спектакля «Под знаком Креста». Автор пьесы — Вадим Бурков. Афиши выгляделивполне благопристойно — купола соборов Троице-Сергиевой лавры, кресты, монахи вклобуках. Ни малейшего намека на карикатуру. Одним словом, серьезная пьеса,настоящая литература!
Репетиции проходили почти ежедневно — об этом меняинформировал Виктор, но, по его словам, не все на них шло гладко. Междуактерами и автором пьесы возникали острые перепалки. Вадим не скрывал своегонедовольства исполнением пьесы и явно давал понять, что провинциальная труппа неспособнапонять глубокий смысл его творения. В этой ситуации актеры не нашли ничеголучшего, как апеллировать к моему мнению, и, видимо, не без подсказки Викторапочти в полном составе пришли в храм.
Режиссер Юрий Николаевич был в темном парадном костюме истрогом галстуке — не думаю, что он в таком виде появлялся даже на премьерах.Вероятно, поэтому он чувствовал себя очень скованно. В таком же положенииоказались и актрисы. Стремясь преодолеть напряженность, я провел их в подклетьхрама, где усилиями Петра и Андрея была оборудована комната для прихожан,усадил за стол и предложил чаю. Режиссер представил мне актеров. Постепеннообстановка разрядилась. Юрий Николаевич попросил разрешения снять стеснявшиеего пиджак и галстук, после чего обрел наконец способность к непринужденнойбеседе.
— Отец Иоанн, — спросил он, — вас не шокирует наше появлениев храме?
— Почему оно должно шокировать меня?
— Репутация актеров в глазах Церкви никогда не былавысокой...
— Я бы не стал говорить столь категорично. Актеры бываютразные. Впрочем, Церковь открыта для всех, даже для представителей еще болеедревней профессии, чем ваша.
— Если те приходят с покаянием...
— Да, конечно.
— Но не кажется ли вам, что и моя профессия, и ваша, и та,которую вы назвали еще более древней, чем моя (я с этим не вполне согласен),когда-то были одной? Специализация началась позднее...
— Если под «моей» профессией вы имеете в виду языческоежречество, то пожалуй. Однако в этом случае сюда следовало бы включить и всеостальные профессии — врача-целителя, поэта, музыканта, астронома, математика...Подчеркиваю, если вы имеете в виду под «моей» профессией языческое жречество,ибо христианское священство — это качественно новое явление.
— В чем же заключается его новизна?
— В разрыве с магической природой древней «прапрофессии».
— Магической природой?
— Именно. Весь смысл, вся суть этой «прапрофессии»заключались в магическом воздействии на человека и природу, в обретении властинад ними...
— А как обстоит дело сейчас?
— Так же, Юрий Николаевич, как и обстояло. Только магическаяприрода современного искусства и науки тщательно скрыта, замаскирована.
— Вы говорите так, как будто во всем этом есть чей-тоумысел...
— Разумеется.
— Хорошо, возьмем самую абстрактную и чистую науку —математику. В чем же ее магическая природа?
— В числе.
— Не понимаю.
— Почитайте внимательно древние мифы. Для них оченьхарактерен один любопытный сюжет — герой упорно стремится узнать секретное,сокровенное имя своего врага или соперника. Узнать его имя значит получитьвласть над ним. Число, формула также есть знак, зная который можно получитьвласть над человеком или природой.
— Оставим математику. Что вы скажете о театре?
— А тут, Юрий Николаевич, и говорить нечего, — вступила вразговор актриса, которая, как я понял, должна была исполнять в пьесе Вадимароль Наташи. — Чистая магия и колдовство! Разве мы не жаждем больше всего насвете власти над зрителем, не славы как таковой, а именно власти? Мы упиваемсяею. Мы высасываем энергию из зрителей, как вампиры!
— Ну, ты скажешь, Надежда! — возмутились ее коллеги. Противмагической природы театра они не возражали и против упоения властью тоже, носравнение с вампирами им не понравилось.
— Отец Иоанн, — обратился ко мне Юрий Николаевич, — но выведь не будете отрицать, что православное богослужение в конечном счете такжетеатральное представление. Оно имеет свой сценарий, актеров-жрецов и хор,правый и левый, как и положено в античном театре.
— Да, храм имеет все внешние атрибуты театра, за исключениемсамого главного: в нем нет игры. Действо, совершаемое в храме, имеетонтологический характер, оно первично, а наша жизнь вторична по отношению кнему, она — его отражение. Что касается энергии, о которой говорила НадеждаПавловна, то храм перенасыщен ею. Она дается даром, в избытке, дается всем.Берите, сколько способны вместить, нет никакой необходимости похищать ее удругих.
— Если я правильно понял, — спросил Юрий Николаевич, — вы неприемлете сам принцип игры?
— Я не приемлю игр в храме, игр с Богом. А в принципе это сложныйвопрос. Безобидные и радостные игры детей — почему бы нет? Тем более что этосамый легкий и эффективный способ постижения трудной науки жизни. И не толькодети.... Играют звери, играют ангелы. На самом деле ангелы совсем не такие, какмы их себе представляем. Они наделены тонким чувством юмора, любят шутить.
— Любопытно. У меня такое впечатление, что вы общаетесь сними ежедневно.
