Обсудив положение дела, я решил дать возможность грабителям уехать домой и задержать их на квартире, где предполагал найти вещи и инструменты, изобличающие их в церковных грабежах. Было решено наблюдать за грабителями, пока они войдут в свою квартиру. Вскоре подвыпившие грабители со своею дамой вышли из гостиницы, уселись на извозчика и шумно уехали.
Мы с Золотухой также последовали за грабителями на другом извозчике, держась от них все время на почтительном расстоянии. Нам удалось проследить их вплоть до квартиры, находившейся в глубине двора, в небольшом флигеле на окраине города, в пределах уезда.
Оставалось задержать грабителей.
Не отпуская от себя Золотухи, я отправился к исправнику, квартировавшему в центре города, которому подробно доложил о результатах розыска и просил об оказании содействия в задержании грабителей.
Исправником был тогда некто С., человек весьма опытный и энергичный. Он немедленно распорядился по телефону вызвать на Холодную Гору к квартире пристава несколько человек урядников и кандидатов (стражников тогда не было).
Когда мы подъехали с исправником к квартире пристава, то там урядники и кандидаты во главе с приставом уже ожидали нас и были в полной готовности.
От квартиры пристава до квартиры грабителей было расстояния не более одной версты. Было половина 5-го утра. На дворе стоял непроницаемый мрак. Сверху падали дождь и снег. Еще не рассветало, когда мы обнаружили квартиру грабителей. Всего нас было 8 человек. Я был одет в костюм, занятый у торговца, и по совету Золотухи, который не пожелал присутствовать при задержании грабителей из боязни мщения со стороны последних, я постучался в окно и позвал Мотьку.
Рис. 21. Форма обмундирования помощника полицмейстера городской полиции. Образцовый рисунок, 1884 г.[142]
В квартире грабителей было темно, и на стук мой показалась в окне женщина с распущенными волосами. То была Мотька. Она, очевидно, приняла меня за одного из «своих» и, не зажигая огня в комнате, открыла наружную дверь, ведущую в маленькие сенцы. Остановившись на пороге двери, Мотька спросила у меня: кто я и зачем, добавив, что ребята спят. Она была обута на босую ногу в галоши и одета поверх белья в большой головной платок.
Вместо ответа я быстро привлек к себе Мотьку, и она очутилась на дворе. В тот же момент выскочили из засады, укрывавшиеся в пристроенном к дому сарайчике урядники, и Мотька была арестована. Она не успела слова сказать, как была уже отведена в отдаленный угол двора. Устранив Мотьку, я вместе с исправником и двумя урядниками, державшими наготове заряженные револьверы, тихо пошли в сени, где зажгли принесенную с собою свечу, а затем так же тихо открыли дверь, ведущую в комнату. Открыв дверь в комнату, мы увидали такую картину: у противоположной двери стенки, завешанной большим персидским ковром, стояла двуспальная кровать, с безукоризненной чистоты постельным бельем. На постели, в кровати, лежал, разметавшись во весь рост молодой, богатырского роста мужчина. У ног его лежало теплое одеяло, концы которого ниспадали на пол. У другой стенки на полу лежал скрючившись другой мужчина, по виду значительно старше первого. Под ним была постель из головных в белых наволочках подушек. Оба мужчины крепко спали. Тут же, в комнате, стоял небольшой столик, буквально заставленный бутылками с разными напитками и закусками. Под столом лежал хорошо отточенный с широким лезвием большой топор, а за зеркалом, привешенным к стенке, торчал большой мясницкий нож. Помещение грабителей состояло всего лишь из одной комнаты. Топор и нож были взяты урядниками. Обзор комнаты потребовал не более одной минуты. Такие предосторожности были приняты ввиду того, что Золотуха сообщил, что у грабителей имеется огнестрельное оружие. Подойдя к кровати, на которой лежал молодой грабитель, я тихо просунул руку под головную подушку и извлек оттуда совершенно новый нагановский револьвер, заряженный шестью пулями. Такой же револьвер был извлечен и из-под подушки у другого грабителя.
На все это, как я уже сказал, потребовалось не более одной-двух минут. Затем нами были разбужены грабители, от которых разило водкой. Они быстро сообразили, в чем дело и, взглянув друг на друга, улыбнулись; причем старший грабитель сказал младшему: «Проспали и пропали». При дальнейшем обыске в квартире грабителей было найдено 400 револьверных пуль, много воровских инструментов для взлома замков и пилочек для перерезывания железных прутьев. Все эти инструменты хранились в желтой торбочке. [Также были] найдены и те костюмы, в которых видел грабителей землевладелец В. в лесу вблизи села В-ки, много медных денег и много разного платья, награбленного у разных лиц. Оба грабителя вместе с сожительницей их Мотькой были арестованы и с конвоем урядников переданы в распоряжение участкового судебного следователя на извозчике.
Я также сопровождал грабителей. Подъезжая к квартире следователя, грабители очень стройно пропели: «Быстры, как волны, дни нашей жизни».
