панихиды. Из Погореловки нас повезли в Карповку, из Карповки — в Семенове, изСеменова — в Горино, и только на третий день, преследуемые по пятам«нехристями», прибыли мы в Сарск.
— Ну и работенка у вас! — только и сказал мне после всегоэтого Анатолий Захарович.
Из дневника старца Варнавы14 августа 1923 г. (четверг)
Разговор с епископом был трудным и не очень приятным дляобеих сторон. Владыка вновь и вновь возвращался к одному и тому же вопросу:
— Зачем вы приехали в мою епархию?
— Я приехал сюда по благословению Святейшего патриарха Тихона.
— Он сам вас сюда прислал? С какой целью?
— Для прохождения иерейского служения в одном изподведомственных вам храмов.
— Но почему именно в моей епархии?
— Так благословил Святейший.
— Вы раньше бывали у нас?
— Да, очень давно, когда учился в Московской Духовнойакадемии. Меня заинтересовала история Сарского Преображенского монастыря. Ясобирался писать о нем книгу. С целью изучения истории монастыря и сбораматериалов о нем я и приезжал в Сарск.
— Ах, вот как! Нашли что-нибудь любопытное?
— К сожалению, мои изыскания не увенчались успехом и я былвынужден оставить их.
— Теперь вы решили к ним вернуться?
— Нет, это не входило в мои планы.
— А что в них входило?
— Служение в храме.
— Но почему именно в моей епархии?
— Я уже доложил вам, владыка. Такова воля святейшего.
— Вы рассказывали ему о ваших исторических изысканиях?
— Он давно знает о них.
— Так, так... Он давно в курсе ваших историческихизысканий... Вы входите в число его близких друзей?
— Я бы не дерзнул заявить подобное. Но с патриархом мы знакомыдавно, это верно.
— Но не с каждым же он беседует об истории несуществующегозахолустного монастыря?
— Значение этого захолустного монастыря в нашей духовнойжизни достаточно велико, владыка. Правда, нынешние драматические событияотвлекли наше внимание к другим проблемам...
Епископ устремил на меня пронзительный взгляд, но тут жеопустил глаза.
— Вы не думайте, — сказал он, — что мы в нашей провинциальнойберлоге не знаем о том, что происходит в столице. Я располагаю кое-какой информациейи о вас. Мне известно, к примеру, что вы входите в ближайшее окружениепатриарха. Вы не отреклись от него и не в пример некоторым, в том числе и мне,не признали Высшее Церковное Управление. Вы умны, образованны, энергичны,преданы святейшему, вас называют «столпом Православия». Почему же такогочеловека он посылает в отдаленную епархию? Разве это не естественный вопрос?
— Естественный, конечно.
— А если к этому добавить разговоры о том, что вы тайнорукоположены во епископа... При ваших взаимоотношениях с патриархом, при вашихспособностях и при такой нужде в церковных кадрах — простой иеромонах! Кто вэто поверит? Разве не вправе я подумать, что вы приехали сюда изучить ситуациюна месте, сплотить вокруг себя «тихоновцев», взбунтовать против меня епархию изанять мое место? Занимайте! Никаких благ мне мое положение не дает. Вы видите,в каких я живу хоромах. Доходов от епархии мне не хватает на обед. Но я неропщу. О личном благосостоянии не думаю. Не ради этого я принимал сан епископа.Все мои мысли только о том, как преодолеть раскол и сохранить Церковь Христову.Вот почему я пошел на соглашение с Высшим Церковным Управлением. Вы думаете, яне знаю, что за люди там? Один Красницкий чего стоит! Чудовищная смесь ИудыИскариота и Малюты Скуратова. И я, православный архиерей, склоняюсь перед ним иговорю: «Благословите, батюшка». Как вы полагаете, что я при этом испытываю?Разве не сгорает нутро мое от стыда? И ничего не поделаешь. Попробовал я быловзбунтоваться. Не сдержался, послал этого Красницкого подальше. Так он, мерзавец,что делает — звонит при мне по телефону, спрашивает Евгения Александровича (вамэто имя что-нибудь говорит? То-то!) и спокойненько просит вразумить одноговспыльчивого архиерея. А на следующий день выхожу я из Троицкого подворья вМоскве, подходят ко мне двое красноармейцев. «Извольте, — говорят, — с намипройти». И прямиком на Лубянку. Продержали там пару дней в камере суголовниками, потом привели в кабинет к Тучкову. «Понял?» — спрашивает.«Понял», — отвечаю. «Все понял?» — «Все понял». — «Так вот, знай, мне ничего нестоит твоего келейника завтра же сделать епископом и на твое место посадить. Атеперь пиши подписку». — «Какую подписку?» — «О сотрудничестве с органами ОПТУ.И немедленно отправляйся в епархию».
— И что же, дали вы ему такую подписку?
—А как же, батюшка? Разве иначе я был бы здесь? Думаю, иСвятейшего Патриарха Тихона вряд ли без таковой подписки с Лубянки отпустилибы. Бог нам всем судия.
— И как же теперь?
