человек, достигший совершенства, получал благодать Святого Духа, то он, какполагали еретики, мог после этого делать все, что захочет, и это не считалосьгрехом и преступлением, ведь действовал уже как бы не он, а вселившийся в негоДух.
Мессалиане утверждали, что «совершенные» могут предаватьсяобжорству и низменным страстям, так как они стоят выше всего этого и свободныот греха. Бегтарды заявляли, что для человека, оказавшегося в бездне Божества,исчезает различие между ним и Богом. Он становится безгрешным и достигает высшейдуховной свободы. В этом состоянии для него нет надобности не только в трудах,посте и воздержании, но даже в молитве.
Все эти еретические секты отвергали церковную и социальнуюиерархию, для них не существовало ни общепризнанных нравственных норм, ни государственныхзаконов. Они сами присваивали звания священников и диаконов и учили, не имеяепископского рукоположения.
Беггарды проповедовали, что не следует повиноваться ниепископу, ни папе в чем-либо противном совести, заявляя, что они Святым Духомосвобождены от повиновения Церкви и не связаны ни канонами, ни запрещениями,как совершенные и святые. Одежда их походила на монашескую. Бродили беггардыгуськом, по два и по три, подобно журавлям, так что всегда одни предшествовали,а другие следовали по одной линии. Подарками и лестью они завлекали к себедетей. Среди них много было мужчин, оставивших свои семьи, монахов, незахотевших подчиняться монастырской дисциплине, развратниц, воров и убийц.Некоторые беггарды молились нагими. Проповедуя общность имущества, то бишьсоциализм, они одобряли воровство- Их взгляды на брак и семью тоже весьмасвоеобразны. Так же как и некоторые революционеры у нас, они недалеки были отидеи обобществления жен. Чешские беггарды-адамиты считали супружество грехом иотдавали предпочтение свободным половым связям.
К богомилам и беггардам примыкали итальянские саккаты, тоесть «одетые в мешки». Я не уверен, что их одеяние полностью совпадало с вашим,но сходство, вероятно, есть. Кстати говоря, они тоже ходили босиком, но вИталии в этом отношении полегче.
Не хотел бы упустить одну немаловажную деталь: бегтардыделили время на три эпохи, или зона: Отца, Сына и Святого Духа. Таким образом,Новый Завет, так же как и Ветхий, оказывался для них пройденным этапом иутрачивал силу в свободе Духа.
Однако и Дух Святой не являлся для еретиков Богом в полномсмысле слова. Он нужен был им как источник энергии, похитив которую, они моглибы действовать, как им заблагорассудится. Объявляя себя носителями божественнойсущности, беггарды заявляли: «Бог ничего не знает, не хочет и не может без нас.Чтобы осознать и занять подобающее нам место в мире, необходимо устранить всесуществующие формы, отношения, образы, отказаться от познания и любви, следуяпри этом нашим естественным побуждениям, вытекающим из человеческой природы,ибо она тождественна природе Божественной». Сказано ясно и откровенно: «Бог намне нужен. Мы сами боги». Не тот ли это вызов, который бросил Творцу Люцифер?Вот почему идеи и образ жизни мессалиан, богомилов, катаров, беггардов, саккатови так далее столь тесно переплетаются с учением и действиями люцифериан,которые открыто провозгласили Люцифера своим высшим отцом. Веря в его грядущуюпобеду над Богом и небесной ангельской ратью, они спешили угодить ему,сознательно одобряя совершение любых грехов и преступлений: воровства, убийств,оргий, кровосмесительства. Возникала зазеркальная мораль как антитезахристианской нравственности, зазеркальный кодекс поведения, зазеркальные обрядыс «черной мессой», пародией на Божественную литургию.
Любопытно, что наши ученые мужи охотно берут под защитусредневековые еретические учения, находя в этом лишний повод обвинить во всехсмертных грехах Католическую Церковь и ее инквизицию. Но такое пристрастиеимеет, видимо, более глубокую основу. Стоит только вспомнить, какоегипнотизирующее воздействие оказывало на российских революционеров черноесияние Люцифера! Я имею в виду Бакунина и некоторых ближайших сподвижниковЛенина, например, Богданова и Луначарского, во всяком случае тех, кто открытопризнавался в этом.
По мере того как я говорил, лицо Владислава Ефимовичамрачнело. Но он не прервал меня и не стал вступать со мною в полемику, когда язавершил свой рассказ. Сохраняя внешнее спокойствие, он лишь сказал:
— От себя лично и от имени членов нашего братства благодарювас за интересную лекцию. Честно говоря, я рассчитывал услышать больше обисихазме, но теперь вижу, что ваши познания в истории средневековой религиозноймысли намного шире. Большое впечатление производит ваше умение предельно ясно излагатьсвои мысли. У меня не возникло ни одного вопроса. Очень важно, когда позициичетко определены.
Все это Владислав Ефимович произнес размеренно, спокойно, наодной ноте, тщательно выговаривая каждое слово. Может быть, лишь последняяфраза прозвучала чуть более жестко, чем предыдущие, и во взгляде его появилсястальной отблеск. Но для меня этого было достаточно. Мы поняли друг друга,поняли, что между нами не может быть компромисса.
