– Болезнь дяди не дает многим покоя. Вот один странный субъект был здесь несколько раз с предложением в два приема вылечить дядю. Мы его, конечно, не допускали. Он пытался чуть ли не силой войти в дом. Теперь он шлет нам курьезные письма, называет себя травником-исцелителем, настоятельно рекомендует свои высокие познания, жалуется на лакея, не допускающего его к семье болящего. В письмах он поносит Целинову, которая, по его словам, подкупила прислугу, морочит нас, погубит больного, и если он выживет, то останется калекой-мучеником. Я велел пригрозить этому человеку полицией и гнать его в шею.
Племянника Кондырева просил быть у меня завтра утром. Разбираясь в рассказе Кондырева, я, конечно, не поверил гаданию Целиновой, но допустил, что она могла под предлогом гадания рассказать о преступлении, о котором узнала от кого-либо. Поэтому я нашел необходимым прежде всего отправиться к популярному врачу Маргулису, лечащему Кондырева. Предупредив доктора, что наша беседа не должна быть оглашена, я спросил, какую болезнь перенес Кондырев и все ли врачи и профессор, лечивший его, одинаково определили эту болезнь.
– На этот вопрос, – сказал доктор, – отвечу несколько пространно: Кондырев в течение многих лет предавался излишествам и много ел и пил, и как большой чревоугодник измышлял всякие блюда, острые и неудобоваримые, не считаясь со своим возрастом. Его могучий организм переносил, попросту выражаясь, беспрерывные насилия над желудком, и, наконец, произошло то, что в общежитии именуется последствием длительного самоотравления. Если находите нужным, то напишу вам, как эта болезнь именуется в медицине. Болезнь тяжелая, но у Кондырева – здоровое сердце, почему смертельной опасности не было. В его большой семье возникли опасения, так как он никогда не хворал. Родные, друзья пошумели. Из местных врачей со мной консультировали еще двое, и мы одинаково определили болезнь. Наш диагноз подтвердил вызванный профессор.
– Скажите, доктор, можно ли допустить, что все мы могли ошибиться и что болезнь Кондырева произошла от умышленного медленного отравления посторонней рукой, иными словами, что происходило покушение на убийство?
Доктор весело рассмеялся:
– Должен вам сказать, хотя, быть может, это тайна, что Кондырев, скрыв от меня, обратился за лечением к бабе-знахарке. Баба закатила ему лошадиную порцию слабительной травки, настоянной, как у них полагается, на алкоголе, – обычный прием знахарок, прочистить сначала желудок, а там видно будет. И только сердце Кондырева могло выдержать такое насилие. Мы тоже давали послабляющие средства, но с большой осторожностью. Хитрая бабенка явилась, когда об опасности не могло быть и речи. Она узнала от кого-либо из домашних, что врачи лечат от отравления, подхватила страшное слово, обработала семейные нелады, создала сказку об отравительнице, посягавшей на жизнь Кондырева. И узнала она об этом, гадая на кофейной гуще, или ей рассказали об отравительнице карточные короли, дамы и валеты. Невежество, глупость, подлость, а указания на отравительницу – злостная низость. Болезнь Кондырева ясна для каждого врача. Сделанные анализы содержимого желудка и прочего являются неопровержимым доказательством нелепого гадания баб. Хорош Кондырев и его окружающие, поверившие глупому, гнусному измышлению гадалки.
– Скажите, доктор, не знаете ли, кто лечил первого мужа госпожи Кондыревой и от какой болезни он умер?
– Знаю. Лечили врачи Португалов, Ритенберг и я. Он умер от заворота кишок.
Поблагодарив за данное разъяснение, я откланялся. На другой день утром я допросил племянника Кондырева. Просил его рассказать, кто указал семье на знахарку и расхваливал ее лечение, почему он обратился к ней за гаданием и о чем она ему гадала.
– У нас работает швея Анастасия Ивановна, фамилии ее не знаю. Она многое рассказывала о знаменитой нахичеванской знахарке и каких людей она вылечила. Видя наше горе и беспокойство, она уговаривала тетю позвать бабку, так как только она поможет больному. Наши послали меня к бабке, чтобы она погадала, а потом решим, что делать.
По совету Насти я взял перчатку дяди, которую должен буду дать гадалке, и сказать, что перчатка принадлежит близкому человеку, уехавшему за границу, и я беспокоюсь о нем и прошу погадать, что с ним делается. Так я и сделал: гадалка разложила карты, долго на них смотрела и строго сказала: «Почему вы меня обманываете? Хотите сбить меня. А я все вижу». И она угадала, чья перчатка, кто болен, что ему худо, может помереть, ежели не дадут ему настоящей помощи.
– Вижу, – сказала она, – его болезнь, знаю, чем лечить, и с божьей помощью, помогу ему, будет здоров и скоро, но надо спешить, пока не поздно.
Все это я передал нашим, и мы уговорили дядю принять гадалку. И вот она спасла ему жизнь.
– Не знаете ли, какую плату она назначила за лечение?
– Она ничего об этом не говорила. Дядя дал ей пять тысяч рублей и даст еще столько, когда встанет. И мы, на радостях, понесем подарки.
Поехали в дом Кондырева, где я позвал швею. Вошла немолодая, робкая на вид женщина.
– Вы знаете меня, – спросил я?
– Мне сказали, что вы главный сыщик.
