деланию без надежных наставников.
— В самую точку попали, отец Иоанн. Необходим нам надежныйнаставник, и желательно в сане. Конечно, можно и без священника обойтись. Нессылаетесь ли вы на Симеона Нового Богослова, который говорил, что «вязать ирешить» имеет право даже нерукоположенный старец? И все-таки благодатьсвященства, передаваемая через апостольское преемство, есть благодать СвятогоДуха. Вот почему нам нужен канонический священник, но не любой — любого мыдавно могли бы найти. Нам нужен священник «по чину Мельхиседекову», такой, каквы.
— И что же?
— Мы вас нижайше просим посетить нашу пустынь, убежище нищихдухом, поговорить с братией, рассказать об исихазме и умном делании, а там...там видно будет. Может быть, и возьмете нас под свое окормление.... Это совсемнедалеко отсюда. Если бы можно было поехать сейчас... Очень удобный случай —почти все в сборе.
Решив окончательно разобраться с братией ВладиславаЕфимовича, я согласился. Мы вышли из храма, сели в стоявший рядом автомобиль иотправились на окраину города.
Убежище, в котором «подвизались» те, кого Георгий Петровичназывал «святодуховцами», размщалось в невзрачном одноэтажном домике,окруженном, правда, весьма большим приусадебным участком. Интерьер дома был подстать его внешнему облику. Таинственно улыбнувшись, Владислав Ефимович поднялполовицу в прихожей, и перед нами открылась лестница, ведущая в подземелье.Лестница была сделана капитально, с перилами. Спустившись вниз, мы оказались впросторном зале, где не было ничего, кроме скамеек и стульев. С трех сторон встенах были двери, значит, подземелье располагало по крайней мере еще тремяпомещениями.
— Обождите здесь, пожалуйста, — сказал мне Владислав Ефимович,— мы скоро вернемся.
Кивнув одному из своих спутников, он дал понять ему, чтоследует остаться со мной, а сам с остальными удалился в одну из дверей. Моимкомпаньоном оказался молодой человек, совсем мальчик, с бледным лицом иглазами, в которых сквозили боль, печаль и внутренняя борьба, — он словночто-то хотел сказать мне и не решался.
— Может быть, познакомимся? — предложил я, когда мы осталисьодни.
— Называть свои имена и даже разговаривать с внешними нам неположено, но, поскольку вас пригласили сюда... Наверно, я могу назвать себя...Алексей Уваров.
— Кого вы называете «внешними»?
— Всех, кто не входит в братство.
— Какое братство?
— Святого Духа.
— И много членов в этом братстве?
— Вы сейчас увидите почти всех. Но есть и другие семьи...
— Семьи?
— Отделения. Но их членов мне знать не положено.
— Здесь, я вижу, есть еще помещения?
— Да. Здесь много помещений. Но в некоторых из них я никогдане бывал.
— Почему?
— Не положено.
— А кому положено?
— Посвященным.
— Так что же это за помещения, где бывают только посвященные?
— Святая святых.
— Там совершаются богослужения?
— Мне не положено этого знать.
По всему было видно, что я ставлю молодого человека внеловкое положение. И так он, должно быть, сказал больше, чем следовало. Яперестал мучать его вопросами.
Прошло несколько минут. Вдруг за дверями напротив меняраздался звук деревянной колотушки. Двери открылись, и в них гуськом друг задругом стали входить мужчины и женщины, одетые в балахоны из грубой мешковины,с куколями, подпоясанные пеньковой веревкой, с босыми ногами. Их взгляды былиустремлены вниз. Меня они как бы не замечали. Впереди шествовал ВладиславЕфимович. Чинно, без суеты они расселись на скамьях и стульях.
— Братья, — сказал Владислав Ефимович, — мы пригласилииеромонаха Иоанна, настоятеля Преображенского собора в городе Сарске. Он имеетрепутацию праведного человека, выдающегося богослова и молитвенника,преуспевшего в умном делании. Погрязшая в грехах и лишенная благодати иерархияМосковского патриархата сослала его сюда. Ему не нашлось места ни вТроице-Сергиевой лавре, ни в Духовной академии. Но мы, нищие духом, необремененные благами мира сего, способны в должной мере оценить его святоегорение и хотели бы, если он сочтет нас достойными, принять его как своего отцаи наставника.
— Спасибо за приглашение, — ответил я, — но давайте будемпредельно откровенны и сдержанны в оценках. Я не праведник, не вещающийсябогослов и молитвенник весьма посредственный. Мой приезд в Сарск не ссылка, апризвание, великая милость, дарованная мне Господом. Что касается иерархииМосковского патриархата, то она имеет благодать Святого Духа в силу прямогоапостольского преемства. Достойны епископы этой благодати или нет, судить ненам. Судия один — Господь. Это в связи с тем, о чем говорил здесь ВладиславЕфимович. А поскольку он сказал о вашем желании стать моими духовными чадами,то у меня, естественно, возникает к вам ряд вопросов. Скажите, ваш внешнийоблик, эти балахоны... Они, вероятно, являют собой символ нищеты, духовной иматериальной, не так ли?
— Совершенно верно, — ответил Владислав Ефимович.
