– Вы меня допрашиваете, в чем-то подозреваете?
Я ответил:
– Не допрашиваю вас, а выясняю, не собираюсь составить протокол и не требую вашей подписи, но все же настаиваю, чтобы вы ответили на мой вопрос.
– Да, – ответил Н. упавшим голосом, – не скрываю, мы были близки, и эта близость вызвала мою поездку в Петербург, хлопоты о переводе и прочее. И, к моему горю, должен вам сказать, что Мадлен беременна. Мы решили, – продолжал он, несколько успокоившись, – что она поедет месяца через два в Петербург, чтобы поступить в консерваторию, она много занималась музыкой, я известил профессора, который должен подготовить ее к экзамену. В Петербурге она родит, а к тому времени я надеюсь быть свободным, и мы сможем обвенчаться. Она была совершенно спокойна, так как обстоятельства наши складывались благоприятно, и я всемерно поддерживал ее бодрость. В последний раз видел ее три дня тому назад, она, по обыкновению, была весела, так что связывать наши отношения с исчезновением не имею оснований. Уверен, что произошло непредвиденное несчастье, так как не допускаю, чтобы Мадлен, решив почему-то уйти из дому, не написала родителям, которых она горячо любит, и мне.
Все, сказанное Н. наводило на мысль, не прибегла ли Мадлен к вытравлению плода, для чего ей понадобились ценности и деньги, которые она с собою унесла. Вытравление плода не требует много времени, и она считала, что часа через два после операции будет дома, где сляжет на день-другой, и все закончится благополучно. Такие случаи я знал. Но если мое предположение было верно, то М., видно, расхворалась, и ее надо искать.
Мою мысль я высказал Н. и видел его искреннее беспокойство. Он пытался доказать мне, что ошибаюсь и что без его совета, без его ведома она бы не решилась на такой шаг.
– И откуда, – сказал он, – она могла узнать об абортах, как могла она сама найти врача или акушерку, которые совершают это преступление. Она никогда об этом не говорила до моего отъезда в Петербург, и теперь мы всегда обсуждали, как выполним наш план отъезда в Петербург и прочее, и я от нее не слышал даже намека о возможности избегнуть роды. Не может этого быть, случилось какое-то несчастье, и умоляю вас искать и искать; не жалейте средств для розыска.
Был поздний час, мы распрощались. Хотя я был очень утомлен, но решил немедленно объехать частные родильные приюты врачей, в городе их было три, и некоторых акушерок, принимающих открыто рожениц. Узнав в аптеке адреса, я посетил восемь приютов без результата. По имевшимся у меня сведениям, две-три акушерки занимались преступной деятельностью, одна даже была судима и оправдана. Но в этих местах пришлось бы произвести осмотр помещения, обыскивать, допрашивать, что невозможно делать ночью.
На следующий день утром я был вызван к телефону из Новочеркасска, откуда полицейский чиновник сообщил, что на рассвете этого дня на одной из глухих подгородных улиц обнаружено мертвое тело девушки, по приметам, будто похожее на исчезнувшую в Ростове, о чем сообщено судебному следователю.
Я сказал, что буду на указанном месте и если опоздаю, то передать просьбу господину следователю обождать моего приезда. Дело было зимой, в этот час поезда не было. Я поехал лошадьми и через полтора часа был на месте. Судебного следователя еще не было. У забора одного из домиков лежало мертвое тело девушки без платья, в одной сорочке завернутое в белый коленкор. При сличении с фотографией, не было сомнения, что найдено тело Мадлен Б.
Осмотр места не дал указаний, откуда было привезено или принесено тело, так как вся улица была покрыта свежим снегом, шедшим, по словам полицейского чиновника, всю ночь. Были следы редких прохожих, а около тела следы лиц, обнаруживших его. Прибыл судебный следователь, распорядился перенести тело в местную больницу, куда был вызван полицейский врач. Не без волнения я сообщил в Ростов, чтобы уведомили несчастного отца и указали ему, что мы в больнице.
При осмотре тела покойной внешних признаков насилия не оказалось. При вскрытии тела врач нашел, что покойная была беременна, приблизительно в четвертом месяце, что ей был сделан выкидыш путем неудачного прокола, и смерть последовала вследствие большой потери крови и отсутствия медицинской помощи.
Вскоре приехал Б., который еще надеялся, что произошла ошибка. Несчастный отец, увидев мертвую дочь, впал в глубокий обморок. Врач привел его в чувство. Слов утешения у нас не нашлось. Он выкрикивал:
– Кто и за что убил мою дочь?
Врач сказал ему причину смерти, и Б. тихо заплакал.
Обдумывая положение дела, я пришел к выводу, что покойная девушка погибла в Ростове, откуда тело было перевезено в Новочеркасск, чтобы замести след. Уходя из дому, девушка не думала, что операция может быть смертельной, и в действительности такие случаи редки. Если бы прокол был сделан удачно, то Мадлен Б. была бы дома через час-другой, сказалась бы нездоровой и все обошлось бы благополучно. Ясно, что дознание должно направить в Новочеркасск и в Ростов. Высказанные мною соображения разделил судебный следователь.
