я. Где они, никто не знает. Бог только ведает, что я пережила в этот миг.Взмолилась: «Господи, все отдам. Ни шагу без воли Твоей! И детей так воспитаю.Спаси их, Господи!» И что же, батюшка... Выходит из горящего дома юноша —никогда я его раньше не видела — и выносит детей моих на руках. В белой рубашкеон был, и, хорошо помню, крестик блестел у него на расстегнутой груди. Мне бы,дуре, в ноги ему поклониться! А я — искушение меня обуяло! — говорю: «Облигацииу меня там остались, в сундуке, около печки». До сих пор все внутрипереворачивается, как только вспомню об этом. Грустно он посмотрел на меня, безукора, но как бы с состраданием и вновь вошел в горящий дом. Больше уже никтоего не видел. Потом мы все пепелище перерыли. Ни косточки не нашли. Толькокрестик. Как он не расплавился — ума не приложу. И не потускнел даже, блестит,как новенький. Учительница все уговаривала меня отдать его на экспертизу — изнеобычного металла, говорит. Но я не отдала. Повесила на грудь Петру — пусть носит.Пусть помнит, кому обязан своим спасением и кому должен служить. А что,батюшка, может быть, тот юноша не человек был, а ангел? И не погиб он в огне? Явсе оправдание хочу найти себе... и не могу. Агафья смахнула слезу со щеки.
— Я очень хочу, чтобы мои сыновья поработали в храме. Да я исама, наверно, могу пригодиться...
— Просфоры смогла бы печь?
— Конечно, батюшка.
— Нужен мне надежный человек - продавать свечи ипожертвования собирать...
— Благословите. Я могла бы вам и трапезу готовить... ОднимДухом Святым, наверно, питаетесь. В чем только душа держится!
«В самом деле, — подумал я, — неделя моего пребывания вСарске прошла, как в горячке. И спал я урывками, и питался в основном просфорамии чаем, который готовил мне Гришка-алтарник. Так, конечно, я долго не протяну.Жизнь должна иметь определенный распорядок и ритм. О поддержании физических силтоже не нужно забывать. Иначе произойдет срыв. А этого только и нужносатанинским силам, стремящимся уничтожить храм и приход».
* * *
Часа через три ко мне вновь пришел Юрий Петрович Лужин.
— Железо приобрели? — с ходу спросил он. —
Отлично. Оперативно сработали. Теперь вот что я вам скажу.Немедленно начинайте ремонт кровли. Завтра утром все должно быть закончено. Часназад Валентин Кузьмич — знаете такого? Или, может быть, слышали о нем?
— Слышал и видел.
— Значит, комментарии излишни... Так вот, час назад ВалентинКузьмич приехал к Блюмкину. Он и сейчас у него сидит. Козни против вас строят.Генеральная линия, однако, уже отработана. Завтра к вам явится комиссия и запретитпроизводить ремонт. Формально у них есть все основания для этого. Храм —памятник архитектуры. Реставрировать его должны профессионалы, а прежде вопроснужно согласовать с десятком инстанций. На это не месяцы, годы могут уйти. Амежду тем кровля рухнет, и храм у вас отберут.
— Но нельзя ли как-нибудь иначе?
— Нельзя. Отец Василий Блюмкину регулярно дань платил, и тотна все глаза закрывал. Теоретически вы могли бы попросить у архиепископа крупнуюсумму, чтобы на какое-то время Блюмкина нейтрализовать, не две и не три тысячи— это для него копейки...
— Откуда вы знаете про тысячи?
— Валентин Кузьмич все знает.
— От продавца кровельной меди... Ивана Степановича Иванова?
— Делаете успехи! Раскусили, значит, его... Он, конечно, недиректор базы строительных материалов и не Иванов — темная личность из компанииВалентина Кузьмича.
— Так сколько же нужно, чтобы удовлетворить аппетитыБлюмкина?
— Много. Но сейчас это уже не поможет. Взять-то он возьмет,однако ничего не сделает для вас, потому что в это дело Валентин Кузьмичвмешался.
— А что нужно сделать, чтобы нейтрализовать, хотя бы навремя, Валентина Кузьмича?
— Вот теперь вы в корень смотрите. Валентина Кузьмича можнонейтрализовать не крупной суммой, как Блюмкина, а очень крупной. Отец Василийтак и делал. Но и этого недостаточно. Валентину Кузьмичу вы должны датьподписочку о том, что вы, находясь в здравом уме и полном сознании, добровольно,без всякого принуждения, из идейных побуждений соглашаетесь быть его секретнымосведомителем и, избрав себе псевдоним Попов, например, или менее прозрачный,допустим, Октябрьский, намекая на свою приверженность идеалам Октябрьскойреволюции, — как, звучит? — так вот, избрав себе псевдоним, обязуетесьрегулярно писать ему агентурные донесения о всех и вся: о Елизавете Ивановне —сколько стащила из церковной кассы и с кем блудит, о Гришке-алтарнике, о чемговорят верующие на исповеди. Но вашу совесть не должно все это отягощать.Валентин Кузьмич и так все знает: и с кем блудит Елизавета Ивановна — он и самк ней похаживает, и сколько она из церковной кассы стащила — для этой цели онее у вас и держит, и что верующие говорят на исповеди. Вам никогда не приходилов голову поковыряться в том ящике — не помню, как он называется, — у котороговы исповедуете?
— Аналой...
