логике вещей не должно было случиться. Ольгерд, которого отделял от Куликоваполя день пути, не выступил на помощь Мамаю, что и решило исход битвы.
Конечно же кривил душой великий князь Димитрий Иванович, обвиняяиеромонаха Даниила в предательстве и государственной измене. Не он ли сразу жепосле Куликовской битвы пригласил в Москву на митрополичий престол Киприана,который также находился в стане Ольгерда? Не вменялось ли тому, таким образом,пребывание у литовского князя не в вину, а в заслугу?
Вот отрывок из письма иеромонаха Даниила князю ДимитриюИвановичу:
«Не буду, княже, опровергать твои обвинения в предательстве иизмене. Господь знает все, как было, и ты тоже знаешь. Хочу только предостеречьтебя от большой ошибки, чреватой многими бедами для Руси. Не стремись создатьогромную державу. Все это уже было. Да, княже. Было Персидское царство, былоцарство Александра... Где они? Что осталось от царства римских кесарей? Натвоих глазах рушится Ордынское царство. Думай о том, чтобы справедливо управлятьвверенной тебе Богом Московской землей, и о том, чтобы в мире, как в единойсемье, жить со своими соседями.
Помирись с Ольгердом. Великое княжество Литовское — такое жерусское княжество, как и твое. Не толкай Ольгерда в объятия к папе. Будетединая вера — будет и единая Русская земля. Уйдет Ольгерд — уйдут русские иже сним, переменят веру, и станут они ляхами и немцами, даже если и будут говоритьна одном языке с нами...»
Не простил великий князь Московский Димитрий Иванович дерзкогомонаха. Не помогло и заступничество митрополита Киприана. Ушел тогда иеромонахДаниил Сарский (прозванный так потому, что провел много лет в Сарае) в глухие,безлюдные места. Здесь по благословению митрополита он основал Сарский Преображенскиймонастырь и получил, наконец, от Предстоятеля Церкви сан игумена.
Не случайно, должно быть, Даниил основал монастырь в честьПреображения Господня. Видно, не только сближали его с митрополитом Киприаномобщие церковнополитические идеи, но существовало между ними и глубокое духовноеродство. Преображение Господне на горе Фавор особо почиталось исихастами,каковым был сам митрополит Киприан и, как явствует из названия монастыря, егоопальный сподвижник.
Сарская Преображенская обитель при ее основателе была крохотныммонастырьком с деревянной часовней и тремя избами для монахов. Но с годами онаразрослась. Около монастыря появилось торговое село, а через два поколения, вовремя правления Ивана Васильевича, настоятель обители Филофей жаловался на шуми суету вокруг монастыря и, будучи продолжателем исихастской традиции, частоудалялся для умной молитвы в уединенные места, где возникло несколько скитов.
При Филофее Сарский монастырь достигает, можно сказать,вершины своего духовного расцвета. Сам Филофей (мирское имя его — Федор) вмолодом возрасте, наслышавшись о подвигах афонских старцев, тайком бежал изродительского дома и после многих злоключений, исколесив Польшу, Германию и Италию,добрался все-таки до Святой Горы. Легко и быстро изучил он греческий язык и сжадностью необыкновенной набросился на книжную премудрость. Много читалпатерики. Внимательно изучал сочинения преподобного Григория Синаита и, следуяего наставлениям, начал многотрудную борьбу с самим собой в жажде узретьсобственными очами нетварный свет, просиявший на горе Фавор, и встретиться сБогом лицом к лицу. Читая творения св. Григория Панамы, он страстно переживал вседраматические перипетии исихастских споров, ибо понял их главную пружину, ихвсеобъемлющий смысл, то, что ускользало от внимания его соотечественников, видевшихв исихазме прежде всего ключ к нравственному совершенствованию. «Для россиянчас еще не пробил, — думал Филофей,— но он пробьет, и они придут к той же драмеи окажутся перед тем же страшным выбором, что и греки, зажатые между двумяжерновами: Западом и Востоком. И придется отвечать на вопрос, который сейчасможет показаться им нелепым: как жить дальше — с Богом или без Него?» Вот он,вызов, брошенный ересиархом Варлаамом не только грекам, но и Руси, пока еще неподозревающей об этом.
Много лет провел Филофей на Афоне в молитве, размышлениях,чтении и переписывании книг. Но однажды старцы ему сказали: «Ты долженвернуться на Русь». И он понял: час пробил.
Когда, после тридцатилетнего отсутствия, Филофей вновьоказался в Москве, он не узнал ее — так изменилась белокаменная! Итальянскиеархитекторы строили новые стены Кремля, соборы и палаты. Иконописцы, подражаязападным образцам, тщились изобразить в иконах не духовную, нетленную красоту,а плотскую прелесть. Как же молиться перед такими иконами?! И что окончательносразило Филофея — протопопы в соборах (не какая-нибудь чернь!)святотатствовали, рассуждая о священных догматах, отрицая святость святых иПриснодевы Марии, ставя под сомнение троичность Божества и — о верх кощунства!— уподобляя Спасителя пророку («яко Моисей и Илия»). До такого не доходил иВарлаам, хотя природа ереси — это было ясно Филофею — одна и та же.
