Маликов ему надерзил, поддержал я, нас арестовали и отправили в полицейский участок, где мы ночевали. Утром составили протокол, я опоздал, не явился на работу. В полицейском участке подтвердили показания Булгакова.
Я арестовал Булгакова и отправился на гвоздильный завод Панина, где узнал, что рабочие Моргунов и Семенченко рассчитались в последнюю субботу и ушли с завода неизвестно куда. Уход их подтвердил участие этих людей в совершенном преступлении. Искать их в необъятной России бесцельно. Не думал я, чтобы они уехали на родину, но на всякий случай телеграфировал туда. Неявка в Батайск Булгакова и оставшийся в Батайске Спицын, несомненно, спугнули Моргунова и Семенченко. Они должны были уйти из Ростова. Мне казалось, что, вернее всего, они уехали в Минеральные Воды, где их знали, где им легко устроиться на работу, никого не удивит их возвращение и даже, по их мнению, трудно будет установить, в какой именно день они приехали из Ростова.
Я сообщил о происшедшем тяжком преступлении жандармскому начальнику Минеральных Вод и просил предписать дознать – не там ли Моргунов и Семенченко, подозреваемые в соучастии в убийстве?
К удовлетворению моему, мое предположение оправдалось. Оба оказались там, и я туда выехал. В сопровождении жандармских вахмистров и чинов местной полиции я отправился в мастерские, где арестовал Семенченко. Увидев нас, он догадался, за что его задержали, не запирался и на вопросы ответил:
– Волохов соблазнил нас кладом, который легко будет добыть. Я никогда не пошел бы на убийство. Мы были уверены, что в сторожке два старика, которых мы свяжем. Но там оказалось еще двое сильных людей. Первым вошел в сторожку Волохов. Коптила лампочка. Я стоял на пороге, и мне видно было, что в сторожке спят четыре человека. Вдруг я услыхал окрик: «Тебе чего надо? Паша, Паша, вставай. Грабители». Он кинулся на Волохова, который с силой ударил его фомкой по голове, и тот свалился около порога. Тут поднялся второй, пьяный, взлохмаченный, большой силы, видно, человек. Он бросился на Волохова, опрокинул его и схватил меня за горло. Завязалась борьба. Я также схватил его за горло. Волохов поднялся с пола и нанес ему сзади удар по голове, отчего тот свалился. Не знаю, я ли его задушил, или Волохов убил. Тут Волохов мне шепнул: «Сторожа, может, прикидываются, что спят. Поднимут тревогу». На полу лежал молот и Волохов разбил головы сторожам. Когда мы убедились, что все мертвы, то пошли в собор, где начали копать яму на месте, которое указал Волохов. Работа была тяжелая, работали долго. Мы по очереди отдыхали. Добрались до фундамента, нашли место закладки собора, и там оказалось два серебряных рубля. Отбили еще часть фундамента, прокопали и ничего не нашли. С досады разбили кружки, нашли в них несколько рублей, сорвали ризы с икон, которые боялись продать, и привезли их сломанными сюда. Когда мы ушли из собора, меня взяло зло на Волохова. Он нас соблазнил кладом, зря убили четырех людей, и я в сердцах убил его.
Моргунов подтвердил показания Семенченко. По его словам, он не заходил в сторожку. Нельзя было туда войти всем трем. Место не позволяло. Под сильным конвоем я отправил обоих в Ростов. Предварительное следствие тянулось долго, и дело слушалось через девять месяцев. Подсудимые повторили показания, которые они мне дали, и судебное разбирательство не выяснило ничего нового. Ввиду тяжести обвинения, суд назначил подсудимым двух защитников. Один защищал Семенченко и Моргунова, другой Булгакова и Спицына. Первый защитник добивался лишь снисхождения для подзащитных. Второй в блестящей речи доказывал, что незнанием закона иногда можно защищаться. Не мог знать Булгаков, что он будет судим как соучастник и отвечать за убийство, если не поедет в Батайск и в таком же положении оказался Спицын, который не мог знать, что попытка изъять клад поведет к убийству и будет считаться святотатством. Он не допускал мысли, что будут ограблены святые иконы.
После долгого совещания присяжные заседатели признали Моргунова и Семенченко виновными по всем обвинениям к ним предъявленным, дав им снисхождение, а Булгаков и Спицын были оправданы. При выходе из суда я обратился к стоявшим свидетелям батайцам и спросил одного старика:
– Как думаешь, клад все-таки есть под собором?
И тот убежденно ответил, поддержанный остальными, тут же стоявшими людьми:
– Ну, конечно, клад есть. Не попустил господь добыть его. Вот они не там и рыли, где надо. А пройдут установленные годы, и клад найдется.
Фальшивомонетчики[230]
В нескольких ростовских банках кассиры обнаружили фальшивые кредитные билеты трех- и десятирублевого достоинства. Кредитки были недурно сработаны, и краски не внушали подозрения, но качество бумаги и водяные знаки выдавали подделку. Непонятно было, как это опытные кассиры банков приняли фальшивки, но выяснилось, что когда в банк поступают большие суммы от неизвестных предприятий и лиц, то сосчитывается только количество пачек в сто рублей каждая и кассиры отмечают, от кого они внесены, а проверка делается в свободные часы в конце делового дня. Недоразумений не бывает, ибо кассиры банков и крупных предприятий – члены биржевой артели и доверяют друг другу. Такими кредитками не трудно обмануть мелкого лавочника, базарную торговку, а в станицах и более глухих местах такие деньги можно легко сбывать.
