опять его губы презрительно скривились, а когда я уходил, он бросил мне вслед:«Есть же такие подонки!» Конечно же не Синявского и Даниэля он имел в виду,произнося эту фразу. Вы думаете, меня задело это оскорбление? Ничуть! Этогоправдолюбца я уже не воспринимал всерьез. Я словно предчувствовал, что оченьскоро снова войду в этот кабинет, но теперь уже его хозяином. Отныне все путипередо мной были открыты. У меня был свой журнал. Я вошел в правление Союзаписателей. Мои произведения издавались миллионными тиражами. Мои гонорарыпревосходили всякое воображение.
Но я не был счастлив, отче. Разве я не понимал, что темы моихсочинений выеденного яйца не стоят? Все надеялся: вот вступлю в Союз, вотизберут меня в правление, вот семья встанет на ноги, вот дачу приобрету, азатем брошу все, уеду в свою «Ясную Поляну» и буду писать для души. Только этоймыслью и жил, таил ее ото всех, даже от жены. Но как-то, изрядно выпив, поделилсясвоей неподвижной идеей с приятелем, потом не выдержал и другому в сердцахрассказал. Пошли разговоры о том, что я пишу в стол. В Союзе писателейпереполох. Анатолий Софронов укоризненно смотрит: мол, «и ты, Брут?» Тольковдруг почему-то все успокоились. И чем больше я пил, чем больше говорил на всехуглах о своем новом романе, тем меньше мне верили. И главное, я сам пересталверить в то, что говорил. А когда, наконец, я решился, бросил все и уехал —нет, не в свою «Ясную Поляну» (пропади она пропадом!), а в глушь, в тайгу, гдеменя никто не знал, и положил перед собой чистый лист, то не смог написать нистрочки. Ни одной! В каком-то отупении, словно в параличе, я сидел за столоми... рисовал чертиков. Так прошел месяц. Я уехал ни с чем, поняв одно: эторасплата и конец, дальнейшая жизнь бессмысленна. Я получил все, к чему стремилсяс такой изобретательностью и упорством: жену, которая меня ненавидит, детей,которые меня презирают, шикарную квартиру, где мне нет места, «Ясную Поляну»,где я не написал и не напишу ни строчки. Я начал с конъюнктурного рассказа икончил чертиками. Нет, с чертиков все и началось. Отче, я приехал сюда, чтобыначать все сначала. И тут мне открылись глаза. Есть, оказывается, другие ценности,о которых я не подозревал, настоящие ценности, не подделки! И если не поздно...
— Не поздно, Андрей Иванович. Один мудрый старец мне говорил:«Никогда не поздно, сын мой, и в двадцать, и в тридцать, и в сорок, и вшестьдесят, и в восемьдесят лет». Никогда не поздно.
— Это касается и творчества?
— Да, и творчества. Вы должны помнить: каждый человекявляется избранником Божиим, у каждого свой дар. Важно угадать свое призвание.Однако угадать призвание — это еще не все. Необходимо иметь силы принять его.Ведь проще отказаться от божественного дара и, не предпринимая никаких усилий,спокойно плыть по течению.
— Как плыл и я. Вы правы, батюшка, совершенно правы. Всюжизнь я что-то делал. Ведь я же никогда не сидел на месте, у меня не былосвободного времени. Я проводил заседания и встречался с трудовыми коллективами,убеждал других в том, во что сам не верил, клеймил за преступления, которые несчитал преступлениями, писал статьи и рассказы на заданные темы... Но это было«ничегонеделание». Я суетился, делал какие-то судорожные движения и... плыл потечению... Все это так, но почему же тогда, когда я решил вырваться из замкнутогокруга, бежал из Москвы и разложил перед собой чистые листы бумаги, из моегосидения не родилось ни строчки? Что это, кара за грехи, за отступничество, заотказ от призвания?
— Может быть, и кара, Андрей Иванович, вы же сами неотрицаете, что заслужили ее. А потом, мне кажется, что из вашего великогосидения ничего и не могло родиться... ваше бегство не было бегством, никуда выне убегали, вы продолжали плыть по течению. Смена места — это еще не разрыв,суетные мечтания — это еще не творчество. Что сделали вы для того, чтобыснискать вдохновение, которое есть благодать Святого Духа?
— Так что же, без помощи Бога никакое творчество невозможно?
— Верно, Андрей Иванович. Любое творчество есть сотворчество сБогом, осознанное или не вполне осознанное. У вас была возможность убедиться вэтом. Тогда, в ту ночь, когда вы увидели свой роман... Вы не послушались гласасвыше и приняли решение вопреки ему, далеко не лучшее решение...
— Так что же, шанс упущен?
— Почему же?
— И я могу все-таки написать свой роман?
— Не знаю, не уверен, думаю, что нет. Что касается тогоромана, то шанс действительно упущен. Во всяком случае, вы никогда не сможетенаписать его так, как написали бы двадцать лет назад. Но это не значит, что выне напишете другой, не менее хороший роман.
— Когда?
— А вот этого я не могу сказать. Дух Святой, Дух творчества исозидания, есть Дух свободы. Он проявляет себя где хочет и когда хочет.
— Значит, от меня уже ничего не зависит? Мне остается тольконадеяться и ждать...
— Да, надеяться и ждать... и верить... молиться и не упуститьсвой шанс, когда снова услышите глас свыше! Так что главное зависит от вас.