— Но вы же не ходите в таком виде по городу?
— Конечно, нет.
— В таком случае не очевидно ли, что в этом наряде есть нечтотеатральное, искусственное, что-то от игры, но от игры с серьезными вещами.Нельзя же нищету духовную надевать и снимать с себя по обстоятельствам?
— Что же вы предлагаете?
— Известно, что в православном церковном быту все устроенопросто и прагматично. Как православный священник, я смотрю на вещи таким жеобразом. Одеваться, думаю, нужно без выкрутасов и прежде всего с учетом нашихклиматических условий. Не ходите же вы зимой по улице босиком?
— Это одеяние, так же как и монашеские одеды, дает намвозможность почувствовать единство членов братства.
— Монашеские одежды не оторваны от жизни. Они приспособлены кней. И надевают их на всю жизнь. А потом — истинное единство достигается невнешними атрибутами...
— Значения которых отрицать все-таки нельзя.
— Нельзя. Меня смутило, например, отсутствие здесь икон ихристианской символики. Может быть, все это есть в других помещениях, в святаясвятых?
Владислав Ефимович бросил резкий, колючий взгляд на молодогочеловека, с которым я оставался в зале до прихода сюда членов братства, и отэтого взгляда тот вздрогнул и сжался. Я пожалел, что невольно поставил его подудар. Владислав Ефимович, однако, тут же взял себя в руки и совершенноневозмутимо сказал:
— Это не Преображенский собор. В таких же укрытиях находилисебе пристанище первохристиане и анахореты-пустынники. Разве отшельникиукрашали места, где они подвизались, которыми служили для них пещеры и логовазверей, дорогими иконами, золотом и драгоценными камнями? Это произошло потом,когда христианство стало торжествующей религией, когда епископы и священникинадели на себя золотые ризы и от прежней нищеты духа не осталось и следа. Вотпочему я нахожу суетной и тщетной вашу деятельность по восстановлению храма. Оносужден на разрушение, и ничто не предотвратит его гибель. Большевики явилисьлишь могильщиками того, что отжило свой век. Для общения с Богом, для личнойвстречи с Ним нет необходимости в храме, ибо такая встреча лицом к лицу можетпроизойти и в многолюдном городе, и в пустыне, — это не мои, это ваши слова, отсебя лишь добавлю: и здесь, в подземелье.
— Бог вне мира, — ответил я, — но Его светоносные энергии,для которых нет преград, пронизывают любую точку пространства, и в каждойэнергии Бог присутствует во всей Своей полноте. Встреча с Богом может произойтигде угодно, это верно. И все же есть особые места на Земле, где горний, божественныймир приходит в прямое соприкосновение с нашим трехмерным миром. Эти места —храмы.
Я долго говорил о том, что храмы являются генераторамибожественной энергии и молитвенной энергии людей, рассказывал о литургии, о еевселенском, космическом значении, объяснял взаимосвязь образа и первообраза,без чего невозможно понять смысл православных икон, являющихся как бы окнами втрансцендентный мир Божественного бытия, пытался раскрыть богословскоепонимание красоты. В самом деле, говорил я, благолепие храма не в роскоши егоубранства, а в соразмерности частей, отражающей красоту божественногодомостроительства, красоту, которая так поразила наших предков, впервыеоказавшихся в византийском храме, и определила исторический выбор России.
Я видел, что для этих людей, укрывшихся от мира в подземелье,одетых в уродливые одеяния из мешковины, мои слова звучали как откровение.Ничего подобного они раньше не слышали. И если вначале члены «братства СвятогоДуха» сидели, низко опустив головы, надвинув на глаза капюшоны, то теперь они снескрываемым любопытством смотрели на меня. Такая реакция не могла не вызвать уВладислава Ефимовича неудовольствие, которое он тщетно пытался скрыть. Решивсменить тему беседы, он заговорил о том, что есть красота внешняя, тленная, ведущаяк соблазну и погибели, но есть и внутренняя, богооткровенная красота, не зримаятелесными очами. Та красота, о которой говорил я, якобы есть красота язычников,и только с момента Пятидесятницы, когда Святой Дух сошел на апостолов и началсяновый зон (цикл творения), людям открылась истинная красота, узреть которуюдано лишь совершенным.
В ответ мне пришлось сказать, что сошествие Святого Духа наапостолов действительно явилось великим событием и тем не менее, если говоритьо новом зоне, начинать его нужно не с Пятидесятницы, а с боговоплощения. Нетничего опаснее отказа от христоцентризма, противопоставления Святого ДухаХристу, разрыва умонепостигаемого единства Святой Троицы. Я стал приводитьпримеры из истории, рассказывать о средневековых ересях богомилов, катаров,беггардов, саккатов.
— Ничего нет нового на этой грешной земле, — говорил я. — Всеуже было. Бегтарды, например, так же как и вы, называли себя братьями СвятогоДуха. И богомилы, и катары, и беггарды, а еще ранее мессалиане видели высшую цельв стяжании Его благодати. Богомилы внешне были близки исихастам и знали умнуюмолитву, которой по их представлениям и должны были заниматься совершенные. Ониизбегали богослужений в храмах, проповедовали в уединенных местах. Если