Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой её гранит,
Твоих оград узор чугунный,
…
Красуйся, град Петров,
и стой, неколебимо, как Россия…
Отрадно, что городу, ставшему в советские годы запущенным и провинциальным, вернулось его имя — Санкт-Петербург. Уверен: вернётся и былая слава, и былое великолепие.
Happy end?
Миллионы советских людей 5 марта 1953 г. с тяжёлым вздохом узнали о смерти Сталина — тщательно скрывая царившие в душе радость и облегчение (это и естественно в рабской стране). Впрочем, Солженицын в «Раковом корпусе» приводит пример открытого ликования по этому поводу. Заключённым приказали молчать и снять шапки. Они выполнили приказ: молча сняли шапки и стали бросать их вверх.
Алексей Шмелёв и Ирина Левонтина («О чём речь?») приводят воспоминания Григория Агеева о том, как в лагере он сочинил экспромт-эпитафию Сталину, горячо одобренную другими заключёнными:
Как ветер над морем
Проносится вздох —
Жил Сталин на го́ре,
На радость подох.
Много было, однако, людей, которые искренно оплакивали «великого вождя»: «Как же теперь жить-то будем?». А некоторые грузины и сейчас гордятся своим великим соотечественником. В этой связи вспоминается любопытный эпизод.
В 1968 г. торжественно отмечалось 800-летие великого грузинского поэта Шота Руставели (как-то никого не смущало, что точная дата его жизни до сих пор неизвестна). На торжественном вечере в Тбилиси присутствовала поэтесса Белла Ахмадулина. Всё как обычно: торжественные речи, шум, гул, кокетничанье с соседом — маршалом Баграмяном, тосты. И тут она вслушалась. Бойкий московский журналист произносит тост за двух самых великих сынов грузинского народа — Шота Руставели и Иосифа Сталина. Ахмадулина подошла к журналисту, сняла с ноги туфлю и — врезала ему по морде.
После Сталина страна осталась верна заветам Ленина, «шла к коммунизму под водительством родной коммунистической партии».
Был короткий «период оттепели», период надежд, отразившийся и в кино («Чистое небо»), и в литературе, в поэзии «шестидесятников» (Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина и другие). Даже хвастливые посулы Хрущёва догнать США по производству мяса и молока на душу населения вызывали не раздражение, а улыбку. Помню, как в электричке мы, подмосковные туристы, задорно поём:
Ура, ура! Догоним США
по производству мяса, молока.
Ну, а потом обгоним США
по потребленью вин и коньяка.
С первым призывом у нас до сих пор сложности. Зато вторая часть призыва была встречена советским народом с пониманием: по потреблению вин, не говоря уж о водке, мы оставили далеко позади не только США, но и другие страны. Да он, призыв этот, и традициям нашим вполне соответствовал. Напомню эпизод, описываемый в «Повести временны́х лет» под 986 г. Князь Владимир, выбирая религию для своего народа, благосклонно выслушал поборников мусульманства. Особенно понравилось ему многоженство. «Бе бо сам любя жены и блужение многое» — поясняет летописец. Не по душе Владимиру пришлось обрезание, запрет на свинину, а главное — запрет на вино. Произнёс историческую фразу: «Веселие Руси есть пити, не можем без того быти!». И вот мы не мусульмане!
Но шли годы, сливались в десятилетия, а «кровавые раны, нанесённые войной» всё не заживали — дефицит, нехватка са́мого необходимого, бытовые сложности. Эйфория после победы в войне постепенно сменялась осознанием того, что основная причина трудностей — сама́ наша система, экономическая несостоятельность советского социализма. Предпринимались попытки справиться с экономическими трудностями — укрупнение колхозов, учреждение «коммунистических бригад» («С нами Ленин впереди!»), освоение целинных и залежных земель, культивирование кукурузы по всей стране — от Кубани до Вологодчины и т. д. Жалкие потуги! Кто-то (кажется, Черчилль) сказал: Что такое экономическая реформа в СССР? — Это инъекция в протез.
Помню также компанию по усилению трудовой дисциплины. Днём людей останавливали на улице и требовали объяснить, почему они не на своём рабочем месте.
А вот ещё одна компания — по борьбе с тунеядством. Горожане, не работающие в госучреждениях, объявлялись (официально!) тунеядцами и выселялись на перевоспитание в сельскую местность. В число тунеядцев попал и начинающий поэт Иосиф Бродский, будущий нобелевский лауреат.
Моя коллега Сима Никитина рассказала, как в одной деревне бабка на просьбу показать дорогу ответила: «Не знаю, милая! Спроси тунеядца. Вон тунеядец идёт. Шибко хороший человек. Всё тебе расскажет».