Я прочитал разрешительные молитвы и причастил Андрея Ивановича,после чего мы решили отправиться в Крестовоздвиженский храм. В этот момент кнам прибежала запыхавшаяся сотрудница сельсовета и взволнованно сообщила, чтосюда едет милиция. Из Сарска позвонили в сельсовет и дали указание под любымпредлогом задержать меня. Моя поездка начинала приобретать детективныйхарактер. Мы тотчас сели в машину, подъехали к Крестовоздвиженскому храму,чтобы захватить находившегося там нашего реставратора. Анатолий Захаровичбезропотно присоединился к нам, и через несколько минут мы уже покинули село.
— Никогда не думал, — с усмешкой произнес Андрей Иванович, — чтомне придется играть в азартные игры с милицией. Но если уж дело дошло до этого,необходимо проявить некоторую изобретательность. Я предложил бы не ехать прямов Сарск, а сделать небольшой крюк.
Так мы и поступили, не предполагая, что «небольшой крюк»превратится в трехдневную одиссею по деревням и селам Сарского района. НиАндрей Иванович, ни его машина явно не были готовы к «азартным играм» смилицией. Не проехав и получаса, машина стала. Напрасно Андрей Иванович, открывкапот, что-то внимательно изучал в моторе, а затем лазил под машину. Потом он чистосердечнопризнался, что умеет только рулить и что в устройстве автомобиля ничего несмыслит. Пришлось выйти на дорогу и голосовать. Около нас остановился «уазик».Из него вышли водитель и пассажир. Под машину они лезть не стали, посмотрелимотор и заявили, что дело — «безнадега». Пассажир «уазика», оказавшийсяпредседателем колхоза, добавил, что он готов взять нашу машину на буксир идовезти до ближайшей станции техобслуживания, но при условии, что он получитсвященника в свое распоряжение по крайней мере часа на два. При этомгарантировалось, что затем я буду в целости и сохранности доставлен в Сарск.
Предложение председателя колхоза было принято нами безколебаний. Андрей Иванович остался за рулем взятой на буксир «Волги», а мы сАнатолием Захаровичем пересели в «уазик».Там председатель колхоза без обиняковобъяснил нам, в чем дело. Колхозный картофельный склад заполонили мыши. Санэпидстанцияи кошки оказались перед ними бессильными. Исчерпав все средства борьбы,колхозное начальство опустило руки. И вдруг такая удача!
— Вас мне сам Бог послал! — воскликнул председатель. — Кактолько вас увидел, я сразу понял — вот кто меня спасет.
— Простите, но каким образом?
— Отслужите молебен. В ноги вам поклонюсь. Вы моя последняянадежда. Замучили проклятые бестии.
— Ну, это вы напрасно ругаетесь на них. И они твари Божий.Лучше бы по-хорошему.
— Да неужто они понимают что-нибудь?
— Конечно, понимают.
— Так вот вы и объясните им, батюшка, что не гоже онипоступают, пожирая картошку, которой нам самим не хватает.
Отслужил я молебен, обратившись к Господу, Пресвятой Богородицеи святым угодникам с молитвой о помощи несчастным обездоленным людям, а просебя и мышей попытался увещевать. Председатель колхоза, однако, отпускать меняне торопился.
— Не могли бы вы, батюшка, — смиренно произнес он, —прочитать молитву и освятить семена для посадки? Уж больно плохой урожай мы изгода в год получаем.
Выполнил я и эту его просьбу. А потом пошел ко мне народ. Ктос чем, но в основном с просьбой о крещении. Как быть? Если по домам ходить и поодному крестить, то и за неделю не управиться. А мне в храм надо возвращаться,да и Валентин Кузьмич где-то рядом рыщет, в любую минуту может нагрянуть. И какв древние времена Крещения Руси, собрал я народ на берегу Речицы, той самой,возле которой сподобился божественного откровения старец Филофей, рассказаллюдям о таинстве крещения и о высоком призвании православного христианина и,призвав войти в воду, крестил всех разом. Сколько же радости было! Невольновспомнились слова летописца о том, как киевляне, «акы издавна научены, такы течахурадующеся к крыцению», имея «теплую веру к Господу нашему Иисусу Христу».
После совершения таинства крещения жители села установилистолы напротив сельсовета, около руин православного храма, принесли кому чтоБог послал и уж конечно бутыли самогона — какое празднество на Руси без этого?— и пригласили меня разделить с ними трапезу. Благословил я ее, призвалновокрещенных христиан и всех жителей села соблюдать умеренность в питии, нопринять участие в трапезе не сподобился. Подошел ко мне председатель колхоза, сноги на ногу переминается. «Вот какое дело, — говорит, — Нюрка, телеграфистка,мне только что сказала — звонили из Речицы, спрашивали: «Не у вас ли поп?» Аона, дура, ответила: «У нас, народ крестит». Значит, с минуты на минуту здесьбудут нехристи. В Погореловку надо ехать. Туда на автомобиле отсюда недобраться, даже на «уазике». Через лес на мотоцикле вас отвезут. Уж не серчайтена нас, батюшка. Нюрка, дура, подвела».
Сели мы на мотоцикл, Анатолий Захарович — на заднее сиденье,я — в коляску, и деревенский парень по имени Спиридон благополучно доставил насв Погореловку. Там до позднего вечера я крестил, исповедовал, соборовал, служил