Рис. 34. Владикавказ. Вид на город. Дореволюционная открытка.
Вечером я выехал во Владикавказ, куда приехал на следующей день в пять часов вечера, посетил полицеймейстера, получил в мое распоряжение нижних чинов полиции и отправился в «Петербургскую» гостиницу. Николаенко-Антонов был дома, и я по фотографии узнал его. Наш приход его поразил. Он, видимо, совершенно не предвидел возможности, чтобы так скоро были обнаружены его похождения. От волнения он обессилил, сел на диван и закрыл глаза рукой. Я предложил ему предъявить мне оба паспорта и сказать, какой из них подложный. Антонов молчал некоторое время и потом спросил, что нам от него угодно. Видимо, у него еще была надежда, что мы его тревожим не по поводу подложных актов и похищенных денег.
– Ваше преступление, – ответил я, – полностью раскрыто. Подлоги установлены. Вы арестованы, и я приступаю к обыску.
Антонов не двинулся с места. Через полчаса в моих руках были вкладные книжки нескольких банков на общую сумму в 73 тысячи рублей. В бумажнике у него оказалось около четырех тысяч рублей. В чемодане лежали копии закладных купчих и других документов, две печати старшего нотариуса и планы разных местностей Кубани. На предложенные вопросы он ответил:
– Вы все знаете, добавить мне нечего. Моя фамилия Николаенко. Знаю нотариальное дело. Служил у нотариуса. Признаю себя виновным. Покажу следователю, если понадобится, более подробно.
Узнав, что арестована Анна Федорова, он несколько оживился и, как бы с упреком сказал:
– За что вы ее взяли? Она глупенькая, ничего о моих делах не знает и не понимает. Вы ей обязаны поимкой меня. Да, надо же было мне встретиться и связаться… чтобы из-за этого погибнуть, – со вздохом сказал Антонов. – Судьба!
Судили Антонова-Николаенко в Новочеркасске. Потерпевшие, как будто защищаясь, валили на нотариусов всю вину в происшедшем, а нотариусы, в свою очередь, огрызались, доказывая, что они не гувернеры и не обязаны поучать людей, дающих деньги по закладным, как им оберегать свои интересы и что поручение, данное Антонову об утверждении закладных, было известно потерпевшим. Антонов относился к процессу безучастно. Он признал свою вину, вяло отвечал на вопросы и старался всемерно выгородить Федорову. Присяжные заседатели оправдали Анну Федорову и признали виновным Николаенко-Антонова во всех приписанных ему преступлениях. Суд приговорил его на три с половиной года в арестантские отделения. Отобранные деньги и ценные вещи разделены соответственно между потерпевшими.
Лихач[232]
Извозчик-лихач Федосей Синеоков выехал декабрьским вечером на свою обычную стоянку и домой не возвратился. В январе, когда на Дону кололи лед для набивки ледников[233], всплыло мертвое тело Синеокова, который, по заключению врача, умер от смертельного ранения тыльной части головы тяжелым орудием. На убитом не оказалось верхнего платья, имевшегося при нем бумажника, исчез ценный выезд Синеокова.
Дознанием установлено, что покойный тридцати пяти лет от роду, большого роста, физически очень сильный, с лица красивый, ухарь, любимец веселых седоков, имел щегольской выезд, лихо выпивал, поигрывал в картишки, хорошо зарабатывал, слыл зажиточным человеком. Он сожительствовал с молодой вдовой Анной Головковой, к которой был привязан, но жили они в разных квартирах, детей у нее не было. Допрошенная Головкова показала, что была близка с покойным около года. Синеоков настойчиво просил обвенчаться. Она была согласна, любила его, но требовала, чтобы он оставил «лихачество» – занятие, ей противное, стыдное.
– Мотается, – говорила она, – человек по ночам, возит кутящих гуляк, девковоз, сам напивается, днем спит, когда люди работают, шибко в карты играет. Какой же он муж? Мне это было не по душе. У меня свой дом, имею достаток, и он с деньгами. Могли жить по-хозяйски, прилично. Как-то я пошла к ранней обедне в воскресный день. Вижу, лошадь шагом везет Синеокова. Молодец развалился в пролетке, спит, должно, пьяный. Стало мне стыдно, и решила не видеть его больше, о чем сказала ему. Он понял, что не шучу, испугался и обещал: «Будет по-твоему. Поженимся. Заведем извозное хозяйство. Брошу баловаться». Так мы решили с весны жизнь устроить. Он стал присматривать для покупки выезды, а вышло такое горе. Кто его убил – ума не приложу.
Она мало знала его жизнь, так как жили они на разных квартирах. Синеоков арендовал две комнаты, в которых жил с заведующим его конюшней и хозяйством Иваном Карнауховым, который также мало знал, как проводил свободное время Синеоков.
– Приготовлю ему выезд, – показал Карнаухов, – одену, посажу – и с богом. Когда возвращается, приму, помогу раздеться, обряжу коня и так до вечера. Кто и почему убил доброго и веселого человека, не пойму.
