неожиданно пришлось отложить. Он оказался маленьким и щуплым, почти на целуюголову ниже меня.
— Сейчас, сейчас, отец Иоанн. Обождитеминутку. Вот только надену подрясник. Жена не погладила его, но ничего, это несамое главное. Я всегда надевал его только в храме. Теперь впервые пойду в немпо городу открыто! Вот и все. Я готов.
Георгий Петрович расчесал гребенкой длинную седую бороду иостатки волос на голове, заплетенных в тонкую косичку.
— Идемте, отец Иоанн!
С какой торжественностью прошествовал Георгий Петрович вчерном подряснике по длинному коридору коммунальной квартиры впервые зашестьдесят лет открыто, не таясь, с величавым достоинством отвечая наприветствия соседей, оторопело глядевших на него, как на воскресшего Лазаря! Стаким же величественным видом он шел рядом со мной по улицам города. Он былсчастлив, и невозможно было поверить, что этот человек полчаса назад неподвижнолежал на постели со скрещенными на груди руками и ждал смерти. И ведь умер бы —вот что самое удивительное!
Кладбище находилось на окраине города. Часть его былаокружена узорной металлической оградой. «Новодевичьевка!» — сообщил мне ГеоргийПетрович. Все понятно. Спецкладбище для слуг народа районного масштаба. Егоглавной достопримечательностью была могила товарища Овчарова, которую украшаламраморная скульптура Геракла, борющегося со львом. Геракла привезли сюда из городскогопарка. Видимо, горожане решили, что тут ему самое подходящее место. Должнобыть, мощный торс античного героя, как ничто иное, ассоциировался в ихпредставлении с несгибаемым чекистом, а лев, конечно, с гидрой контрреволюции.Сюда приводили пионеров. Здесь они трубили в горн, били в барабаны и даваликлятву продолжать дело товарища Овчарова. Другие памятники в «Новодевичьевке»были не столь величественны, но объединяло их одно: все они относились по стилюк XIX и XVIII векам, то есть были похищены с других могил и кощунственноизуродованы. С памятников были сбиты кресты и имена купцов различных гильдий —их заменили пятиконечные звезды и приснопамятные имена новых городскихчиновников.
А за пределами «Новодевичьевки» безбрежный лес могильных крестов.Атеистический официоз, окруживший себя чугунной оградой, выглядел среди них какосажденная крепость. Есть тут и третье кладбище, без крестов и оскверненныхнадгробий, с безымянными захоронениями. Сколько погребенных в каждом из них?Сотни? Тысячи? Это Волчий Ров.
Их больше нет на этой земле, погребенных на «Новодевичьевке»,на диком кладбище и в Волчьем Рву, христиан и богоборцев, жертв и преступников,в свой час естественным или насильственным путем покинувших этот мир, но драмапродолжается. Похищенные и оскверненные памятники за чугунной оградой, лескрестов и безымянные холмики вопиют об этом. Драма продолжается.
— Отец Иоанн, идите сюда, она здесь, около часовни.
Мы подошли к полуразрушенной кладбищенской часовне, и яувидел могилу с деревянным осьмиконечным крестом. На ней лежало несколькосвежих гвоздик, положенных, видимо, сегодня. Никакой таблички на могиле небыло. Георгий Петрович поймал мой недоуменный взгляд.
— Бесполезно, — сказал он, — каждый раз табличку срывают. Новсе равно все знают его могилу. Цветы каждый вечер с нее убирают, а утром онипоявляются вновь. Старца Варнаву здесь почитают как святого. Многие у егомогилы получили исцеление. Я записывал все, что мне становилось известно отаких случаях. Эти записи я передам вам — может быть, пригодятся при будущейканонизации.
Около могилы стояло несколько человек. При нашем появленииони расступились.
Я надел епитрахиль и поручи старца Варнавы и начал совершатьпанихиду. Присутствовавшие стали подпевать. Георгий Петрович вступил в праварегента. Нужно было его видеть в этот момент! Маленький, тщедушный человек сседой бородой и редкими седыми волосами, заплетенными в косичку, только чтовставший со смертного одра, презираемый и никому не нужный, он преобразился!Лицо его светилось. Оно излучало ласку и доброту. И в то же время во всемоблике Георгия Петровича ощущалась непоколебимая властная сила, которойневольно покорялись певцы импровизированного церковного хора. Порой его седыеброви сурово сдвигались и он гневно грозил пальцем кому-нибудь из певцов,взявшему неверную ноту. «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего», — разносилосьпо кладбищу. Хор постепенно увеличивался. Вот уже у могилы старце Варнавыстояла толпа человек в пятьдесят — собрались все, кто в то время находился накладбище.
Да, мне приходилось слышать различные церковные хоры, профессиональныеи не совсем профессиональные. Но ни один из них не производил еще на менятакого сильного впечатления. Сейчас звучали голоса, пели души! Что же касаетсянедостатков ипромахов отдельных певцов, то они погашались мощными волнами,рожденными в глубинах человеческих душ. Все, что подавлялось, все, что сдерживалосьдолгие годы внутри людей, вдруг вырвалось наружу. Это был миг неожиданногораскрепощения, выхода в иной мир, мир подлинной свободы.