О появлении фальшивых кредиток было сообщено в сыскное отделение. Эти дела причинили мне и агентам сыска много неприятных хлопот. Подделка фальшивых денег совершается в укромных местах, тщательно, обдуманно и хорошо обставлена. Сбытчики, за редкими исключениями, люди, испытанные в делах преступных, слежка за ними трудна, сбыт перебрасывается с места на место и следы ловко заметаются. Появление «фальшивок» в Ростове указывало, что преступное гнездо организовано в Ростове или в Нахичевани и что оно недавно налажено.
Сбыт вскоре перекинулся в Новочеркасск и в станицы донской области, откуда поступили жалобы. На хуторе близ станицы Константиновской, местный казак продал ростовскому извозчику пару лошадей за 310 рублей, среди полученных денег оказались 80 рублей «фальшивок». Извозчик был разыскан, при нем нашли 95 рублей хорошего достоинства. Человек оказался безупречной честности. Работал с сыном на двух лошадях. Выручаемые ежедневно деньги, почти всегда мелкими монетами, он обменивал на кредитные в лавках, на базаре, давая сдачу пассажирам, и насобирал фальшивые кредитки. Ввиду того, что в обращении были только десяти- и трехрублевые, я решил в базарные дни усиленно следить за покупателями, рассчитывающимися кредитками этого достоинства, и слежку установить не только в Ростове, но и в Новочеркасске, куда я отправился с агентом в ближайший день на базар.
Рис. 33. Новочеркасск. Дореволюционная открытка.
Поручив агенту следить, главным образом, за большими покупками, я тоже смешался с толпой и поглядывал [по сторонам]. Агент сосредоточил свое внимание в рядах продажи домашней птицы, привоз которой был большой. Часа через два агент сообщил мне, что женщина купила птицы на 16 рублей 75 копеек, дала в уплату две десятки, получила сдачу и наняла человека помочь ей донести покупку. Он проследил эту женщину, записал адрес дома, куда она вошла. Я подошел к продавцу птиц, сказал, что ищу, и просил показать полученные им 20 рублей. У него оказались только две десятирублевки, которые я, без особого труда, признал фальшивыми. Продавцу-казаку я обещал обменять фальшивки, но потребовал, чтобы он не искал покупательницу и никому не рассказал о случившемся.
Мы пошли в полицейский участок, где составили протокол и охранили отобранные кредитки. Агент дознал, что небольшой дом, куда женщина внесла птицу, принадлежит офицеру Крепковерову, который месяца три тому назад уехал в командировку в западный край. Дом занимает жена его, при ней живут ее тетка и свекровь, и прислуга, купившая птицу. По словам агента, женщина, купившая птицу, простовата на вид, покупала и расплачивалась открыто, и он думает, что она не знала, какими деньгами платит, почему следует узнать, для кого она покупала и кто ей дал 20 рублей. Мы решили пока не допрашивать ее, но понаблюдать за ней.
Розыски в Ростове ничего не дали. На вокзале в буфете третьего класса оказались две фальшивые трехрублевки. Дня через два агент поехал в Новочеркасск ранним поездом и отправился к дому Крепковерова в расчете, что кто-либо из этого дома выйдет за покупками. Он не ошибся. Та самая женщина пошла с кошелкой на базар. Агент за ней, и они пришли к рядам лавок. Женщина заходила в две лавки, кое-что купила и отправилась домой. Агент заметил лавки и пошел за женщиной. Нагнав ее, он заговорил с нею:
– А я вас, тетенька, признал. Вы давеча купили у нас птицу.
– А я не признала, у кого я купила, тот был постарше вас.
– Так это же мой старший брат. Торгуем вместе. Может быть, еще понадобится птица?
– Нет, пока не надо.
– А вы, тетенька, разве не для перепродажи купили?
– Да нет же. Купила для барыни. Мы на зиму откармливаем птицу. Теперь она, хоть худая, да дешевая. Барыня и покупает.
– Ну, прощайте, тетенька. Будьте знакомы. На большой привоз еще пожалуйте.
Агент пошел в лавки, где женщина делала покупки, и обнаружил одну фальшивую трехрублевку, но приказчик не заметил, от кого он ее получил. Агент просил сохранить бумажку и записал ее номер.
Доклад агента не оставлял сомнений, что прислуга получает эти деньги от хозяйки или от ее родных. Возник вопрос, сбываются ли кредитки со знанием, что они фальшивые? Достаточных оснований для обыска пока не было. Но если в этом доме совершается преступление, то неосторожный шаг с нашей стороны мог спугнуть преступную компанию, почему нужна была осторожность.
Я сообщил местному полицмейстеру добытые сведения, просил оказать нужное содействие, и с его ведома агент продолжал спокойно и терпеливо следить за жизнью в доме, возбудившем подозрение.