Преступление совершено в темную осеннюю ночь, и так искусно, что, несмотря на все энергичные меры со стороны местной полиции, в лице соседнего пристава и урядников, остается нераскрытым до сих пор.
Прошло около месяца. Как-то вечером я по приглашению Быценко был у него в доме. Здесь гостеприимный хозяин обратился ко мне с просьбой принять участие в розыске виновников преступления, совершенного на его винокуренном заводе.
Быценко заявил, что на другой день едет на завод, и просил меня отправиться с ним, чтобы обсудить на месте положение дела, принять соответствующие меры к раскрытию преступления.
Из расспросов местного полицейского урядника, служащих при заводе и других лиц мне удалось узнать одно лишь более или менее важное обстоятельство: преступников было 4–5 человек, приезжали они на хорошей рысистой лошади, запряженной в легкие городские дрожки. Возникло предположение, что преступники прибыли из города Борисоглебска Тамбовской губернии, отстоящего в двадцати верстах от места преступления.
На другой день я узнал, что лошадь была рыжей масти в наборной упряжи. Заручившись этими сведениями, я, не теряя времени, выехал в село Новогольское, куда вызвал двух опытных урядников.
Обсудив здесь положение дела, мы, разделившись, отправились по ближайшим селениям Новохоперского и Борисоглебского уездов, с целью отыскания лошади и дрожек, описанных примет и владельца их.
К вечеру другого дня было обнаружено, что такая лошадь и дрожки имеются у крестьянина хутора Нагорное Шлеенкова. Последний был лично мне известен, так как привлекался за принадлежность к секте атетуев (появившейся недавно в Новохоперском уезде, переделанной из хлыстовской секты) и за устройство в своем доме тайных радений этой секты.
Это обстоятельство навело меня на мысль о совершении преступления на заводе шайкой атетуев. По толкованию вожаков секты, для последователей их вменяется в обязанность всеми способами причинять вред православным[22].
Осмотрев лошадь, сбрую и дрожки Шлеенкова и предъявив их свидетелям, я получил категорическое подтверждение, что лошадь и дрожки те самые, на которых приезжали преступники. Затем я произвел самый подробный и тщательный обыск в доме, во дворе и во всех хранилищах заподозренного, причем в избе, в детской люльке, в роговом рожке, бывшем в руках ребенка, оказалось несколько старинных мелких серебряных монет, а в сундуке, стоявшем в клети, несколько фунтов чая.
И то, и другое, по предъявлению потерпевшему, признано за ограбленное из железного сундука вместе с деньгами. Шлеенков был мной арестован при ближайшем волостном правлении.
Из собранных далее сведений выяснено, что накануне совершения преступления и после него у Шлеенкова пребывал неизвестный молодой человек, с которым Шлеенков куда-то ездил, возвращался и снова отлучался. Сам Шлеенков об этой личности, как и о самом преступлении на заводе Быценко, отозвался полным незнанием.
Из ранее произведенного расследования в уезде секты хлыстов и атетуев мне известно было, что хлысты и атетуи во главе с их «богородицей», «богом» и «апостолами» свили себе гнездо в глухом и отдаленном селе Ржавце. Поэтому я решил дальнейшие розыски свои перенести туда.
Переодевшись все трое, мы с урядником на другой день, под видом скупщиков яиц, перьев и щетины, на особой подводе без кучера прибыли туда, где мы, не внушая никакого подозрения, быстро сошлись с местными продавцами. Явился самовар, водка, закуска, и к утру следующего дня мы добыли положительные сведения, что вся шайка атетуев-хлыстов проживает у разных лиц во Ржавце и по ночам собирается на «радения».
Во главе шайки стоит крестьянин Федор Воронин, он же хлыстовский «апостол», тот самый, который пребывал у Шлеенкова. Кроме преступления на заводе Быценко, Воронин обвинялся в убийстве с целью грабежа, незадолго до этого был задержан, но из-под ареста бежал. От местного кабатчика мы узнали, что Воронин и его товарищи расплачиваются за вино купонами, которые оказались от похищенных у Биценко билетов. Оставалось только задержать всех заподозренных.
Я знал по опыту, что попасть на «радения» к хлыстам или атетуям очень трудно, так как по всем местам, даже на крышах изб, ставятся караульные и патрульные. Овраги, скирды с хлебом и соломой, риги и сады давали преступникам возможность при первом сигнале скрыться от преследования. Ввиду таких соображений я решил отправиться в Новогольское, где имеется волостное правление и земские лошади, собрать достаточное количество людей и обложить хутор Ржавец на заре.
Предстояло задержать от восьми до десяти человек. Все они расходились в глубокую полночь по окончании «радений» с «голубицами», ночевали в разных домах, разместившись исключительно на клетях. Каждый двор имел два выхода: один на улицу, другой из гумна в поле или в овраг. Необходимо было явиться одновременно в каждый из десяти дворов с двух сторон.
С 12 часов к волостному правлению начали съезжаться земские, волостные и сельские лошади и сходиться люди. Никто, кроме урядников, не был посвящен в цель ночных сборов, а чтобы предупредить возможность сообщения с Ржавцем и передачу сведений, могущих разрушить весь мой план, я устроил особый разъезд между этими селениями.