И тут я понял, откуда эта гармония, что заставляло звучать вунисон не только голоса, но и человеческие души. Я убедился в святости этогоместа, в святости погребенного здесь старца Варнавы. Это чувство внутренней убежденностиневозможно рационально объяснить, и тем не менее оно реально, безошибочно. Подобноечувство я неоднократно испытывал, находясь у мощей преподобного СергияРадонежского. С чем это связано? С ощущением близости к сильному источникудухоносной энергии? Не знаю. Но всякий раз, приближаясь к преподобному, язамечал, что каждая частица моей души приходит в движение. Все мои переживаниямногократно усиливались. Обострялась жажда совершенства и чистоты. Но в то жевремя в памяти оживали темные желания и помыслы, столь неуместные здесь, уисточника света. А может быть, потому и оживали они, что свет вырывает их изтемноты, давая возможность увидеть их в отвратительной наготе, убивая их тайнуи притягательность и тем самым вызывая в душе чувство мучительного стыда ипокаяния. По своему опыту я знал, что к службе у преподобного Сергия нужноособенно тщательно готовиться: если внутренне я был готов к ней, служба проходилалегко и вдохновенно и даже мой слабый голос звучал так, как будто принадлежалне мне; в противном случае нужно было ждать неминуемых искушений и срывов.Здесь, у могилы старца Варнавы, я внезапно почувствовал тот же самый, стользнакомый мне, рационально необъяснимый прилив сил. И не только я... Этот подъемиспытывали все участники панихиды. Чтобы понять это, достаточно было услышатьих пение, взглянуть им в глаза...
Панихида закончилась. Но никто и не думал расходиться. Людимолча, выжидательно глядели на меня. И вот тогда Георгий Петрович выступилвперед.
— Братья и сестры, православные! — на удивление крепкимголосом произнес Георгий Петрович. — Возлюбленные во Христе, родные мои! Мытолько что впервые за полвека совершили панихиду у могилы новомученика старцаВарнавы. Мне довелось его лично знать. В сане иеромонаха он служил в соборномхраме нашего города. Это был святой человек, обладавший даром провидения.Немало удивительного я мог бы рассказать о нем. По молодости многого я тогда непонимал. Но теперь, завершая восьмой десяток; свидетельствую: все, все онпредвидел — все беды, обрушившиеся на нас, страшную войну, которую нам пришлосьпережить, и катастрофы, которые нас еще ожидают. Каюсь, однако, перед вами:сомнение я испытал. Видя запустение нашего соборного храма, усомнился я всловах, которые слышал от старца Варнавы. А говорил он мне вот что: «Знай,дорогой брат мой Георгий, никогда не прекратится служба Божия в этом храме». Впоследние месяцы, после того как настоятель прихода протоиерей Василий (дапростит Господь грехи его!) уехал служить в заморские страны, не выходили уменя из головы эти слова. «Как же так, — думал я, — не прекратится служба? Ведьпрекратилась же!» И от мысли этой мне стало невыносимо. Жить расхотелось. Какжить без храма? Как жить, если святой праведник предрекает неверно? Ведь еслион в одном ошибиться мог, как другим словам его верить? Но посрамил меняГосподь. Он послал нам нового настоятеля — отца Иоанна, который сегодня ночьюсовершил литургию в храме и только что, как прямой преемник старца Варнавы,отслужил панихиду у его могилы. Прошу любить его и жаловать. Отныне он вампастырь. Подходите к нему под благословение. А сегодня вечером, в шесть часов,в храме состоится всенощная! — последнюю фразу Георгий Петрович произнес сособой торжественностью, почти с торжеством.
* * *
В центре города, недалеко от храма, у меня произошланеожиданная встреча — лицом к лицу я столкнулся со своим бывшим другом ВадимомБурковым. Мы с ним вместе учились в семинарии и академии. Вадим резко выделялсясреди однокашников своим интеллектом, способностями и, я бы сказал, энциклопедизмомзнаний. Последнее поражало меня. Какая бы тема ни затрагивалась в беседе с ним,обо всем он судил компетентно, со ссылкой на источники и авторитеты. Когда икак он сумел прочитать такое количество научных и богословских работ (охудожественной литературе я не говорю) и, главное, усвоить и систематизироватьпрочитанное?! Я бы не сказал, что он больше, чем я, проводил времени закнигами. Может быть, дело заключалось в его феноменальной способности быстрочитать? Действительно, когда я видел его сидящим с книгой в руках, мне казалось,что он не читает, а просматривает ее, небрежно перелистывая страницу за страницей.Учебники и конспекты он вообще не брал в руки, открыто иронизируя над ними.Преподаватели побаивались его и чувствовали себя явно неуютно в его присутствии.В то время как другие семинаристы зубрили Катехизис, он уже основательно зналтворения отцов Церкви, читал отца Сергия Булгакова, Бердяева, Розанова,Флоренского, Лоского, Франка. Но однажды Вадим не явился в академию, а наследующий день в одной из центральных газет было опубликовано его заявление оботречении от Бога. В заявлении религия представлялась как «опиум». Оноизобиловало грубыми выпадами против администрации духовных школ, преподавателей