— Как видите. Заявил о лояльности к Советской власти. ВыдалОГПУ все церковные ценности. Осудил патриарха Тихона. Признал Высшее ЦерковноеУправление, но «живоцерковников» в епархию не пускаю. Блюду Православие и пишудоносы на Красницкого, а он на меня. Тут уж кто кого. Думаете, откуда яинформацию о вас получил? От Тучкова, конечно. Теперь ваша судьба от менязависит. Нет, нет, я вам не угрожаю. Отнюдь. Просто ставлю в известность ореальном положении дел. Тучкову я должен буду о вас что-то написать. Например:иеромонах Варнава прибыл в епархию как эмиссар бывшего патриарха Тихона дляподрыва позиций прогрессивного духовенства. Или — иеромонах Варнава кполитическим и церковно-политическим вопросам интереса не проявляет, все дни иночи проводит за молитвой, что объективно свидетельствует о некоторыхнарушениях в его психике, опасности для социалистического строя и мировойреволюции не представляет. Я склоняюсь ко второму варианту доноса. А уж еслиговорить начистоту, то, по моему мнению, вы действительно приехали сюда не затем, чтобы организовывать заговоры против правящего архиерея. Ничто не мешалопатриарху Тихону официально направить вас сюда в качестве епископа. Видимо,планы у него другие. Он, вероятно, хочет спрятать вас подальше с глаз Тучкова исохранить на тот случай, когда им надоест играть с нами в кошки-мышки и всехнас, «правых» и «левых», они, выражаясь их терминологией, «пустят в расход». Ачто будет именно так, я почти не сомневаюсь.
— Стоит ли тогда играть в кошки-мышки?
— Не знаю, может быть, и стоит. Нэп вселяет некоторыенадежды. В самом деле, сколько может просуществовать этот противоестественныйбезбожный режим? Ну, еще год, ну, два, ну, три, ну, четыре, но не более жетого! Так что отправляйтесь в Сарск, занимайтесь «историческими изысканиями», анас оставьте копаться в дерьме и писать доносы в ожидании скорой расплаты занаши грехи. Я выдам вам грамоту о назначении настоятелем СарскогоПреображенского собора. Не забывайте меня в своих молитвах и при случаесообщите Святейшему Патриарху... Впрочем, ничего не надо сообщать...
17 августа 1923 г.
Около храма меня уже ждали. Как только я сошел с коляски, комне подошли трое в кожаных тужурках и предложили посетить «другое» место. Мыпересекли площадь и вошли в здание бывшей городской думы. Повели меня фазу вниз,в подвал. Опыт моего общения с чекистами (все-таки три ареста и смертный приговор,исполнения которого чудом удалось избежать) говорил о том, что дело принимаетсерьезный оборот. Меня не затолкнули в камеру, как я ожидал, а ввели в комнатубез окон, освещенную электрическим светом. В ней находился обитый зеленымсукном стол, кожаный диван и несколько стульев. На стене висел плакат смногозначительной надписью: «Бей буржуев и попов!» На нем был изображенкрасноармеец, добивавший ногой поверженного наземь буржуя, а штыком пронзавшийнеобъятное брюхо испуганного попа с сизым носом. Мне было предложено сесть настул, стоявший на почтительном расстоянии от стола, за которым разместился одиниз сопровождавших меня чекистов, — двое других вышли из комнаты. Чекист вынулиз кобуры револьвер и положил перед собой на стол. Я ожидал допроса, но его непоследовало. Видимо, допрашивать меня должен был кто-то другой. Прошло околополучаса, и наконец тот, «другой», вошел в комнату. Он был в красноармейскойформе, поверх которой спереди был надет коричневый кожаный фартук. Такого жецвета кожаные перчатки закрывали его руки до локтей. Он был бледен как полотно.Его глаза лихорадочно блестели. Передо мною был маньяк, одержимый. Но я понял,что сейчас, в данный момент опасности для меня нет. Он уже перегорел, допредела насытился жертвенной кровью. Мой ангел сберег меня. Я опоздал кжертвоприношению.
При появлении маньяка в кожаном фартуке чекист, сидевший застолом, поспешно вскочил.
— Задание выполнено, товарищ Овчаров! — отрапортовал он.
— Иди! — устало-пренебрежительно ответил ему «товарищОвчаров» и сел на его место за столом.
Он устремил на меня долгий, тяжелый мутный взгляд сытогоудава, готового заглотнуть еще одну жертву, но чувствующего, что она встанетему поперек горла.
— Повезло тебе, — произнес он хриплым, ржавым голосом, —задержали тебя, корректировку произвели, ценят тебя «там», берегут... ПравТучков. Ты не просто иеромонах. В их иерархии ты куда более высокое местозанимаешь. И все равно никуда тебе уже от меня не уйти. Никуда!
— Все в руках Божиих.
— А вот и н-нет! Если бы все было в Его руках, ты не сидел быпередо мною. Кончилась Его власть. Теперь власть наша.
— Чья «наша»? Международного пролетариата?
— «Международного пролетариата»? — расхохотался Овчаров. — Даплевать я хотел на международный пролетариат. Так же как и на международный капитал.И тот и другой для меня лишь инструмент, приводные ремни истории. Сейчас мненужен пролетариат, а завтра я обойдусь и без него, как прекрасно обходился ираньше. Главное — хорошенько рассчитать и попасть в самое яблочко, в самуюточку.
Овчаров вытянул вперед руку, одетую в кожаную перчатку, исделал вид, что прицеливается в меня из револьвера.
— Бах — и все! Ведь чем велик Ленин? В самую точку попал!Увидел ее, разглядел! И рука не дрогнула! Без всяких там сантиментов. Вот чтонужно в истории. Во всем есть своя болевая точка, невралгический центр,