— Ну что, поехали? — спросил меня Арий Михайлович.
— Поехали! — не задумываясь, ответил я, и голова закружиласьот сладостного чувства освобождения.
Арий Михайлович не задавал мне вопросов. Он был лишь исполнителем,как тот, другой, мифический лодочник, равнодушно перевозящий в страну безвозврата тени умерших. Но ведь путь мой сейчас лежал в обратном направлении! Явозвращался! И потому Арий Михайлович порой не без любопытства поглядывал наменя. Вопросы задавать, однако, было не в его компетенции.
А я ликовал, не чувствуя ни малейших угрызений совести ни поотношению к Вадиму, оставленному мною в весьма щекотливом положении, ни по отношениюк Наташе-Ариадне, ждущей меня, как в другом тысячелетии — только теперь этосравнение пришло мне в голову — на другом острове другая Ариадна ждалапокинувшего ее возлюбленного. Мы причалили к пристани.
— Сейчас подойдет машина, — деловым тоном сообщил мне АрийМихайлович. — На ней только что приехал в лагерь Константин. Она подбросит тебядо станции. Будь здоров.
* * *
На следующий день по прибытии в лавру я отправился на исповедьк отцу Кириллу. По обыкновению он исповедовал в Серафимовском приделеТрапезного храма. Выслушав начало моего рассказа, старец прервал меня:
— Э-э-э... разговор у нас с тобой будет длинный. После службыприходи ко мне в келью.
И в самом деле, исповедь моя затянулась до полуночи.
— Да... — сказал наконец старец, — один, значит, Бог...Саваоф, Зевс, Перун — все едино. Православные и язычники, все скопом... Этопочище экуменизма Отдела внешних церковных сношений. А ведь будет так, братмой. Соорудят в Москве храм единому Богу, только Богу ли... Вот они, новыекозни диавола! Не получается открыто против Бога — именами прикроемся — и вродебы и сатаны уже нет. Великая опасность тут кроется. Многие соблазнятся,особенно ученые люди...
И «контактерство» очень опасно. Нового тут ничего нет.Отцы-пустынники все это на себе испытали. Но у них был опыт духовный, силамолитвы, трезвение ума. Не просто было бесам к ним подступиться, и то искушали.А здесь что? Младенческий ум, никакой духовной опоры и любопытство. Обращатьсяк могущественным силам, не зная их природы, не значит ли играть с огнем? Отэтого легко свихнуться или впасть в одержимость. Та несчастная, о которой тыговорил, — одержимая! Ишь чего захотела — ось земную сдвинуть! Мало ли бед мыуже натворили? Ядерную энергию на свободу выпустили. А тут силапомогущественнее! И страшно то, что по команде все делается. Сказали ей:«Сдвигай ось», и сдвинула бы, если бы силенки хватило. А кто сказал? И нужно лисдвигать-то? Многое уже надвигали...
А ты тоже хорош. Вырвался на свободу! Для свободы духовносозреть нужно. Вот теперь замаливай свои грехи! И не оправдывайся! Сам попустилсоблазну войти в свое сердце. А что теперь с девицей той будет? Об этом ты подумал?Так вот, выход я вижу только один: каждый день ты за нее молиться должен, каждыйдень! Это крест твой, и всю жизнь отныне тебе его нести! Знай, от молитвы твоейтеперь ее спасение зависит, о твоем спасении я уж не говорю.
Ну а теперь о главном. Принимай, брат мой, пострижение.Семейная стезя не для тебя. Иные в монахи идут для карьеры, ты же монах попризванию. Никогда ты не станешь епископом, но хороший монах из тебя получится.
* * *
Через несколько дней состоялся мой постриг. С волнением яждал, какое же имя мне нарекут. И вздрогнул, когда прозвучало имя любимогоученика Христа, святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова.
19 декабря
Давно не брался за дневник. Богослужения, требы,хозяйственные заботы о храме не оставляют свободного времени. Два-три часакаждой ночью я молюсь в алтаре. Это священное для меня время. Часы проходят каксекунды. Если бы не молитва, вряд ли я бы смог выдержать перегрузки, которыелегли на меня в последнее время.
А храм живет! Храм возрождается! Коля пишет иконы, прекрасныеиконы! Некоторые из них я уже освятил, и они заполнили зияющие ниши в иконостасе.Арсений Елагин работает на лесах у западной стены храма. Она закрыта пленкой.Елагин хочет раскрыть ее и представить свою фреску людям, как только она будетполностью завершена. Общая композиция, конечно, согласована со мной. Убедившисьв соответствии его письма принятым канонам, я предоставил Арсению полнуюсвободу. В этой работе его мятущаяся душа, стремление выйти «за рамки искусства»нашли, по-моему, идеальное выражение. Он перестал пить. Изменился сам егооблик. Походил он теперь не на богемного художника, а на благочестивого,смиренного монаха.
Храм благоукрашается, приход живет, власть имущие словнозабыли о нас. И все-таки чувство тревоги не покидает меня. Никак не могуотделаться от ощущения, что некто незримый тайком следит за каждым моим шагом иготовит для меня западню. Особое беспокойство испытываю я, отправляясь натребы. Тут подстроить ловушку проще всего. У меня даже вызывает удивление,почему он, мой тайный враг, не спешит воспользоваться такой возможностью.Конечно, интуиция до сих пор не обманывала меня. Но разве могу я отказатьсяпойти к умирающему человеку, что бы ни говорила мне она?!
