Став все возле двери, мы сильным нажатием высадили ее. В этом помещении обнаружили в полном ходу винокуренный завод. Котел, в котором приготовлялся спирт, был мерою около 15 ведер. Найдено готового спирта около 35 ведер. 18 больших перерезов были наполнены бражкою из корынки, спирт был восьмидесятиградусным. Завод принадлежал еврею Кришталю, который задержан в заводе за работой совместно со своим помощником.
Дудлер в другом месте также обнаружил завод, но немного в меньшем размере, он принадлежал родственнику задержанного мною Кришталя. Оба владельца завода приговорены к штрафу по 36 000 рублей каждый.
Воображаю себе, что подумал хозяин заезжего двора, где я остановился, когда узнал, что я не конокрад, а полицейский чиновник
Павел Афанасьевич Титаренко
Об авторе
Выдвинем предположение, что полицейскую стезю Павел Титаренко выбрал не случайно. Потому что некто Титаренко Гаврила Никитович, 1758 года рождения, служил частным приставом города Змиева еще в 1815 году. А его сын Василий, 1804 года рождения, пошел по стопам отца и поступил на службу в Змиевскую полицию в 1822 году[120]. Вполне возможно, что Павел Афанасьевич приходился им правнуком и внуком соответственно.
Согласно формуляру, Павел Афанасьевич происходил из крестьян. Родился в 1877 (или в 1878) году. Получил домашнее образование. На службу поступил 5 сентября 1895 года урядником в 3-й стан Дементьевской волости Харьковского уезда. 1 августа 1896 года был «переведен для пользы службы на ту же должность» в Удянскую волость, а 1 октября 1897 года – в Ольшанскую.
12 января 1905 года за 5-летнюю службу в полиции был награжден серебряной медалью на Аннинской ленте.
22 марта 1908 года был назначен исполняющим должность полицейского надзирателя уездного города Змиева, а 22 октября того же года отправлен исправлять должность пристава 1-го стана, а с 22 ноября 1909 года по 5 января 1910 года – 2-го стана Змиевского уезда.
31 декабря 1909 года «подвергался испытанию в педагогическом совете Змиевского трехклассного училища на производство в первый классный чин, таковое и выдержал удовлетворительно».
11 февраля 1911 года «определен, согласно прошения, канцелярским служителем в Изюмское полицейское управление с допущением исполнения обязанностей помощника пристава город Изюм».
5 апреля 1912 года был перемещен в город Волчанск полицейским надзирателем, 28 ноября того же года назначен помощником пристава города Волчанска[121], а 30 марта 1913 года был переведен в Харьковское уездное управление на должность пристава 1-го стана[122], в которой, судя по «Харьковскому календарю»[123], прослужил до Февральской революции 1917 года. Свой первый чин – коллежского регистратора – Павел Афанасьевич получил лишь 3 марта 1914 года (старшинство от 11 февраля 1913 года).[124]
Чем занимался П.А.Титаренко после революции нам неизвестно. Скончался он 23 мая 1942 года.[125]
Кто кого провел?[126]
Как-то в сумерках в глубокую осень ко мне в квартиру бы доставлен толпой крестьян связанный молодой человек. Лицо у него было окровавлено, и весь он был выпачкан в грязи. Толпа крестьян шумела, галдела, чего-то требовала, но добиться от нее толковых объяснений было очень трудно.
Наконец кое-как удалось успокоить толпу, и от находившихся среди нее двух приезжих торговцев я узнал, что прошлой ночью они возвращались с ярмарки в городе Б. вдвоем на подводе, нагруженной каракулевыми шапками и смушками[127] на сумму до 700 рублей. Товар был сложен в коробках и прикрыт сверху кожей. Не доезжая версты 2–3 до города Б. их перед рассветом начало клонить ко сну, и они, сидя в передке повозки, вздремнули. Этим воспользовались воры, разрезали прикрывавшую повозку кожу и, похитив из повозки шапки и смушки, скрылись.
Обнаружив кражу, торговцы бросились на поиски и по дороге на слободу О-ны[128] нашли несколько смушек, утерянных, очевидно, похитителями. Слобода О-ны, в которой тогда была моя квартира, отстояла от места кражи в 27–30 верстах.
Потерпевшие торговцы направились на слободу О-ны, а так как дорога на эту слободу во многих местах разветвлялась и давала разные направления, то им пришлось потерять немало времени, чтобы не сбиться со следов похитителей, что было нелегко, так как дорога шла полем, и воры прошли, никем не замеченные.