Местная полицейская власть занялась дознанием, не живет ли поблизости места, где найдено тело, повитуха, знахарка или акушерка. Я же решил дознать на местном вокзале, не был ли привезен вчера вечерним поездом подходящий по весу багаж. Врач взвесил тело покойной и к этому весу прибавил вес корзины или дорожного сундука. С разрешения следователя я взял с собой коленкор, в который было завернуто тело, и сорочку, которая была на покойной. С местным полицейским чиновником поехал на вокзале, где потребовал сведения о багаже, который был получен накануне вечерним или ночным поездом.
Мы нашли, что в 10 часов вечера, из Ростова были получены три багажных места, из коих одно по весу совершенно подходит к весу тела покойной в корзине. Я вызвал дежуривших накануне носильщиков, и один показал, что с вечерним пассажирским поездом были получены: большой зеленый сундук и одна корзина. Сундук остался до утра на вокзале, а корзину получила женщина, приехавшая поездом. Лица этой женщины он не заметил, так как голова была покрыта большим теплым платком.
Рис. 29. Вокзал в Новочеркасске. Дореволюционная фотография.
Женщину встретил у поезда мужчина, который помог снести корзину и положить ее в санки, стоявшие поодаль. Кучера при санях не было; видно, человек тот сам правил лошадью. Женщина дала хорошо на чай – 50 копеек. Обыкновенно за небольшой багаж дают 15–20 копеек. В Новочеркасске мне делать было нечего, и я поехал в Ростов.
Приехав в Ростов, я прежде всего позвал более толкового сотрудника, поручил ему опросить возможно большее число извозчиков, чтобы узнать, не вывез ли кто-либо из них на вокзал к вечернему поезду, женщину с корзиной.
Затем я пошел дознать, где был куплен коленкор, для чего обратился в один из больших магазинов Переселенкова. Оказалось, что коленкор куплен там накануне днем и приказчик, отпускавший коленкор, обратил внимание на покупательницу, которая показалась ему странной. Она торопилась, не приценивалась, не рассматривала, как это обыкновенно делают покупательницы, и не торговалась, а, попросив дать ей восемь аршин, уплатила следуемое и быстро ушла.
– Думаю, что узнаю ее, – сказал приказчик.
Надо было, значит, искать женщину, купившую коленкор. Я поручил сотрудникам доставить в отдел пользующихся сомнительной репутацией четырех акушерок и обслуживающих их женщин. Охранять квартиры и сообщить мне, если там окажутся роженицы, которых нельзя оставить без ухода. Для опознания были единовременно предъявлены фотографии одиннадцати женщин и служащий в магазине Переселенкова, без колебаний указал на Анну Устименко, работающую у акушерки Карийской.
На очной ставке Устименко дерзко сказала опознавшему ее:
– Тебе кажется, что я купила коленкор, перекрестись – перестанет казаться! Не знаю твоего магазина.
Устименко показала, что живет в Нахичевани в своем доме, муж ее извозчик, она помогает Каринской по уходу за больными года три, обслуживает и других акушерок. О смерти девушки ничего не знает.
Оставив для допроса Коринскую, Устименко и Павленко, рассадив их в разных местах, я поехал в Нахичевань, в домик мужа Устименко, которого не застал. Взрослая дочь Устименко показала комнаты, в которых ничего подозрительного не было. В сарае нашел старую дорожную корзину, на которой были следы багажных наклеек.
Оставив агента для привода Устименко, я взял с собой корзину. Вечером был доставлен Устименко. Допрошенный показал, что «делов их не знаю, жена что-то там делает, я занят своим делом». Внесли корзину.
– Твоя корзина? – спросил я.
– Моя.
– В этой корзине твоя жена привезла в Новочеркасск умершую девушку, а ты встретил в Новочеркасске жену, получил корзину, вывез ее в город и помог жене положить тело на глухой улице. Было это?
– Ничего этого не знаю, – упорно твердил Устименко.
– Слушай, Устименко, твое «не знаю» не поможет тебе. Знаю все, как было и кто из вас что делал. Скажи правду: помогал бабам скрыть тело умершей – тебе легче на суде будет. Твоей вины в смерти девушки нет, жену твою опознал приказчик, у которого она купила коленкор, чтобы завернуть покойную, корзина твоя. Чего ты себе хуже делаешь?
Задумался Устименко, почесал затылок:
– Ваше благородие, каторга, значит, мне будет?
– Нет, за такое дело, если осудят, получишь арестантские отделения или тюрьму – это не убийство.
– Так, так, – задумчиво сказал Устименко, – это вы правду сказали: помогал бабам, не мог от них отцепиться. Убивались крепко, плакали, акушерка хотела руки на себя наложить, ну я и поддался, куда ж их бросать, думал, сойдет, а вот как обернулось.
И Устименко рассказал:
Жена его много лет возит в Новочеркасск в воспитательный дом незаконных новорожденных детей, от которых матери хотят тайно избавиться. Дело прибыльное. Чаще возят в экипаже – это спокойнее, чем по железной дороге. Жена также помогает акушеркам ухаживать за роженицами. Это дело она хорошо превзошла. Когда есть дело, за ней присылают. И в этот раз прибежала кухарка, и я их отвез, – это было утром. Ночью жена не возвратилась домой. На следующий день после обеда, когда он менял лошадь, прибежала Павленко, сказала, что жена зовет, чтобы немедля ехал. Когда он приехал, то нашел Каринскую лежащей на полу, растерзанную, плачущую. Анна Ус