Пришел Филофей в митрополичьи палаты и, ссылаясь на священныедогматы и отцов Церкви, стал разоблачать хулителей на веру. А челядь архиерейскаясмеется над ним: «Откуда, мол, ты такой ученый взялся? Не от греков ли пришел?Те, оказавшись под властью басурман, повредились в вере, и ты такой же!»Напрасно доказывал Филофей, что греки хоть и под властью басурман, но крепко ввере стоят и что Патриарху Вселенскому надлежит учинить суд над еретиками.Говорят ему люди архиерейские: «Что нам Патриарх Вселенский? Один суд у нас —суд Государев!» И вытолкали его взашей.
Не знал тогда Филофей, что митрополит Московский и всея РусиЗосима является ересиархом и великий князь и государь Иван Васильевич потакаетеретикам, заботясь больше не о чистоте веры, а о том, чтобы Церковь вернослужила ему. Когда же узнал об этом Филофей, оторопь охватила его. И написал ондва письма: одно Вселенскому Патриарху в Константинополь, а другое — старцамафонским, поведав им о бедах, происходящих на Руси, прося их молитв и помощи.Но попали те письма в руки слуг государевых, схватили Филофея, нещадно билибатогами, заковали в цепи и отправили подальше от Москвы — в Сарский монастырьпод надзор, строго наказав цепей с него не снимать и ни в коем случае не даватьему чернил и бумаги. Так, в цепях, и водили его монахи в храм Божий длямолитвы.
Недолго, однако, продолжалось заточение Филофея. АрхиепископНовгородский Геннадий и настоятель Волоколамского монастыря Иосиф изобличилиеретиков, был смещен с первосвятительского престола ересиарх Зосима. С Филофеясняли оковы, прямо из темницы, где он томился, монахи проводили его внастоятельские покои и вручили ему жезл игумена монастыря.
Когда еретиков по настоянию архиепископа Геннадия осудили насмерть, игумен Филофей, сам пострадавший от хулителей веры, направил в Москвупослание с протестом. «Негоже, — писал он, — перенимать дурные обычаи отпапежников. Святитель Григорий Палатка боролся и побеждал еретиков еловом, инам так подобает поступать». Его мнение, однако, как и мнение преподобного НилаСорского, не возымело действия, и еретики были казнены.
Четверть века управлял Сарским Преображенским монастыремигумен Филофей, сам предаваясь молитвенным подвигам и воспитывая себе на заменудостойных иноков. «Десять хороших монахов, — говорил он,— народ спасти могут».Был убежден Филофей, что худшие времена впереди. Вот почему он придавал такоебольшое значение подготовке закаленных воинов духа, а поскольку их главныморужием является слово, сделал обязательным для иноков изучение святоотеческихтворений. В монастыре возник первоклассный скрипторий, где переводились сгреческого и переписывались труды Иоанна Лествичника и св. Дионисия Ареопагита,преп. аввы Дорофея и Симеона Нового Богослова, Исаака Сирина, святителяГригория Паламы и Григория Синаита. Стараниями игумена при монастыре быласоздана также иконописная мастерская, где иконы писались духовно, с молитвой.Сам Филофей называл иконописание высочайшей молитвой, умным деланием.«Трудитесь, братия, — обращался настоятель к переводчикам, переписчикам,справщикам, иконописцам, — придут тяжелые времена, этим и спасемся».
В сундуке в келье старца Варнавы я обнаружил несколько старыхрукописей, несомненно, вышедших из скриптория игумена Филофея. Одна из нихсразу же привлекла мое внимание. Когда же я прочитал название, то не поверилсвоим глазам — она называлась «Откровение, которое дано игумену Филофею в Крестовоздвиженскомскиту, что на Речице, в день Воздвижения Честнаго Креста Господня в лето 7008».Почерк этой рукописи заметно отличался от других особой каллиграфическойизысканностью, чувствовалась афонская школа, но вместе с тем было заметно, чтописец быстро уставал, рука у него начинала дрожать. Несомненно, писал человек впреклонных годах. Вывод напрашивался сам собой: текст написан рукой Филофея. Ия тихо порадовался, когда, читая комментарии старца Варнавы, обнаружил, что тотпришел к аналогичному выводу.
Передаю текст Апокалипсиса Филофея в своем неискусномпереводе на современный язык:
«Братия, поведаю вам об откровении, которое дано мне, недостойномуигумену Филофею в Кресто-воздвиженском монастыре, что на Речице, в день ВоздвиженияЧестнаго креста Господня. Не гордыня побуждает меня к этому, но долг исмирение.
В оный день после совершения Божественной литургии в монастырскомхраме Преображения Господня я направился в уединенную часовню на Речице, гдеимею обыкновение предаваться молитвенному деланию. Сидя на скамеечке и опустивголову на грудь, я повторял про себя слова молитвы Иисусовой и почувствовалвскоре знакомую теплоту в области сердца. И просветлился ум мой. И вдруг — очудо! — часовня, в которой мерцала только одна свеча перед Крестом Господним,озарилась сиянием. Вострепетало сердце, и восторг охватил меня. Я не видел Его,но чувствовал Его дыхание. Он был рядом со мной, Он был весь во мне. Я ощутил всебе силу необыкновенную, способную сдвинуть с места Землю и остановить Луну извезды. И перед глазами моими разверзлась завеса, скрывавшая от меня суть