К слободе О-ны торговцы добрались только к вечеру и в верстах в двух от слободы настигли молодого человека, одетого в бобриковый пиджак и новую каракулевую шапку. Они сразу опознали на неизвестном свою шапку и решили задержать его. Между тем заподозренный молодой человек догадался, в чем дело, и, свернув с дороги, направился в сторону. Один из торговцев вскочил на пристяжную и погнался за вором. Долго пришлось торговцу гоняться за вором по открытому полю, пока последний выбился из сил и остановился. Но он не желал отдаться добровольно в руки преследователя и, выхватив из-за голенища сапога нож, замахнулся им на всадника, но промахнулся и лезвие ножа вонзил в бок лошади. В то время торговец успел соскочить с лошади, схватил похитителя, и между ними завязалась отчаянная борьба, окончившаяся победой преследователя.
Пойманный вор был связан веревкой и доставлен в слободу О-ны, где в это время только что закончилась ярмарка и по улицам бродили толпы пьяного праздного люда. Увидя связанного человека и узнав от потерпевших, в чем дело, толпа набросилась было на вора и хотела покончить с ним самосудом и не сделала этого благодаря лишь усиленным просьбам потерпевших сохранить вора живым, так как без его указания невозможно было разыскать похищенное.
Я велел развязать вора. На расспросы мои он упорно молчал. Хотя лицо вора, как я уже сказал, было окровавлено, выпачкано грязью и покрыто ссадинами и кровоподтеками, но мне оно показалось знакомо, что я и высказал вору. Но это на него также не подействовало, и он по-прежнему продолжал упорно молчать, бросая на меня исподлобья злобные взгляды.
А между тем наступала ночь. Дул сильный холодный ветер, и моросил дождь. При таких обстоятельствах было ясно, что, пока я буду опрашивать задержанного вора, его сообщник бесследно скроется с похищенным товаром.
Я решил переменить тактику и велел подать рюмку водки и тарелку борща задержанному, любезно предложив ему выпить и закусить. При этом на угрюмом лице вора выразилось недоумение и недоверие. Но когда я повторил просьбу свою, то вор молча присел к столу, выпил рюмку водки и стал хлебать борщ. Потерпевшие торговцы присели на скамейку и тоже молчали, и на их хмурых лицах видна была тень неудовольствия за мое гуманное отношение к вору. Между тем я старался припомнить, где и когда я мог видеть этого человека, и наконец вспомнил.
Года полтора назад этот самый вор мной задержан был за конокрадство, но ему удалось тогда бежать от сопровождавших его десятских. Именовался он тогда, как значилось в моей записной книжке, Требулевым.
– Ну, что же, Требулев, – сказал я вору, – ведь мы с тобой старые знакомые. И я хорошо помню тебя после поимки в краже лошадей. Расскажи-ка, брат, мне все по совести, а главное, укажи, где отыскать похищенные тобой смушки и шапки.
Оканчивающий еду в это время Требулев, взглянул на меня, улыбнулся, поднялся со стула, перекрестился на образ, поблагодарил меня и сказал:
– Ну, так и быть, я признаюсь вам, где спрятаны смушки и, пожалуй, помогу вам отыскать их, так как вы добрый человек. А этим негодяям, – показывая на торговцев, сказал Требулев, – я бы никогда не указал бы похищенных у них вещей, пусть лучше пропали бы.
Требулев поторопил меня скорее ехать за вещами, которые спрятаны в лесном овраге в трех-четырех верстах от железнодорожной станции.
При вещах, по словам Требулева, находился его товарищ – соучастник кражи, беглый арестант по кличке «Иван Рябый», вооруженный ножом и револьвером. Последний услал Требулева в слободу О-ны приискать покупателя на вещи и обещал дождаться его возвращения в лесном овраге до 12 часов ночи, а затем свезти вещи по железной дороге в город Х-в[129].
Было 10 часов вечера, и нужно было торопиться, чтобы захватить вещи в лесном овраге.
В то время полицейской стражи еще не было, и в подобных случаях их заменяли десятские, но рассуждать было некогда…
Захватив сельского старосту и одного десятского, вооруженных палками, неразлучными спутниками чинов сельского начальства и полиции, мы втроем уселись на сельскопочтовый тарантас, запряженный парой кляч, причем в кузов тарантаса я усадил и Требулева. На втором экипаже уселись потерпевшие торговцы.
Ехали мы не менее двух часов на рысях, пока наконец добрались до лесного оврага. Тут решено было связать Требулева и вместе с ним отправиться в овраг пешими, оставив при лошадях ямщика.
Мы шли гуськом, причем впереди шел связанный Требулев, за которым шел я, держа его одной рукой за веревку, а в другой руке держал наготове заряженный револьвер. Затем шли сельский староста, десятский и два торговца.
Шли мы тихо по покрытой гололедицей пахоте. Никого не было слышно. Наконец мы приблизились к опушке леса и вновь остановились.
Прежде чем войти в лесную чащу, я, обратившись к своей «команде», шепотом отдал приказание действовать храбро на случай встречи с опытным бродягой Иваном Рябым и стараться непременно задержать его.