– Так вот, я требую, чтобы вы мне сказали всю правду и ответили точно на все мои вопросы.
На мои вопросы швея ответила:
– Ольгу Петровну знаю лет десять, бываю у нее не так чтоб очень часто. Она замечательно гадает и лечит. И я всегда хвалю ее людям, желаю помочь. Когда заболел Кондырев, то очень советовала позвать Ольгу Петровну. Не помню, может быть, я говорила ей о больном и что к ней приедет гадать племянник больного. Я действительно советовала погадать на перчатку. Ольга Петровна иногда дарит мне какой-нибудь пустяк, если она заработает через меня.
Кондырева я застал в лучшем состоянии, чем вчера. Мы не успели обменяться несколькими фразами, как вошла Целинова.
– Позвольте познакомить вас с моею спасительницей, – сказал Кондырев.
Она виду не подала, что мы знакомы, промолчал и я. Почтительно поклонившись, она передала Кондыреву стакан с какой-то жидкостью и сказала:
– Выпейте, господи благослови.
И повернулась, чтобы уйти. Но я остановил ее:
– Мне нужно поговорить с вами, Ольга Петровна, пройдемте в другую комнату.
– Очень рада, – ответила она.
Мы сели.
– Слушайте внимательно: я знаю, через кого вы пробрались сюда, как устроили гадание на перчатку и что вам подсказали валеты и дамы, как они верно указали, кто и чем болен, и что вылечить можете только вы, если же вас не позовут, то больной помрет. Вам удалось проделать эту дурацкую комедию, так как попали на людей простоватых, потерявших от волнения и утомления голову, и вы обделали выгоднее дельце. Если бы только это лечение, то не стал бы возиться с вами, ибо мировой судья штрафует, а в тот же день вы дадите слабительной травки другому простаку. Но вам почему-то понадобилось закрутить еще в этом доме злостную историю, обвинить почтенную женщину в убийстве первого мужа падчерицы и в покушении на убийство второго. Вы услыхали, что доктора назвали болезнь Кондырева отравлением, поняли это по-своему, подхватили сплетню о таинственной смерти первого мужа Кондыревой, о семейных неладах со вторым мужем, а карты будто указали вам отравительницу. Вы посмели громко сказать об этом Кондыреву и его семье, и из преданности даже готовы отвечать за ваше гадание. Вам кажется, что следователь, если не поверит гаданию, то оштрафует вас, и вы больше ничем не рискуете. Предупреждаю, что вы будете судимы за ложный донос, если подадите заявление об отравлении Кондырева, а если дадите показание под присягой, то вас будут судить за ложное показание под присягой. Когда Кондырев заболел, то были сделаны научные безошибочные исследования крови и прочего. Если вы понимаете, что это значит, то против вашего гадания имеются самые верные доказательства, что вы с корыстной целью налгали. Советую вам, прежде чем вы начнете дело об отравлении, поговорить с адвокатом, расскажите ему не скрывая все, что вы проделали, и поступите тогда, как он скажет или как вам подскажут ваши карты.
Целинова растерялась. Она не ожидала, что ее сказки могут принять такой оборот и что она получит от меня такую отповедь. Помолчав, и, видно, собравшись с мыслями, она перекрестилась и своим медовым поучительным тоном сказала:
– Большой вы мой враг, а за что не знаю. Делаю по душе, как господь…
Я нетерпеливо перебил ее:
– Перестаньте поминать господа всуе… Мне не заморочите головы. Я вам сказал все, что нужно, и передам Кондыреву результат обследования.
– Не касаюсь, – сказал я Кондыреву, – вашего лечения и веры в спасительницу. Меня интересует только гадание об отравительнице, в которое вы также уверовали. Вы, конечно, понимаете, что гадание не может быть доказательством чьей-либо вины и что для обвинения кого-либо в совершенном преступлении нужны действительные доказательства, которых у вас нет. Но зато имеются несомненные данные вымышленности обвинения. Если на минуту допустить, что вас отравляют, то, надо полагать, вам подсыпали в еду и питье яд. Как же это делалось, чтобы яд попадал в вашу тарелку, в ваш стакан, в вашу рюмку, хлеб, мясо и прочее? Ваш враг живет в совершенно отдельном другом этаже этого дома. Вы окружены семьей и верными давними служащими. Предложите же Целиновой, чтобы она еще раз погадала и пусть расскажет, как отравление было обставлено и выполнено.
Я обратил также его внимание на последствия ложного доноса, предложил ему посоветоваться с серьезным адвокатом, и если будет решено начать дело, то чтобы он или Целинова подали официальное заявление о возбуждении уголовного преследована против госпожи Пушкаревой и лиц, ей помогавших. Кондырев сконфузился, не нашел возражений, поблагодарил за проявленную мной заботу и сказал, что непременно посоветуется с поверенным.
Ни Целинова, ни Кондырев не подали заявления. Я узнал, что поверенный Кондырева после беседы с врачом и рассмотрения анализов и других данных пришел в ужас, узнав, какую кашу заварила бабка-знахарка. Дело закончилось миролюбиво. Госпожа Пушкарева отказалась от пожизненного владения нижним этажом дома в пользу семьи Кондырева. Я счел своей обязанностью доложить об этом деле начальству и указать, как у нас обнаглели знахарки, гадалки, целители, которых необходимо обуздать, и предложил отобрать от Целиновой подписку о прекращении врачевания.