неоднозначную реакцию. Киевские ученые мужи, среди которых наиболее яркойличностью был Симеон Полоцкий, нашли восторженный прием при дворе и в высшихслоях общества, где усиливается интерес к западной, и особенно польской,культуре. Иначе отнеслись к этому монашеские круги, тяготевшие к греческойтрадиции. Для обеих сторон было ясно, что дело тут не в языке. Речь шла о том,на какой системе, на какой традиции будут воспитываться наши будущие поколения,какой образ мыслей, менталитет, какие духовные ценности будут формироваться уних.
Этот же вопрос беспокоил и восточных патриархов, напротяжении столетия настойчиво убеждавших царей в необходимости создания вМоскве греческой школы. И вот в 1681 году такая школа была создана. Ее основалрусский иеромонах Тимофей, 14 лет проведший на Востоке. Смысл и значение этогособытия поняли и грекофилы и представители латинской партии, сразу же начавшиестроить против нее козни. В письме царю, выражая радость в связи с учреждениемв Москве «еллинской школы», Иерусалимский патриарх Досифей писал: «Сие естьБожественное дело, еже учити христианом греческий язык, во еже разумети книгиправославным веры... и наипаче, дабы отдалены были от латинских, иже исполненысуть лукавства и прелести, ереси и безбожества...»
Такова была обстановка в Москве, когда Тихон, достаточно ужеразумевший греческий язык, по благословению своего духовного отца старцаЕвфимия поступил на учебу в школу Тимофея. Проучившись там четыре года, он ужемог свободно читать и говорить по-гречески.
В 1685 году в Москву для создания там высшей школы, академии,приехали из Греции братья Лихуды. На девятый день пребывания в столице им былопредложено принять участие в диспуте с другим претендентом на пост ректораакадемии, прибывшим из Польши, Яном Белобоцким. В качестве темы был избранвопрос о времени пресуществления Святых Даров, который уже длительное времябудоражил город: о нем спорили в храмах, во дворцах, на улицах, в трактирах, набазарах. Страсти иногда накалялись настолько, что дело доходило до рукоприкладства.Вот почему диспут привлек внимание двора и всей Москвы. Проходил он вприсутствии вдовствующей царицы Марфы.
Тихону с большим трудом удалось проникнуть на диспут. Затаивдыхание, он следил за жаркими дебатами. Братья Лихуды побеждали, в этом не былосомнения, их аргументы были убедительными и неоспоримыми. И, слушая их, Тихонпостиг истинный смысл того, из-за чего кипели страсти. Это не был схоластическийспор. Лихуды защищали православный обряд и православную литургию от нападок рационалистов.«Вот в чем теперь главная опасность,— думал Тихон. — Враг Церкви будет теперьстремиться разложить ее изнутри, убив ее как единый мистический организм, амертвую, окаменевшую структуру использовать в своих бесовских целях».
Тихон понял: нужны знания, но одних знаний для борьбы сгрозящей опасностью недостаточно. Вот почему он отказался от предложенияЛихудов поступить в их академию и затворился в Чудовом монастыре. Отношений сЛихудами он, однако, не порывал и пытался поддерживать их в тех бедах и «прещениях»,которые, как жаловались они, сыпались на них «на всяк день», сначала отфанатичного приверженца латинского обучения Сильвестра Медведева, доверенноголица царевны Софьи и князя Василия Голицына, затем от его последователей. Сприходом к власти Петра латинофильская партия еще больше укрепила свои позиции.Славяно-греко-латинская академия, в которой Лихудов заменили киевские учителя,стала Славяно-латинской.
Пока жив был патриарх Адриан, Тихон находил в нем поддержку,но после смерти святейшего Местоблюститель Патриаршего Престола, выходец с УкраиныСтефан Яворский не замедлил удалить ревностного поборника греческой традиции вТмутаракань.
Приезд Тихона в Сарскую обитель как бы пробудил ее отлетаргического сна. Новый игумен обследовал библиотеку. Его удивлению не былограниц. «Братия, — воскликнул он, — да вы же сидите на сокровищах, которым нетцены!»
Тихон вновь ввел в монастыре строгий афонский устав, от соблюдениякоторого братия по немощи своей уклонилась при его предшественниках. Собрав способныхмолодых монахов и мирян, игумен создал в монастыре школу. Но методика егопреподавания была иной, чем у Лихудов, он следовал старому, традиционному методумонастырского обучения. «Лихуды, — говорил он, — восемь лет проучили в Славяно-греко-латинскойакадемии, прочитали курсы грамматики, логики, пиитики, но так и не добрели добогословия, мы не можем столько времени ждать». Тихон как будто чувствовал, чтовремени у него в обрез, и спешил. Нужно было подготовить себе смену, нужно быловозродить исихастскую традицию мистического единения с Богом, против чегоособенно рьяно выступали современные рационалисты, нужно было дать вторую жизньпролежавшим столетие в пыли святоотеческим книгам и рукописям, приобретшим теперьудивительную актуальность и злободневность.