— Конечно. Мы все общаемся с ними ежедневно, только не всегдасознаем это. А мне к тому же приходится общаться с ними и по долгу службы.
— Вы говорите это в шутку или всерьез?
— В каждой шутке есть доля истины.
— Значит, ангелы играют и шутят... Но играют и падшиеангелы...
— Да, играют, только иначе. Они ведут злую, кощунственнуюигру, строят козни и ловушки, создают губительные миражи. Такую игру я неприемлю.
— Выходит, театр как вид искусства вы не отрицаете?
— Если это высокое искусство, художество, творчество, какможно его отрицать! Ведь наш Господь есть Творец и Художник, а мы созданы пообразу и подобию Его.
— Вы говорите: Бог — Творец и Художник. Художник! Но неактер... Актер же скорее тот, другой, кто строит козни и ведет борьбу противБога. Не так ли?
— Так. Бог действительно не актер. Божественноедомостроительство — слишком серьезное дело. Но ведь театр — это не только игра.В нем есть и нечто другое. В основе актерского таланта лежит дар перевоплощения.Это свойство всего живого, оно заложено в нас изначально. И тут есть какая-товеликая тайна. Почему одно существо подсознательно хочет уподобиться другому?Может быть, таким образом оно стремится вырваться из своей самости, изледенящего душу космического одиночества? Не гнетет ли нас тоска по идеалу,утерянному в результате грехопадения?
— Возможно, так и есть, отец Иоанн, — вступила в разговорНадежда Павловна, — возможно, генетически в нас заложено свойство илисклонность к перевоплощению. Но не нравится мне это слово. Не означает ли оно,по крайней мере этимологически, переселение в другую плоть, не преображениесамого себя ( я хорошо запомнила вашу проповедь в праздник Преображения), авхождение в чужую плоть? В этом есть что-то мерзкое и бесовское. Вы говорили отоске по идеалу и утерянному образу Божию. Но ведь на сцене нам нередкоприходится играть преступников и мерзавцев. И мы, пожалуй, с большимудовольствием перевоплощаемся в них. Не пытаемся ли мы таким образом удовлетворитьсвои постыдные инстинкты в чужом обличье, не травмируя своего сознания чувствомвины?
— Что с тобой сегодня, Надежда?! — с изумлением воскликнулЮрий Николаевич. — Идя сюда, я с содроганием ждал отповеди от отца Иоанна, ноне от тебя! Изволь, однако, я отвечу. Да, на сцене порой совершаются преступления,но мнимые, и соучастием в них мы освобождаемся все — и актеры, и зрители — отпреступления реального.
— Освобождаемся ли? Или только травим душу, разжигаем инстинктыи побуждаем к преступным деяниям? Не знаю, Юрий Николаевич. Но я твердо знаюодно: происходящее на сцене — не реальная жизнь и мы с вами живем не реальнойжизнью, поскольку по-настоящему живем только на сцене. А ведь это противноприроде, это извращение. Реальная жизнь — здесь. Правильно сказал отец Иоанн:наша земная жизнь вторична, она — отражение божественной драмы, театр же —отражение отражения. Это в лучшем случае. Но чаще всего мы плодим фантомы. Исамое страшное, что эти фантомы начинают жить независимо от нас, вводя людей всоблазн. Та пьеса, которую мы сейчас репетируем, — один из таких фантомов. Ячувствую ее фальшь. Я не могу играть в ней.
— Не горячись, Надежда. Отец Иоанн, я решил поставить этупьесу, потому что в ней что-то есть. Это не плоская атеистическая поделка.Автор сам учился в семинарии, он знает ее жизнь изнутри. Я никогда не был влавре, но думаю, что там, как и везде, свои проблемы. Насколько автору удалосьраскрыть их — другой вопрос. Поэтому мне очень важно узнать ваше мнение, и яочень просил бы вас посетить одну из репетиций.
— Не знаю, Юрий Николаевич, не обещаю.
— Таким ответом я уже доволен. Честно говоря, мы и на него нерассчитывали. А что касается самой пьесы, то, если абстрагироваться от деталей,она привлекает меня постановкой проблемы, которая, как мне кажется, черезнесколько лет будет главной для всех нас.
— Что же это за проблема?
— Россия и Бог, интеллигенция и Церковь. И независимо оттого, как подходит к ней автор, важно, что он ее поставил.
— Чего же вы ждете от меня?
— Советов и... рекомендаций.
— Не то говорите, Юрий Николаевич, не то, — разочарованнопроизнесла Надежда Павловна. — Не советы нужны и не рекомендации. Не в деталяхдело. Нужна точка отсчета, твердь, на которую опереться можно. Тогда и виднобудет, где реальность и где фантом.
18 ноября
С тяжелым чувством я пошел на репетицию. Мне очень нехотелось на нее идти. Не хотелось возвращаться в прошлое. Его интерпретация впьесе Вадима не вызывала у меня интереса. Время для выяснения с ним отношенийдавно миновало. И все-таки я пошел на репетицию, пошел ради актеров, которымнужна была «точка отсчета и твердь, на которую опереться можно».
Сарский драматический театр был единственным зданием вгороде, которое поддерживалось в образцовом состоянии. Безусловно, особойзаботой властей пользовалось здание бывшей городской думы. Но оно многократно перестраивалось,