невозможно, он пересказывается и бурно обсуждается его участниками уже наберегу, где и происходит действие второго акта. После того как воздаетсядолжное мужеству главного героя, он начинает читать свои стихи, очаровывая дамсвоим поэтическим талантом, интеллектом и философской глубиной изрекаемых имсентенций. Офелия тает от умиления — наконец-то она нашла своего избранника! Новот тут в действие вступает второй семинарист, до сих пор игравший рольстатиста, предназначенного только для того, чтобы выслушивать монологи своего друга.Он не тратит время на велеречивые излияния и, оставшись наедине с Ариадной,сразу же ставит ее перед дилеммой: или ты отдаешься мне, или я постригаюсь вмонахи. Доброе сердце Офелии, конечно, уступает. Добившись своей цели, коварныйискуситель, погубивший невинность и осквернивший святое место — вот для чегоВадиму понадобился Валаам, — рано утром тайком покидает остров.
Следующий акт вновь происходит в семинарии. Герой, прототипомкоторого явился я, ради церковной карьеры принимает монашество, а преданный емудруг, разочаровавшись в христианстве, находит новые светлые идеалы и порывает сЦерковью.
Последний акт, в котором я, уже в сане епископа, вновь долженвстретиться с Ариадной, мне посмотреть так и не удалось. На сцене разразилсяскандал. Он назревал с самого начала репетиции, назревал неумолимо. Присутствиев зале трех главных действующих лиц пьесы вывело Вадима из равновесия. Он былнедоволен всем. Однако больше всего ему не нравилась игра актера, исполнявшегоего роль. Сначала он делал замечания Юрию Николаевичу, затем стал кричать насцену:
— Бледно! Бесцветно! Больше эмоций!
Затерроризированный актер поддавал жару, впадая вневообразимую патетику, — получалось еще хуже. Виктор, которому предназначаласьроль статиста, а потом вдруг коварного искусителя, не хотел быть ни тем, нидругим. Ограниченный словесным текстом, он мастерски пользовался языком мимикии жестов, порою, правда, позволяя себе произносить и не предусмотренные авторомреплики. И тогда Вадим взрывался.
— Прекратите нести отсебятину! — кричал он.
Дерзко и вызывающе вела себя Надежда Павловна. Ей почему-тоне хотелось быть Офелией и смотреть восторженными глазами на главного героя.
И вот терпение Вадима окончательно лопнуло. Он выбежал насцену и гневно воскликнул:
— Все! Хватит! Это не спектакль! Это не пьеса! От моей пьесыничего не осталось! Пьеса — единая, законченная вещь, а не набор эпизодов, гдекаждый актер делает то, что ему вздумается. Юрий Николаевич, меня удивляет вашапозиция! Мы же с вами все обговорили, согласовали концепцию. А теперь вы вдругот всего самоустранились и все пустили на самотек. Я не в первый раз здесь нарепетициях. Вы умеете наводить порядок на сцене. Почему же сейчас актерампозволяется творить все, что им взбредет в голову? То, что происходит здесь, —заговор, заговор против меня и моей пьесы!
В ответ на это обвинение Юрий Николаевич не произнес нислова. Он как сидел, так и продолжал сидеть в кресле в первом ряду, соскрещенными на груди руками, и спокойно смотреть на сцену, как будто спектакльпродолжался. А раз так, дело было за актерами, и они не замедлили вступить вдействие.
— Вадим Александрович, давайте по порядку, — заявила НадеждаПавловна. — Какие у вас претензии персонально ко мне?
— Как будто вы не знаете! Как будто мы не говорили об этом!Но я могу еще раз повторить. Ариадна, образ которой вы должны исполнять, у меняне такая!
— А какая?
— Повторяю в десятый раз: чистая, светлая, наивная, готовая ксамопожертвованию...
— Ба-ба-ба! И у вас она не такая.
— Любопытно. Какая же она у меня?
— Сама не пойму. Или дура набитая, или хищница. Скорее всегохищница.
— Да с чего Вы это взяли?
— Из пьесы. Про бурю на Ладоге хорошо придумано. Но этот трюкне спасает вашу героиню. Она и без бури осталась бы с вами на необитаемом островеи соблазнила бы мальчика, которого играет Виктор, ведь это она его соблазнила,а не он ее.
— Надежда Павловна, в данном случае я ничего не придумывал, заисключением, может быть, Ладоги и бури. Остальное все взято из жизни. Все так ибыло. Есть свидетели этой сцены.
— Значит, врут свидетели. Видимо, есть у них основаниявводить вас в заблуждение.
— Что же, самому себе я не должен верить? — возбужденноспросил Вадим и, видимо, тут же пожалел об этом. Надежда Павловна немедленносреагировала на его оплошность:
— Это уже интересно. Вы что же, сами были на необитаемомострове? Кем же из двух?
— Угадайте.
— Тут и угадывать нечего — тем, к кому вы благоволите, темзанудой, на которого я должна смотреть влюбленными глазами.
— Ну, это уже слишком. Работать с такими актерами я не могу ине хочу. Я забираю свою пьесу. Идем, Наташа!
Я невольно оглянулся. Наташа смотрела куда-то перед собойнепроницаемым взглядом, смотрела не на Вадима, не на актеров, не на меня и,казалось, не слышала возникшей перебранки, касавшейся прежде всего ее самой итой роли, которую она сыграла в моей судьбе и судьбе Вадима. В этот миг онабыла далеко отсюда, от театра и пьесы. На лице Наташи не было ни малейшегосмущения. И лишь на губах у нее блуждала загадочная улыбка.