Основным мотивом политики Хрущёва была, вероятно, борьба за власть, но объективно он сделал великое дело: после него чудовищный, людоедский сталинский произвол был уже невозможен. Конечно, в дальнейшем немало грешил и Брежнев, но в несравненно меньших масштабах. Да и у самого́ Никиты Сергеевича рыльце в пушку. Так, чем-то провинившегося боевого генерала Петра Григоренко, инвалида войны, Хрущёв лишил генеральского звания, а потом его, здорового, отправили в психбольницу. На каком-то вечере с нами была жена генерала, и она рассказывала, как она навещала «больного» мужа: «Он меня увидел, вскочил на стол, закричал: „Кукареку!“ и замахал руками, как крыльями». Да, успешно лечили в СССР неугодных!..
Советский социализм по-прежнему казался несокрушимым. Люди старшего поколения, думаю, помнят громадные плакаты на улицах и шоссе: «Целиком и полностью одобряем внутреннюю и внешнюю политику родной коммунистической партии!».
Вспоминаются проникнутые глубокой грустью стихи Анны Ахматовой:
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Во время праздников в честь «Великого Октября», мы пили «антитост»: «За то, чтоб они сдохли!». Это — не кровожадность, а потребность «выпустить пар», пусть мало похвальная. Но, честно говоря, мы не надеялись дожить до крушения советского социализма. И слава Михаилу Горбачёву, который сдвинул эту глыбу с места. Дальше пошло легче. Стали приносить плоды героические усилия Сахарова, Солженицына, да и Ельцина, хотя он совершил страшную, непоправимую ошибку — допустил развал страны. Уж родных братьев Россию, Украину, Белоруссию нельзя было разлучать. Тем более — допускать отчуждение от России исконно русских Крыма, северного Казахстана, Донбасса, которое привело к таким тяжёлым последствиям… И всё-таки главное сделано — ленинско-сталинский социализм ушёл в прошлое.
Впрочем, в последнее время многое настораживает. Всё чаще слышим призывы о б ъ е к т и в н о относиться к нашему прошлому, ничего не вычёркивая, и всё чаще — о Сталине, о его положительном вкладе в нашу историю, особенно о громадном вкладе в победу во 2-й мировой войне. Ничего себе громадный вклад! Полная неподготовленность к войне! «Шапкозакидательские» настроения особенно усилились после августа 1938-го, когда советские войска у озера Хасан разгромили японские войска. Нам всё нипочем! В детском саду ребята пели:
Если будем мы в море купаться
И акулы на нас нападут,
Мы не будем дрожать и пугаться,
Перебьём всех акул в пять минут.
И вот война. В первые же месяцы наши армии разгромлены, около 4 млн (!) солдат попали в плен. Беспорядочное отступление. А ведь, как хвастались! Помните песню из фильма «Трактористы»? —
Наша поступь тверда,
И врагу никогда
Не гулять по республикам нашим!
Погулял враг — и по Украине, и по Белоруссии, и по Прибалтике, и по Молдавии, и по Северному Кавказу…
На 4-м курсе Пермского университета я на экзамене по истории сказал, как учили, что в первые месяцы войны мы придерживались т а к т и к и а к т и в н о й о б о р о н ы. И тут профессор, видимо, фронтовик, вскипел: «Да какая, к чёрту, активная оборона! Драпали, дай бог ноги!» Да и после 1941-го попытки «Верховного главнокомандующего» вмешиваться в военные действия оборачивались поражением. После бесславного провала направляемой Сталиным Харьковской наступательной операции 1942 г. немцы беспрепятственно двинулись на Кавказ и к Сталинграду. Но сейчас всё чаще — осторожные попытки реабилитации этого деспота № 1 нашей истории.
Да налицо и попытки оправдания деспотизма в русской истории. Ведь открытый 14-го октября 2016-го памятник Ивану Грозному в Орле — это же памятник деспотизму! 22-го октября в телепрограмме «Постскриптум» Алексей Пушков и другие комментаторы в связи с открытием этого памятника говорили об Иване Грозном примерно так: 1) действительно, жесток, но: 2) нельзя оценивать исторических деятелей по современным меркам; 3) это политическая культура Запада повлияла на Ивана Грозного, и он был не более жесто́к, чем многие исторические деятели XVI в. Для убедительности приводились исторические примеры. Екатерина Медичи дала знак к началу «Варфоломеевской ночи», когда было вырезано около 30 000 гугенотов. А англичане? Они называют «ужасным» Ивана Грозного, а «доброй Бэтси» — Елизавету I, при которой были истреблены 79 тысяч католиков-ирландцев! Для сравнения комментатор напоминает, что в «поминальном списке» Ивана Грозного — всего (!) 4000 имён казнённых (правда, с оговоркой самого́ Грозного, что не все внесены в список: «Их же Ты, Господи, весú»).
На первый взгляд — всё бесспорно и подтверждено точными цифровыми данными. Между тем это — сплошная демагогия, журналистское лукавство. Во-первых, сопоставляется н е с о п о с т а в и м о е: во Франции и Англии бушевали религиозные войны: во Франции — католи