Мотька была судом оправдана, а «Иван из-за бугра» и Федька были отданы в каторжные работы, первый на двенадцать и второй на восемь лет[143]. Личность Федьки была выяснена. Он оказался крестьянином того же села О., в котором и я квартировал, сыном бедного крестьянина. После объявления приговора Федька, увидев меня в числе других свидетелей, находившихся в зале суда, сказал:
– А мы с тобой еще увидимся, поквитаемся.
Угрозе Федьки я тогда не придал никакого значения, так как никогда не предполагал с ним встретиться. Однако судьбе угодно было поступить иначе, и спустя пять лет мы действительно с Федькой встретились. Это было летом. Стояла чудная, ясная, тихая погода, и только под ногами было грязно по случаю прошедшего недавно дождя. Я продолжал служить в том же селе О. Я возвращался из церкви, где слушал всенощную. Помнится мне, что было это накануне какого-то праздника. Выйдя из церкви, направляясь к своей квартире, я старался обойти грязь и пошел глухими переулками. На дворе сгущались сумерки. В одном из переулков недалеко от моей квартиры мне вдруг перегородил дорогу мужчина лет 27–30, высокого роста, одетый в красную рубаху, и в картузе.
– Ну вот и встретились, – сказал он мне, и, видя мое недоумение, добавил: – Не ожидал небось?
– Я вас не знаю, – сказал я незнакомцу, хотя в то же время я смутно стал припоминать, что где-то действительно встречался с этим человеком.
– Так не узнаете? А тогда на Холодной Горе, когда арестовывали, узнали, – продолжал незнакомец, при этом, сняв с головы картуз, показал на свою голову, которая была совершенно лысая.
– Да, трудно узнать теперь прежнего Федьку, – добавил он.
Теперь только я вспомнил все, а также вспомнил и угрозу Федьки поквитаться. Я инстинктивно протянул руку к эфесу шашки, но Федя, зорко наблюдавший за мной, сказал:
– Не надо, лишнее. Это не спасет вас.
Я также наблюдал за Федей, но он стоял совершенно спокойно и, казалось, ничего не предпринимал к нападению. Тогда я миролюбиво заговорил с ним.
– Я помню вашу угрозу поквитаться со мною при встрече и знаю, как вы поквитались со свидетелем Золотухой, которому угрожали одновременно со мной и которому вскоре поломали ребра поленом в тюремной бане. (Золотуха вскоре после суда попался в краже и был заключен в тюрьму, где содержался и Федька. Последний, встретясь с ним в тюремной бане, схватил полено и нанес ему тяжкие побои.) Ну, что же, квитайтесь.
Федя молча смотрел на меня и по-прежнему ничего не предпринимал к нападению.
– Хотя я не знаю, – продолжал я, – за что, собственно, вы будете мстить мне. Ведь каждый из нас по-своему был прав. Вы были ловкий вор, а я был ловким сыщиком. Успех оказался на моей стороне, и я вышел победителем, и вины своей пред вами я не вижу, тем более что я вас ничем не обидел и всегда обращался с вами, когда вы были арестованы, как с равным себе человеком.
– Да, это правда, – угрюмо сказал Федя. – Ну так и быть, помиримся и будем друзьями – добавил Федя и протянул мне руку. – Видя мое смущение, Федя поспешно добавил: – Я не каторжник. Царь Батюшка даровал мне все утерянные по суду права, как защитнику Сахалина.
Я пожал руку Феде, а он, не выпуская руки моей, продолжал:
– Да, я защищал Сахалин, дрался с японцами и был взят ими в плен. Много, много пережил я, – с грустью добавил Федя, – и недаром лишился курчавых волос, – показал он вновь на свою совершенно лысую голову.
Федя сказал правду. Мы расстались друзьями.
Два ножа[144]
Однажды в сумерки к моей квартире на подводе была доставлена двенадцатилетняя крестьянская девочка, некая Ксения Шахайлова. Она истекала кровью и стонала от боли, а доставившие ее родители заявили мне, что их дочь пасла корову в лесу, где на нее напал, по словам других девочек-пастушек, какой-то парень и растлил ее.
Прежде всего я поспешил отправить пострадавшую в местную земскую больницу, где врач констатировал растление у девочки промежности, оказал ей медицинскую помощь и оставил в больнице на излечение. В этот вечер, ввиду болезненного состояния Шахайловой, я не допрашивал ее, да и врач советовал отложить допрос до утра. А чтобы не терять времени, я приступил к допросу двух других девочек-пастушек, бывших вместе с Шахайловой во время совершенного над ней гнусного преступления.
Девочки рассказали мне, что часа в 4–5 пополудни они вместе с Шахайловой пасли своих коров в лесу в 3–4 верстах от слободы и в таком же расстоянии от железнодорожного разъезда Репки Южной железной дороги. Все они находились невдалеке от проселочной дороги, идущей из слободы О-ны на этом разъезде, сидели на травке, расположившись кружком. Коровы паслись вблизи них. Вдруг из кустов орешника со стороны дороги вышел молодой человек, обутый в лакированные или хорошо вычищенные ваксой сапоги, в черном пиджачном костюме, в фуражке с узеньким околышем, на котором была какая-то бляха или кокарда желтого цвета. Человек был молодой, лет двадцати, белокурый, волосы на голове стрижены коротко, без усов. В руках он держал узелочек в белом носовом платке с синей каймой и черную палочку.