Синеокова я знал. Типичный был лихач. Гордо сидел на козлах в богатом кучерском армяке в большой бобровой шапке. Монумент. Свысока поглядывал на рядовых извозчиков и пешеходов, а когда ехал рысью, зычно покрикивал: «Бе-р-р-р-гись. П-а-а-ди» и никогда не сдерживал коня, ибо, по его мировоззрению, все обязаны были давать ему дорогу, остерегаться его езды.
Познакомился я с ним по характерному поводу. Местный молодой человек поехал за город, с замужней дамой, «на Федосее». Даме показалось, что за ними едет и нагоняет ее муж. Парочка взволновалась и крикнула Федосею: «Гони!» Понеслись. Федосей – не жалел рысака. Промчались более трех верст, когда экипаж, ехавший сзади, свернул в сторону, и тревога оказалась ложной. Возвратились в город, а через несколько дней явился Синеоков и потребовал уплатить ему за надорванную лошадь, негодную теперь к езде, 750 рублей. Жалобщик отказал, тогда Синеоков пригрозил подать в суд и выставить барыню свидетельницей. По мнению жалобщика – шантаж. Формальной жалобы не было, но, пожалев барыню, вызвал Федосея.
Он пришел, нарядный в шелковой косоворотке на выпуску, в хорошем пиджаке и в хорошей обуви. Узнав, зачем я его вызвал, он возмутился:
– Ишь ты, – сказал он, – побежал жалиться. Спужался. Мошенником меня выставляет. Я догадался, зачем меня зовете. Вот удостоверение городского ветеринара, что лошадь пропала навсегда. Уплатил я за лошадь 750 рублей и теперь за его жалобу ни копейки не уступлю. Барыня – богачиха. Пущай платит.
Предо мною был особенный тип набалованного мужика. Почему-то горд, вызывающе дерзок, считает, что занят важным и нужным делом. Посоветовал жалобщику закончить счеты с лихачом миролюбиво, во избежание большого скандала для замужней дамы.
И этот кучер-молодец убит. Исчезновение дорого стоящего выезда, платья и бумажника приводило к заключению, что Синеоков убит с целью грабежа. При осмотре комнаты убитого в комоде найдена вкладная книжка государственного банка, из которой видно, что за день до смерти Синеоков взял из банка тысячу рублей. Дополнительно допрошенный, Карнаухов показал, что Синеоков последнее время часто встречался с барышниками Мартыненко и Ковалевым, с которыми вел переговоры о покупке нескольких упряжек. Он с ними ездил в Таганрог и в Азов смотреть продающиеся выезды. В день исчезновения Синеокова, Ковалев был у него и, когда выезжал со двора, то предложил барышнику подвезти его, и оба уехали. Было это вечером.
Допрошенные Ковалев и Мартыненко подтвердили, что встречали Синеокова по поводу покупки выездов, приценивались, ездили с ним, но об убийстве ничего не знают. При обыске у них найдено у Ковалева 475 рублей, а у Мартыненко 350 рублей, по поводу которых они дали сбивчивые показания и не могли с точностью сказать, откуда у них эти деньги и почему они держат при себе относительно большую сумму. На полушубке Мартыненко оказалось большое пятно, замытое. Заподозренный по этому поводу объяснил, что при осмотре лошадей на конном базаре он запачкался кровью осекшейся кожи лошади. Химическое исследование пятна не дало точного заключения, какая кровь была замыта. Было также сообщение, что Ковалев продал в Екатеринодаре нарядную лошадь, но нельзя было установить этого в точности. Хозяйка квартиры, где жили Ковалев и Мартыненко, показала, что оба два дня не возвращались домой.
Эти дни совпали с исчезновением Синеокова. И по этому поводу оба дали сбивчивые показания. Выяснилось, что Синеоков приехал на стоянку часов в 8 вечера, вскоре взял пассажира, и уехал в неизвестном направлении. После этого никто больше Синеокова не видел. Произведенное дознание я передал судебному следователю, который постановил задержать Мартыненко и Ковалева и приступил к предварительному следствию.
Месяца через два после убийства Синеокова бывший его работник Карнаухов опознал на Конном базаре в Ростове санки убитого, на которых ехал пожилой незнакомый человек. На санях не было меховой полости и подушек. Санки приметные, бывшего сзади номера не оказалось. На вопрос Карнаухова, откуда у него эти санки, ехавший в них ответил, что дней десять назад купил их на Конном базаре.
– А ведь сани те самые, на которых ездил мой убитый хозяин, – сказал Карнаухов, подозвал городового, и они отправились в участок.
Купил сани Павел Волков, занимающийся извозным промыслом. У него четыре выезда, шесть лошадей, приличное обзаведение, собственный домик. При тщательном осмотре в санях обнаружено подозрительное пятно и закрашенный номер. В квартире Волкова ничего уличающего или подозрительного не найдено. Опрошенные люди, знающее Волкова, дали о нем лучшие отзывы. На допросе Волков показал, что не был знаком с Синеоковым, но знал, что ездит лихач Федосей, и слышал, что он убит.
Сани купил на Конном базаре, продавал их открыто неизвестный человек. Такие продажи бывают очень часто. К весне продают санки, к зиме их покупают, и не могло возникнуть подозрений, что сани добыты путем убийства, иначе он бы их не купил и открыто не ездил на них в том месте, где убит бывший хозяин саней. Он не обратил внимания на закрашенное, покрытое лак