то сердобольные поляки дали нам с Лёней бутылку воды и что-то на голову от солнца (день был не просто жаркий — пе́кло, за 30 градусов!). Порядок — идеальный, по площади, по радиусу устроены широкие проходы. Уставшие могли уйти, я видел, как на тележках увозили сомлевших от жары людей. Когда появился в белом облачении Папа, вся площадь (200 000 человек!), опустилась на колени. Мы с Лёней, чуть ли не единственные, остались стоять, по сравнению Лёни — как два одиноких зуба во рту дряхлого старца.
Кроме Польши были у меня и другие заграничные командировки — в Болгарию, Париж, Саарбрюккен (Германия), Мичиганский университет (США). Скажу несколько слов о некоторых, особенно запомнившихся поездках.
Франция
О Париже, этом удивительном городе, о его музеях, театрах, проспектах, соборах столько написано, что моё слабое перо вряд ли может что-то здесь добавить. Ограничусь несколькими поверхностными зарисовками.
Перед моей поездкой во Францию с нами делилась впечатлениями об этой стране сестра жены Инна Левитан. Со слезой в голосе она говорила: «Идёшь по улице, и, представляете, ни-ко-му до тебя нет дела!». Я скоро убедился, что, действительно, никто на улице не смотрит на твою авоську: «Что несёшь, где достал?» Но уж если тебе нужна помощь, французы крайне предупредительны. Запомнился случай. В пригороде Парижа я как-то заблудился, сел не в тот автобус. Обратился за помощью к водителю. Он достал карту, показал дорогу, сказал, что теперь мне придётся ехать с пересадкой. На остановке я вышел, чтобы пересесть на другой автобус. Водитель выскакивает за мной. Думаю: «Вспомнил, что я не оплатил проезд». А он подходит со мной на остановку и сдаёт меня с рук на руки ждущим автобуса, объясняет, что вот наш зарубежный гость плохо ориентируется в Париже, и ему нужно помочь.
Во Франции я около месяца работал с очень милой и предупредительной коллегой Верой Семёновой и её сотрудниками над системами автоматической обработки текстов. Сделал большой доклад на эту тему.
Жил и работал я в пригороде Парижа, где жила и пригласившая меня во Францию Вера Семёнова с мужем-французом. С глубокой благодарностью вспоминаю их гостеприимный дом, где я был частым гостем.
Я не раз ездил в Париж. Первая поездка была с приключениями и хорошо запомнилась. В кассе я взял билет на электричку, но не знал, что его надо отметить в автомате на платформе. В вагоне спросил у сидящей рядом француженки, какой у меня билет: «туда и обратно» или только «туда»? Она объяснила, что у меня билет в один конец, и удивилась, что он не отмечен. Улыбнулась: «Ничего, проедете по нему ещё раз», а я забеспокоился: «А если проверка?» Тут она тоже встревожилась: «О-ля-ля!». Ведь там очень высокие штрафы за бесплатный проезд. Оставшийся путь мне было уже не до любования окрестностями Парижа. Выхожу на станции «Люксембургский сад», а там выйти в город можно только, сунув отмеченный билет в автомат! В полной растерянности топчусь перед автоматом. Выручила француженка, предложившая пройти с ней по её билету. Прижавшись (не без удовольствия) к молодой француженке, я благополучно прошёл. Глупый автомат, видимо, принял нас за пассажира-толстяка.