23 декабря
Вчера после литургии ко мне подошла пожилая интеллигентноговида женщина в шляпке, в красивом пальто и, смутившись, спросила:
— Батюшка, не могли бы вы посетить мою больную сестру икрестить ее?
— Конечно.
— Можно это сделать сегодня?
— Далеко живет ваша сестра?
— Полчаса езды на автомобиле. Машина будет. Об этом небеспокойтесь. Когда бы вы смогли поехать?
— Через час.
В назначенное время я вышел из храма. Машины пока не было, нона некотором удалении у тротуара стояла черная «Волга» с «мигалкой» и антеннойдля радиотелефона.
«Так, так, так... — подумал я, — это уже интересно. Когдабудут брать? Неужели сразу около храма?»
Из «Волги» вышел мужчина атлетического сложения с короткойстрижкой и направился ко мне.
— Приказано доставить вас до объекта, — по-военному отчеканилон.
— До какого объекта?
— Мне сказали, что вы в курсе.
«Конечно, в курсе, — подумал я, — о чем тут спрашивать? Ясно,до какого».
— Не проще бы было пешком пересечь площадь?
— Да, сюда было бы удобней, — ответил мужчина.
— Значит, нам в другое место?
— В другое.
— Ну, что ж, поехали.
К моему удивлению, мужчина оказался в единственном числе. Япочему-то думал, что арест обычно совершают несколько человек.
Водитель включил сирену, в чем, по-моему, не было никакойнеобходимости. Во-первых, улицы города были полупустые, а во-вторых, развитьсколько-нибудь приличную скорость по дорожным колдобинам Сарска все равно былоневозможно. Водитель молчал. И хотя любопытство мучало меня, вопросов я незадавал, полагая, что в данной ситуации это не принято.
Машина выехала на дорогу, ведущую к областному центру, азатем свернула с нее. Миновав охраняемые ворота, мы оказались в дачном поселке.Глядя на комфортабельные особняки, я невольно подумал: «Неплохо устроились ивеликолепно замаскировались!» Около одного из особняков машина остановилась. Всопровождении водителя я подошел к дверям дома, где нас встретила та самаяженщина, которая приходила в храм и приглашала меня для совершения таинствакрещения. В ее лице не было ни скованности, ни смущения, ни злорадноготоржества человека, завлекшего жертву в западню. Она смотрела на менядоброжелательно и открыто. Я растерялся.
— Проходите, отец Иоанн, — почтительно произнесла женщина и,обратившись к водителю, добавила: — А вы, пожалуйста, обождите.
Я вошел в дом. В гостиной, в кресле, укрывшись пледом, сиделаСталина Дмитриевна, секретарь горкома партии по идеологии. При моем появленииона с усилием поднялась. Лицо ее было изможденным и бледным. Она была больна,тяжело больна.
— Здравствуйте, отец Иоанн. Не ожидали увидеть меня?
— Признаюсь, не ожидал.
— Маша, моя двоюродная сестра, пригласила вас сюда...пригласила по моей просьбе. Отец Иоанн, я хочу креститься. Вы удивлены?
— Нисколько. Это естественное человеческое желание.Неестественно другое — не принимать крещения и преследовать тех, кто желаетстать христианином.
— Но ведь я была среди гонителей...
— «Была»! Среди гонителей был и апостол Павел.
— О, нет! Такое сравнение неуместно. В моей душе возникслабый росток веры. Я хочу сохранить его, не дать ему увянуть за две-тринедели, которые мне осталось жить. У меня нет времени искупить свои грехиделами. У меня очень мало времени. Но вы верно подчеркнули — «была», ибо выборуже сделан. Жаль только, что путь к нему был таким мучительным и долгим.
За время болезни я многое передумала. И главное, поняла, чтопо-настоящему еще не жила. Как лошадь с зашоренными глазами, я видела передсобой только узкую полосу дороги и шла туда, куда поворачивали мне голову. Этаузкая полоса дороги была для меня Вселенной, хотя порой у меня и возникалиподозрения, что мир устроен гораздо сложнее и что однообразно прямой иутомительно занудный путь в светлое будущее есть, собственно говоря, путь вникуда.
Моя судьба была запрограммирована изначально. С детских лет явыступала в ореоле дочери героя-революционера, очень рано постигнув фальшь тойроли, которую вынуждена была играть изо дня в день. Эту фальшь я видела всюду,но прежде всего она поражала меня в моем отце. Он был неподкупным инесгибаемым, справедливым и праведным, воплощением всех добродетелей. Я непомню его, однако из обрывков разговоров, случайных фраз, которыми неосторожнообменивались при мне моя бабушка и тети, возникал иной образ — омерзительный истрашный. Я стала догадываться, что преждевременная смерть моей матери не быласлучайной, и в конце концов узнала, что ее нашли мертвой после драматическоговыяснения отношений с моим отцом. Вот чьи гены я унаследовала! Потому, наверно,я не могла, инстинктивно не желала иметь семью и детей, каким-то внутреннимчутьем постигнув, что мой род проклят, что лучше всего, если он оборвется намне во избежание новых жутких трагедий и преступлений.