Сарский игумен с острейшим интересом и вниманием следил затем, что происходило в стране и Церкви. А вести в монастырь приходили страшные,пугающие. Что скрывается за всешутейшими соборами Петра? Безумие деспота? Илиэто сознательное пародирование церковных обрядов, бесовский фарс с дальнимприцелом, проверка настроений народа и психологическая подготовка к наступлениюна Церковь? А планы царя превратить монастыри в богадельни, мастерские, то естьпо существу ликвидировать их как духовные центры, имеющие особую притягательнуюсилу для народа? Почему столько лет он противится избранию патриарха?Латинофильствующий Стефан Яворский, сославший Тихона в Тмутаракань, теперь ужене особенно его беспокоил. Куда больше страшила игумена Сарской обители новаявосходящая звезда — архиепископ Феофан Прокопович, в зловещем облике которогоугадывалась тень Малюты Скуратова.
Развязка приближалась с неумолимой неизбежностью. Однажды кмонастырю на взмыленных лошадях подъехал гонец в чине полковника и вручил Тихонуграмоту от царя под названием «Духовный регламент». Посланец императорапотребовал, чтобы игумен тут же при нем подписал документ. Тихон, к егонеудовольствию, не согласился на это, и, пока измученный дорогой полковниктрапезовал и отдыхал, он погрузился в чтение жуткого, невероятного творенияархиепископа Феофана. О том, что Регламент готовится и кому поручено это дело,Тихон уже знал и ничего не ожидал от него, кроме мерзости. Но то, что предсталопред его глазами, превзошло самые худшие ожидания. Упразднялось патриаршество.Церковь, единственная сила в стране, способная противостоять произволу властей,подчинялась государству. Но главное — торжествовал бесовский рационализм,который выхолащивал духовную, мистическую сущность Церкви, превращал ее вполицейское ведомство нового Малюты Скуратова. А чего стоит двусмысленная сатанинскаяигра слов: русского слова «помазанник» и его греческого эквивалента «Христос» в применении к императору!Что же получается? Вместо веры — самонадеянный человеческий разум, вместо Церкви— полицейское ведомство, вместо Христа — император! Ну уж если продолжать игруслов, то не заменить ли слово «вместо» его греческим эквивалентом «анти»? Неполучится ли тогда нечто иное, гораздо более близкое к истине — неимператор-Христос, а анти-Христ? Не сбывается ли мрачное пророчество,содержащееся в Апокалипсисе Филофея?
Под Регламентом уже стояло немало подписей архиереев инастоятелей монастырей. Возможно, кое-кто подписывал не читая. УтверждениеРегламента было предрешено. От подписи Тихона ничего не зависело. И все-таки онотказался поставить свою подпись, прекрасно понимая, чем это ему грозит. Ждатьпришлось недолго. Последовал указ императора, по которому монастырь закрывался,а его насельники расселялись по другим обителям. Совет старцев решился наотчаянный шаг, он отказался выполнить волю императора и «антихриста». Воротамонастыря затворились. Но это уже была не эпоха Ивана Грозного. Петр направилвойска с артиллерией, и те по всем правилам воинского искусства взяли монастырьштурмом. На этом, однако, боевая кампания не завершилась. Разгневанный царьприказал до основания разрушить крепостные стены ненавистного монастыря. Долгоеще окрестные места содрогались от взрывов, и петровские орлы, чертыхаясь,долбили ломами руины стен, прочных, как гранит, ведь кирпичи были сделаны смолитвой, и раствор, приготовленный на яичном желтке, намертво скрепил их междусобой. В конце концов падший Карфаген был разрушен. Под звуки труб и барабанныйбой, с богатыми трофеями войска покинули место баталии.
Тихону не суждено было пережить падение монастыря. Он умер вовремя штурма и был похоронен в Преображенском соборе. Монахи, унесшие с собойнаиболее чтимые иконы, книги и рукописи, были расселены по различным русскиммонастырям. В этом, видимо, и был Промысел Божий!
По указу Петра поселок, возникший вокруг Сарской обители,получил статус города, так что день гибели монастыря стал днем рождения городаСарска. Преображенский собор был превращен в приходской храм.
27 июня
Создавалось впечатление, что Госнадзор пошел на попятную. Вовсяком случае, на следующий день после посещения храма комиссией мне доставилиот Блюмкина две иконостасные иконы. Не думаю, чтобы он отказался от своих целей:уж больно заманчивую перспективу реставрации храма под его высоким руководствомнарисовал Юрий Петрович Лужин. Видимо, Блюмкин решил не форсировать ходсобытий: реставрация, мол, все равно никуда не уйдет. А если я что-нибудь дотого отремонтирую, для него же и лучше. Что же касается прихода, то его можнозадушить руками Валентина Кузьмича. И мне, и, конечно, Блюмкину было ясно, чтотот от своего не отступится.
Из епархиального управления в храм были доставлены свечи, винодля причастия, иконки, крестики и другая церковная утварь для продажи. Одновременноя получил квитанцию, из которой следовало, что все это уже оплаченоархиепископом. Он тем самым оказывал мне ощутимую помощь и, главное, недвусмысленнодавал понять, что удовлетворен моей деятельностью и что мне не следует терятьнадежды.
Агафья встала за ящик, и казна храма стала пополняться.Несколько поколебавшись, я решил все же ковать железо, пока горячо, и благословил