Я направился к выходу, но Юрий Николаевич жестом попросил менязадержаться, а затем пригласил к себе в кабинет. Плотно закрыв за собой дверь ипочему-то понизив голос, он произнес:
— Прошу простить меня за то, что произошло на репетиции, но ялично рад такому развитию событий. Накануне я принял твердое решение отказатьсяот постановки пьесы Вадима Александровича. Да, да, отец Иоанн. И принял я это решениепосле того, как мне стало известно о подготовке против вас бесчестной акции.Подозрения, что здесь не все чисто, у меня возникли сразу же. Мне дали зеленыйсвет. «Это можно?» — «Можно». — «А это можно?» — «Можно». — «А что нельзя?»«Все можно». Но вы же знаете, что у нас так не бывает. Значит, есть какой-топодвох. Это меня очень обеспокоило. Конечно, весьма заманчиво поставитьспектакль, в котором все можно. Но уж очень не хочется быть пешкой в неяснойдля меня и явно нечистой игре, потому что от людей, которые оказались вовлеченнымив нее, ничего хорошего ожидать нельзя. А вчера для меня все стало понятно.Вадим Александрович, изрядно подвыпив — а в последнее время он стал злоупотреблятьэтим, — признался, что прототипом епископа являетесь вы. «Вот оно в чем дело, —подумал я. — Наконец-то раскрылась интрига. Вадим Александрович выполнил своюроль — написал пьесу, теперь дело за мной. Я должен ее поставить и обеспечитьей шумный успех. Когда же общественное мнение будет в достаточной степениподогрето, взрывается небольшая бомбочка: герой пьесы, растлитель невиннойдевицы, бездушный карьерист и ханжа — не кто иной, как настоятель храмаПреображения в городе Сарске иеромонах Иоанн!» И тогда я решил: в этой игре неучаствую. Но как выйти из нее? Ссориться с могущественными силами, вовлеченнымив интригу, сами понимаете, опасно. Ведь они потом стерли бы меня в порошоквместе с труппой. И вдруг такой подарок судьбы! Вадим Александрович сам забираетсвою пьесу! Актеры ничего не подозревали, но они нутром, с помощью данного отБога таланта поняли всю ее фальшь. Я счастлив, отец Иоанн, что не смогупоставить спектакль, в котором мне впервые было позволено делать все, чтозахочу. Я рад, что избежал искушения.
— Но ведь те могущественные силы, о которых вы говорили,могут побудить или заставить Вадима Александровича вернуться в театр со своейпьесой.
— Я уже думал об этом. Скорее всего такие попытки будутпредприняты, но вряд ли они возымеют успех. Сегодня на сцене были затронутыслишком важные вещи для Вадима Александровича. Он написал эту пьесу, как японимаю, чтобы оправдать себя и разделаться с вами. Однако теперь он, видимо,осознал, что пьеса может бумерангом ударить по нему самому, и ударить больнее.Он не хочет терять свою Наташу... Впрочем, не знаю, может быть, у тех, ктодергает за веревочки, есть более сильные средства воздействия на него...
19 ноября
Наташа! Моя несмолкающая боль, кровоточащая рана! Моеискушение! Моя судьба, мое самоотречение! Моя тайная радость, мой позор, моеунижение! Орудие диавола и тяжкий крест, посланный мне Богом! Моя жертва ислеза, обжигающая мое сердце!
Я знаю, что делать, когда искушение подбирается ко мне, обволакиваетпьянящим дурманом и размягчает волю. Нужно сконцентрироваться на молитве,собрать мысль и волю в единый пучок. Я научился это делать, научился управлятьсобой. Пройдет несколько минут, и я снова буду в порядке. Но мне не хочетсяэтого делать. Я сознательно ослабляю поводья и отпускаю свою мысль на свободу.
Наташа! Наташа! В чем смысл нашей сегодняшней встречи? Так жекак и предыдущая, она конечно же не случайна. Та изменила течение моей жизни...Какой же поворот ждет меня сегодня?
20 ноября
Мы с Вадимом давно вынашивали мысль о поездке по северным монастырям.Это, правда, были мечты и грезы. И вдруг действительно такая возможностьпредставилась нам. Отец Вадима подарил ему старый расхлябанный «Москвич», нодля нас это был царский подарок! Тут же было решено воплотить в жизнь нашезаветное желание.
Получив благословение семинарского начальства, раннимавгустовским утром мы выехали из Загорска. Переславль-Залесский, Владимир,Суздаль, Ростов Великий, Ярославль, Вологда, Кирилло-Белозерский монастырь —таков был наш маршрут. Мы посещали храмы и монастыри, приходили в восторг отсохранившихся в них фресок, любовались русской природой, спокойной,уравновешенной, навевающей умиротворение, и удивлялись тому, как органическивписывались в нее милые сердцу церквушки и монастырские строения. Конечно, всеэто звучит банально, но сколько раз в жизни я убеждался, что самые сильныечувства в сущности банальны. Бурлившая в нас молодая энергия усиливала иобостряла наши впечатления. Наконец, нас пьянила свобода. Как бы ни относитьсяк внутреннему распорядку в семинарии, но сравнения с казармой не избежать. Мывырвались на свободу, и автомобиль, каким бы убогим он ни был, доводил до