— Ну да, аналой... Уверен, что вы обнаружили бы там вмонтированныймикрофон. Вы пишете Валентину Кузьмичу агентурное донесение, а он уже всезнает. И агентурное донесение ему нужно лишь для того, чтобы убедиться в вашейпреданности, в том, что вы ради него, Валентина Кузьмича, предадите и отцародного и Бога, и чтобы вы сами знали, что вы мразь, подонок, отрекшийся отвсего святого. Только таким образом можно «нейтрализовать» Валентина Кузьмича.Но можно ли будет после этого вас называть священником, приход — приходом, храм— храмом Божиим? Так что, честно говоря, выхода я не вижу. И тем не менее мойсовет — попытайтесь отремонтировать кровлю до утра, потом вам сделать этого ужене удастся.
Юрий Петрович удалился, а я отправился к сыновьям Агафьи.
— Можно ли отремонтировать кровлю храма до завтрашнего утра?— спросил я Петра и Андрея.
Ответа на мой вопрос не последовало. Оба брата недоуменносмотрели на меня. К нам подошла Агафья. И я объяснил, что если к завтрашнемуутру кровля не будет отремонтирована, то мы, по всей вероятности, лишимсяхрама.
— Что делать?
— Нужно позвать Николая, Степана, Ефима... — спокойно, какбудто бы речь шла об обыденном, заурядном деле, стала перечислять Агафья именасарских умельцев.
Петр и Андрей забрались на чердак и обследовали его и кровлю.Спустившись вниз, Петр сказал:
— Слава Богу, прогнили только два стропила. Что касается железа,то нужно заменить лишь несколько листов.
Агафья, Петр и Андрей ушли собирать умельцев. Через некотороевремя к храму стали подходить какие-то мужички — постоят, посмотрят на крышу,обойдут храм со всех сторон, почешут затылок и уходят. Вскоре у бокового входав храм собралось человек пятнадцать мужичков с топорами и ящичками для инструментов.
Все необходимое для работы было приготовлено. Кто-то прикатилбочку с краской. Притащили бревна. И работа началась. Вот уже несколькочеловек, обмотавшись веревками, взобрались на крышу и стали отдирать проржавевшие,трухлявые листы железа, другие стучали молотками внизу, сгибая края новыхлистов и подготавливая их к сборке. Тут же обтесывали топорами бревна длязамены прогнивших стропил.
Около храма стояла толпа женщин и детей, с интересомнаблюдавших за работой мужей и отцов и подбадривавших их. Руководил работамиПетр, спокойно, ненавязчиво, незаметно. Он умудрялся и сам стучать молотком илитопором, и давать другим советы и указания, появляясь то внизу среди жестянщикови плотников, то на крыше храма. По всему было видно, что он, несмотря намолодость, пользуется среди «мужичков» непререкаемым авторитетом.
— Конечно, по-хорошему, — сказал мне Петр, — жесть сначала нужнобыло бы проолифить, просушить, а затем уже красить, но ничего не поделаешь, вконце концов олифа в краске есть, а через какое-то время можно будет иперекрасить.
К наступлению темноты крыша была покрашена. Она блестела влучах вечернего солнца, и храм сразу показался помолодевшим.
Я отслужил молебен, а затем мы все прошли в притвор, где стараниямиженщин во главе с неугомонной Агафьей был уже накрыт стол. Они умудрились дажеиспечь куличи, словно на Пасху. Лица у всех были веселыми и счастливыми, как впасхальную ночь. Я взглянул на Гришку-алтарника, и он без слов понял меня. Онподошел к маленьким колоколам, висевшим тут же, в притворе, и праздничный пасхальныйзвон наполнил храм.
Воистину я был счастлив: мы починили кровлю храма, мы предотвратилиего разрушение, нам удалось отбить очередную попытку отнять его у нас и,наконец, совершенный в этот день подвиг спаял прихожан и вдохнул в них веру всвои силы.
А утром, как и предсказывал Юрий Петрович Лужин, в храмзаявилась комиссия. Юрий Петрович был в ее составе. Выбрав удобный момент, онподошел ко мне и шепнул:
— Фантастика! Вот видите, чудеса, оказывается, все-такибывают! Впрочем, больше вам и не на что рассчитывать...
— Блюмкин Виктор Григорьевич, — представился мнесамоуверенный мужчина с вальяжными манерами стареющего актера, — заведующий городскимотделом Госнадзора за памятниками архитектуры. С кем имею честь?
— Я думаю, Виктор Григорьевич, вы уже знаете, с кем имеетечесть. Но могу по такому случаю официально представиться — настоятельПреображенского собора города Сарска иеромонах Иоанн.
— А отчество ваше?
— К сожалению, нет.
— Как же к вам обращаться?
— Так и обращаться — иеромонах Иоанн.
— Что же, иеромонах Иоанн, вы, наверно, догадываетесь о целинашего визита?
— Могу предполагать.
— Вот и прекрасно. Мы пришли познакомиться с состояниемархитектурного памятника XVI века, кстати говоря единственного в нашем городе.И нужно сказать, он производит удручающее впечатление. Ваша фирма оказалась нена высоте. Боюсь, что ей нельзя больше доверять содержание такого выдающегосяпамятника. И потом, что это такое? Вы осуществили ремонт кровли, не согласовавэтот вопрос с нашим отделом! Вы могли нанести непоправимый ущерб выдающемусятворению русских зодчих и, я уверен, нанесли его. Вы знаете, чем это грозит?Уголовным делом!
Возражать Виктору Григорьевичу не имело смысла. Он валял