Не знаю, на что рассчитывал Владислав Ефимович, приглашаяменя в свое «убежище». Вероятно, мои рассуждения о личностном характеревзаимоотношений человека с Богом и миссии Третьей Ипостаси в божественномдомостроительстве, односторонне истолкованные, внушили ему надежду, что в моемлице он может найти единомышленника, стоит только слегка подтолкнуть меня,вывести из состояния, как ему казалось, неустойчивого антиномийного равновесия,побудить сделать выбор между «свободой Духа» и отторгшей меня иерархическойструктурой. И вот тут он совершил глубокую ошибку мировоззренческого плана.Антиномийное равновесие оказалось более устойчивым, чем он предполагал, болеенадежным, чем выбор одного-единственного решения и зацикленность на нем.Попытка склонить меня к «выбору» — а ведь это слово по-гречески звучит как«хайресис», «ересь»! — была обречена на неудачу.
Владислав Ефимович встал, и тут же поднялись остальные членыбратства Святого Духа. Не попрощавшись со мной, гуськом, низко опустив головы,покрытые капюшонами, они стали выходить из зала. Но один человек из проходившихмимо взглянул мне в глаза не смиренно, как полагалось, не потупив взор, а соткровенной, нагловатой усмешкой, которую я не мог не узнать. Это былаЕлизавета Ивановна. Встреча с нею, конечно, поразила меня и заставилапосмотреть на катакомбную братию под новым углом зрения. «А почему бы и нет? —подумал я. — Все сходится. Почему не допустить, что где-то рядом, в соседнейкомнате например, в «святая святых», восседает Валентин Кузьмич, который иуправляет всем этим маскарадом?
Из зала вышли все, за исключением Владислава Ефимовича.
— Так что же будем делать, отец Иоанн? — спросил он.
— Что вы предлагаете?
— Наилучшим выходом из положения был бы Ваш отъезд из Сарска.Но ведь добровольно вы не уедете отсюда, даже в Москву, даже в Троице-Сергиевулавру?
— Нет.
— Ну вот, видите... Надо принимать какое-то решение...
— Делать выбор?
— Да, делать выбор.
— Ну, это уже по вашей части. Я выбора не делаю.
— Я понял это. Хочу надеяться, что о посещении нашегоубежища...
— Если речь идет обо мне, можете не беспокоиться. Но утечкаинформации может произойти с другой стороны.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду Елизавету Ивановну.
— А-а-а... Нет, тут все в порядке. Мы вполне доверяем ей. Онапришла к нам с хорошей рекомендацией.
— От Валентина Кузьмича?
— Ну а если б даже от Валентина Кузьмича?
— В таком случае ей действительно можно доверять. Непонятнотолько, от кого и зачем вы скрываетесь.
— Неужели не понятно?
— Теперь понятно, Владислав Ефимович.
— Легко с вами разговаривать, отец Иоанн, только вотдоговориться, к сожалению, невозможно, к большому моему сожалению…
17 февраля
Как же быстро бежит время! Прошли Рождество, Крещение,Сретение, началась Масленица. Скоро Великий Пост. Господи, Господи, продли дниживота моего! Позволь дожить до великого дня и отслужить пасхальную службу ввозрожденном соборе!
Иконостас храма полностью восстановлен. У меня нет слов,чтобы выразить восхищение работой Николая. Арсений Елагин завершил свою работунад фреской сошествия во ад. Перед изумленным народом предстало удивительноеизображение. Мятущаяся, грешная, кающаяся душа Арсения нашла свое выражение вэкспрессивных движениях и конвульсиях страдающих грешников. Это вопль покаянияза грехи и преступления, совершенные всеми нами за тысячелетнюю историю, заИудин грех и богоборчество последних десятилетий. Одна деталь в работе Арсенияобращала на себя особое внимание. На фреске был представлен Валентин Кузьмич, ине как-нибудь, а в облике беса! Портретное сходство было очевидно: «маленький,плюгавенький, один глаз меньше другого». Неожиданностью для меня явился ещеодин сюжет. В сонме грешников оказались фигуры в серых балахонах с куколями. Намой вопрос, кто они, Арсений ответил:
— Ей-богу, не знаю. В каком-то озарении увидел их и написал,не мудрствуя лукаво. Вот, оказывается, как бывает!
Потом искусствоведы будут ломать голову: кого изобразилхудожник и что имел в виду? А он просто писал, не мудрствуя лукаво, сам неведая, что творит.
— Ладно, оставим это, — сказал я, — а вот Валентин Кузьмичкак оказался на фреске?
— Тут другое дело. Валентина Кузьмича я сознательноувековечил. Вначале, правда, думал опустить его в котел с кипящей смолой, нопотом решил, что это для него то же самое, что прохладная водичка. ВалентинКузьмич не грешник, а воплощенное зло.
Появление в храме новой фрески наделало много шума в городе.Толпы людей приходили, чтобы специально посмотреть на нее. Они внимательноразглядывали изображенные фигуры и помимо Валентина Кузьмича находили немалознакомых лиц из числа городских сановников. Арсений Елагин не имел возможности,да и не был в состоянии по своему душевному складу мстить кому-либо за обиды,но по праву, данному Богом художнику-творцу, он воздал должное грешникам,