И встречи — в матушке-Москве.
Каспар шутил, что эти стихи он представит властям как официальное приглашение в Россию.
Возвращаясь в Россию, по пути в Аэропорт, мы покружили по центру Варшавы, побродили по узеньким улочкам Старого города, по За́мковой площади. Вернёмся ли мы сюда когда-нибудь?
Мой путь в науке
В детстве я больше всего хотел стать поэтом, только не рядовым, а хорошим, настоящим. Если не поэтом, то писателем, только хорошим. Если не писателем, то учёным, только хорошим, настоящим. И вот учёным я действительно стал. Каким — не мне судить. Кажется, не самым плохим. (Мудрая пословица гласит: «Сам себя не похвалишь, ходишь, как оплёванный»). И всё-таки — «как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок!». И дело не в результатах, не в ошибочных научных положениях (хотя были и такие), главное — моё чрезмерное увлечение формальными методами описания языка, которые во второй половине XX в. были модными. И довольно агрессивными. Помню, как Игорь Мельчук, «молодое дарование, обещавшее (пользуюсь словами Добролюбова) поглотить всю современную лингвистику», кричал в коридоре Института пожилому профессору Н. Ю. Шведовой: «Наталья Юльевна! Вы умный человек! Как Вы можете заниматься ерундой!». Помню ещё, как начиная доклад, Мельчук снял пиджак (подобно Маяковскому) и добавил: «А штаны снимать не буду». И, действительно, не снял.
Это направление сыграло свою положительную роль, но при этом было неизбежным огрубление, упрощение картины живого языка. Помню, делал у нас доклад приехавший из Чехословакии эмигрант «первой волны» А. В. Исаченко. Он, как и многие тогда, увлекался формальными методами описания языка. Академик В. В. Виноградов в прениях сказал со вздохом: «Уважаемый коллега нарисовал замечательные своей краткостью и чёткостью языковые схемы. Но ведь русский-то язык — пошире… и поглубже!..»
Наблюдая сочинительные и сравнительные конструкции, я и сам убедился, что ни одно из формальных представлений синтаксической структуры — ни «дерево зависимостей», ни грамматика составляющих — не даёт адекватного их отображения (подробно об этом в моей книге «Русские сочинительные конструкции» (М., 1989. С. 32–41).
Когда мой товарищ Алёша Орешников стал пропагандировать в своём секторе диалектологии синтез, порождающее устройство и другие понятия новой лингвистики, опытные исследовательницы народной речи отшучивались: «Если ты, Алёшка, будешь морочить нам голову всякими порождающими устройствами, мы тебе самомý оторвём твоё порождающее устройство».
Одним из проявлений моего увлечения формализмом явилось составление «Обратного словаря болгарского языка». В обратных словарях (их называют ещё грамматическими) слова приводятся в обратном алфавитном порядке: сначала слова, оканчивающиеся на — а (берёза, малина и т. д.), потом на — б (люля-кебаб, шваб, завлаб, …хлеб, клуб…), потом на — в и т. д. Толчок для появления этих словарей — намерение дать поэтам вспомогательное средство — словарь рифм. Вы ищете рифму к слову любовь? Пожалуйста: морковь, новь, бровь, кровь, свекровь, ятовь и т. п. Оказалось, что такой словарь полезен и для лингвистов. Вас интересуют одушевлённые существительные мужского рода с суффиксом я́г-а? Пожалуйста: доходяга, скупердяга, трудяга, деляга, бедняга, коняга, скряга и т. д. В списке будет и лишнее, «мусор»: фляга, сермяга и т. д., но его легко отбросить. Да и поэту-юмористу, грызущему перо в поисках рифмы, например, к слову трудяга, этот список мог бы пригодиться.
Я решил создать такой словарь для болгарского языка. Эта работа не требует глубокого знания языка — лишь усидчивости. Советовался с коллегами: сто́ит ли браться за такую работу. Помню, Михаил Викторович (Панов), сказал: «Володя, но ведь эта работа надолго отвлечёт Вас от теоретических исследований!». Я не внял мудрому предостережению и в свободное от основной работы время сделал за два года этот словарь. И тут оправдалась русская пословица: «Не лезь в воду, не спросив броду!». Напечатать-то словарь не удалось! Знакомый коллега-болгарин мог отвезти его в Болгарию, но необходимо было рекомендательное письмо директора Института В. В. Виноградова, а ему, как члену Академии наук Болгарии, показалось неудобным способствовать тому, чтобы первый обратный словарь болгарского языка был подготовлен не самими болгарами. Группа болгарских учёных, действительно, составила вскоре этот словарь. Он мало чем отличался от моего.