Около двух часов ночи на 10 подводах пятьдесят человек во главе со мной тронулись во Ржавец. Предстояло проехать более двадцати верст. Было 5 часов утра, когда мы, не доезжая одной версты до Ржавца, остановились.
Здесь все люди [были] распределены на мелкие отряды с тем, чтобы на полных рысях одновременно быстро подъехать к известному дому и внезапно произвести обыск и арест преступников. Раздав роли и разъяснив подробно программу действий, я выбрал для себя дом «богородицы», где, по сведениям, должен был скрываться Воронин, и, имея с собой четверых десятских, галопом подъехал к этому дому.
Однако здесь меня ожидало разочарование. Ни в избе, ни в клетях, ни в риге, ни во дворе, кроме слепого старика и такой же старухи, лежавшей на печи, никого не оказалось. Пораженный такой неожиданностью, я в нерешительности продолжал осмотр, как вдруг мы услышали крик: «Караул!» Вбежав во двор, откуда несся крик, мы увидели стоявшего у дверей клети десятского, который настолько, видимо, был перепуган, что только и мог указать [на] дверь клети.
Заглянув туда, я в глубине полутемного помещения увидел громадную, совершенно нагую фигуру Воронина, подпиравшего головой крышу. В этот момент, откуда ни возьмись, храбрый и сильный урядник Сотников как кошка бросился на Воронина, и, накинув имевшуюся у него в руках веревочную петлю поперек груди, вывел его во двор.
Несмотря на то, что все это произошло необыкновенно быстро и что было еще рано, во дворе появилась толпа в несколько сот человек. Толпа с диким ревом и криком набросилась на Воронина и стала наносить побои, причитая, что он у них половину села сжег, покрал лошадей и вместе с хлыстами-атетуями довел их до нищеты.
При осмотре клети в ней оказалась «хлыстовская богородица», успевшая уже накинуть на себя платье. На кровати под подушкой найден револьвер и кинжал, а в платье Воронина – деньги и купоны от билетов.
Тут же я получил сведение, что все отряды успешно выполнили поручения, производятся обыски в домах, где оказалось много разного товара, видимо, разновременно похищенного в различных местах. После некоторого колебания Воронин сознался во всех преступлениях. Его примеру последовали и все его товарищи.
Долго еще пришлось трудиться, собирая сведения о деяниях шайки и разыскивая потерпевших и хозяев отобранного товара. Хлысты и атетуи, опасаясь самосуда [над ними], бросили свои дома и бежали из села.
Сельские гастролеры[23]
Способы и приемы, к которым прибегают исключительно в глухой провинции рецидивисты при кражах и мошенничестве, не лишены своего рода пикантности и остроумия, не уступающих иногда гастролерам больших городов, с той лишь разницей, что в первом случае употребляются способы менее культурные, чем в последнем.
Особенно интересны из моей служебной практики три таких случая.
Зимой 1905 года в большой слободе Пыховке Новохоперского уезда Воронежской губернии, населенной малороссами, участились случаи кражи крупного рогатого скота. Почти во всех случаях и украденное, и воры оставались необнаруженными и неизменное заключение в рапорте местного урядника: «за всеми принятыми мерами виновные и украденное не разысканы» – вызывали ропот населения, обвинявшего полицию в недостатке энергии, распорядительности и т п.
Пришлось отложить дела политического характера, начавшиеся уже в то время, и выехать в слободу Пыховку. Производя расследование о последних кражах, я остался ночевать в слободе. Однако пребывание мое здесь и стремление положить предел кражам не остановили мастеров этого дела. Утром полицейский урядник доложил о краже ценной коровы у местной вдовы-крестьянки. Я тотчас же с урядником и двумя стражниками выехал на место кражи.
Ночью выпал довольно глубокий снег и следы похитителей уводимого животного должны быть хорошо видны.
Действительно, от сарая, где помещалась корова, следы ее и двух злоумышленников шли на гумна, направились в поле, вышли на дорогу, идущую от слободы Пыховки в город Новохоперск (12 верст), а затем совершенно исчезли.
Если допустить, рассуждал я, что от этого места корову воры положили в сани и повезли, таким образом, на лошади, то на рыхлом снегу обнаружились бы следы саней, копыта лошади, между тем при самом тщательном осмотре, этого не оказалось. Наконец, следы двух человек, которые до этого места сопровождали корову, шли и далее.
– Задача! – выразился при этом один из стражников.
И эту «задачу», озаренные одной мыслью, мы решили все одновременно. Дело в том, что с того места, где исчезли следы коровы, появились новые следы человеческих ног, обутых в лапти. Осматривая подробно эти следы, мы нашли, что по размерам шага таковые совершенно не соответствуют человеческой ноге. Очевидно, воры с этого места все четыре ноги коровы обули в лапти и в таком виде; повели ее по дороге. Это открытие воскресило в нас упавшую бодрость, и мы с новой энергией поехали за ними.