Начал я как историк русского языка. Руководил составлением картотеки четырёхтомного «Сравнительно-исторического синтаксиса восточнославянских языков» (вышедшего под редакцией академика В. И. Борковского в 1968–1973 гг.) и написал большой раздел этой монографии. Многие годы работал над индивидуальной темой — «Алфавитный, частотный и обратный словари восточнославянских юридических текстов XI–XVI вв.». Делал словарь с применением передовой (компьютерной) техники. Работа была закончена, утверждена к печати Учёным советом ИРЯЗ, но наступили бурные события, о которых я говорил выше, в разделе «Смута». Я был вынужден уйти из института, а словарь (как и «Обратный словарь болгарского языка») не был издан. Вышли только отдельные выпуски в серии «Предварительных публикаций». В общем (использую античный стих): «Родами мучилась гора — родила мышь». Впрочем, были у меня и другие работы.
Вынужденный перейти из Института русского языка во ВНИИ «Информэлектро», я кроме работ над прикладными системами интересовался и другими проблемами и в первую очередь — вопросами синтаксиса современного русского языка. Были написаны (в свободное от работы время) монографии — «Русские сочинительные конструкции» и «Русский синтаксис в семантико-прагматическом пространстве», а также книги по русской языковой игре (о них скажу ниже).
Мой творческий процесс вряд ли кто-то одобрит: мне мешает чужая мысль. Как тут не вспомнить старый анекдот. Писателя-чукчу спрашивают: «Пушкина вы читали?» — «Нет». — «А Лермонтова?» — «Нет». — «А Льва Толстого?» И тут чукча вспылил: «Чукча — не читатель, чукча — писатель!». Я предпочитал малоисследованные вопросы. Начиная работу над какой-то темой, я, ознакомившись вкратце с проблематикой вопроса, с удовольствием бросаюсь собирать материал по текстам — «от Пушкина до наших дней». Сейчас за считанные секунды исследователи с помощью компьютера могут получать сотни, тысячи примеров употребления какого-то слова. Но я им не завидую: они лишают себя громадного удовольствия — вернуться (но уже с новой целью) к произведениям любимых авторов. Одновременно — предварительное обдумывание материала, намётки рабочей гипотезы. Нередко она отвергалась в ходе дальнейшей работы, и я с некоторым сожалением прощался с ней — красивая была, покойница! И вот постепенно вырисовывается стройная, непротиворечивая (по моему мнению!) картина… Вы думаете: кончена работа? Нет, начинается менее привлекательное для меня: тщательное знакомство с существующей литературой вопроса. Иногда оказывалось, что я изобрёл велосипед (и тогда я ссылаюсь на труд моего предшественника), иногда встречаю новые ценные мысли и с благодарностью их привожу.
О лингвистике с не меньшим основанием можно сказать то, что Маяковский сказал о поэзии в стихотворении «Поэзия»:
Лингвистика — та же добыча радия:
в грамм добыча, в год труды.
Изводишь единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды.
Да, дотошность и усидчивость учёному необходимы. Но тут вспоминается давний (1956 г.) курьёзный случай. Профессор И. Р. Гальперин обосновал увольнение неугодного ему сотрудника отсутствием у того усидчивости, такими вот словами: «У него жопы нет». Сильно, образно сказано, да только не по адресу: ведь речь-то шла не о ком ином, как о «трудоголике», будущем академике Юрии Дерениковиче Апресяне, уже написавшем к тому времени ряд интересных статей и (досрочно!) кандидатскую диссертацию.
Поговорю в этой связи и о себе, любимом. Многие месяцы я бился над значением русских союзов. Вы скажете: «Над чем тут биться? Мы и так, не задумываясь, умеем ими пользоваться! И вообще — чем занимаются эти лингвисты? Мы и без них язык знаем». Да, вы знаете язык, но о языке вы знаете очень мало. Вы умеете им пользоваться — точно так вы пользуетесь приёмником, компьютером, ничего не зная об их устройстве, о том, как это сделано. А это нужно знать, чтобы не делать ошибок или если, например, вы учите языку иностранца или компьютер. Присмотримся, например, к союзам но, а в предложениях типа Он лентяй, но умница. Казалось бы, всё просто: со школьных лет мы знаем, что здесь — противопоставление: лентяй — плохо, умница — хорошо. Что тут мудрить? Всё-таки — давайте помудрим, поэкспериментируем. Поменяем компоненты местами: Он умница, но лентяй. Казалось бы, ничего не изменилось. Но так ли это? Расширим наши фразы:
С заданием он справится — он лентяй, но умница — правильная фраза.
С заданием он справится — он умница, но лентяй. Не правда ли — странно звучит! Чтобы исправить фразу, нужно изменить её смысл на прямо противоположный: С заданием он не справится — он умница, но лентяй.
Из этого с несомненностью следует, что решающей, доминирующей во фразах с союзами а, но является вторая часть.
Итак, употребляя союзы но и а, мы обязаны выбрать один из членов в качестве доминирующего, наиболее важного для описываемой ситуации. А это не всегда просто и не всегда нужно. Интересную попытку обойти это затруднение и как-то уравнять противопоставляемые члены конструкции находим в «Войне и мире» Л. Н. Толстого. Французский офицер рассказывает Пьеру о полковнике наполеоновской армии: