В принципе, план отхода уже имелся: с западных гор Исландии в хорошую погоду иногда было можно разглядеть на горизонте намек на землю. Опять же, некий Гунбьерн, если верить сагам, в те края плавал и большую землю там находил. Вот туда-то Эрик в 982 году и отчалил, когда запахло керосином… простите, ворванью. И ведь не промахнулся: 280 километров он таки преодолел и на берег таки ступил. Вместе с семьей, трэллами, скотом и каким-никаким домашним скарбом: с конфискацией в Исландии не стали маньячить. Суровенько, зато безлюдненько, – отметил Эрик и принялся обживаться. Построив дом из торфа и камней, семья пережила три года изгнания. Тут надо сказать, что по тем временам климат местный был не в пример мягче: сказывалось временное потепление. Три года пролетели, и кораблик Эрика вернулся к берегам Исландии. «Ну как ты в целом?» – интересовались местные. И тут рыжебородый рассказал такое… Землю ту он назвал Гренландией – мол, весь покрытый зеленью, абсолютно весь, и далее по тексту саги. Земли, говорил, – бери не хочу. Начальство отсутствует как класс. Свободы – хоть упейся. Погода, конечно, могла быть и получше, но викинги мы или этот самый, который моржовый? Айда за мной, ребята!
Если верить сагам, к берегам Гренландии отправилась аж целая флотилия из тридцати кораблей. Кто-то отвалил обратно с полпути – мол, нас и в Исландии, если подумать, неплохо кормят; кто-то потонул, но четырнадцать кораблей и триста пятьдесят человек все же добрались до пункта назначения. Добрались – и основали поселение Эйстрибиггд в южной части острова. Сам Эрик благоразумно поселился чуть подалее, в районе Эриксфьорда, и назвал свое имение Братталид. С годами он вроде как остепенился и сильно никого не бил. Жена Эрика Рыжего, Тьодхильд, дочь Йорунда, сына Ульва, и Торбьерг Корабельная Грудь, родила ему троих сыновей: Лейфа, Торвальда и Торстейна. Все, естественно, Эрикссоны. Сыновья характером оказались малость поспокойнее героического отца, а Лейф Эрикссон, по прозвищу Счастливый, продолжил семейное дело – именно ему принадлежит слава доколумбового первооткрывателя Америки.
Умер Эрик в 1003 году, в возрасте пятидесяти трех лет, так и не приняв пришедшего на берега Гренландии христианства. И похоронили его по старым обычаям викингов.
Маджд ад-Даула, шахиншах и пациент Авиценны
Занятно устроена память людей. Ты можешь быть великим и могучим, по одному лишь твоему слову кучу всего построят, другую кучу всего снесут, отправят в поход тысячу и тьму, и что в итоге? Александр Македонский? Это у которого конь не то Децибел, не то Имбецил? Хрущев – это который кукурузу любил и пятиэтажек понастроил? Вот и Абу Талиб Рустам, он же Маджд ад-Даула, последний эмир Буйидского Рея, нумизматам припомнится разве что своими монетами с красивой вязью букв. А знатокам истории медицины – тем, что был он пациентом у самого Абу Али Хусейна ибн Абдуллах ибн аль-Хасан ибн Али ибн Сины. Ну или Авиценны (европейцы не отличались в те времена хорошей дикцией, и длинные имена других народностей их только расстраивали).
Родился будущий эмир в 993 году в древнем и славном городе Рее, где высится башня Герби, она же Башня Тишины, помнящая выбеленные временем и солнцем кости зороастрийцев; где красуется храм Шах Абдул Азим Хасани, в котором нашел свое последнее пристанище его светлость Абдул-Азим, один из потомков Пророка ислама (да благословит Аллах его и его семейство). Там, куда из родного Табаристана, с южного берега Каспия, увез принцессу Сайиду Ширин ее муж, Фахр аль-Даула, эмир провинции Джибал, а также, по совместительству, Хамадана, Горгана и Табаристана (в качестве приданного, надо полагать). Там, где вскоре у Сайиды родится и его младший брат, Абу Тахир, он же Шамс аль-Даула (и тоже будущий эмир).
Кто знает, как сложилась бы судьба мальчишек, да и династии Буйидов в целом, доведись отцу прожить подольше. Но увы, в 997 году он взял и умер. Так-то оба сына унаследовали провинции честь по чести: четырехлетний Абу Талиб Рустам получил Джибал вместе с Реем, а Абу Тахир все остальное. Соответственно, Сайида Ширин на правах регента взялась управлять всеми этими землями.
Тут-то и засуетились соседи, которые припомнили старые обиды. Вернул себе Горган и Табаристан Кабус ибн Вушмагир из Зияридов – надо сказать, вернул по праву, ибо когда-то у него эти земли отжали обманом; прихватизировала Зенджан и еще несколько городов династия Салларидов из Азербайджана. Словом, одни расстройства с младых лет.
Но огорчения огорчениями, а учился Абу Талиб Рустам как полагается и чему полагается: эмир все-таки. И думал, как бы так сделать, чтобы порулить самому, а не как мама велела. А то, понимаешь, как на скучных сборищах сидеть да указы подписывать – так вперед и с песней, ибо эмиру положено. А как самолично что-нибудь повелеть – так он еще маленький. А он-то на самом деле круче склонов Эльборза! И вообще, сказал он однажды, называйте меня просто и незамысловато: шахиншах, царь царей. Было это в 1005 году – то есть годков царю царей исполнилось аж двенадцать.
А в 1008 году, наслушавшись своего визиря, он решил, что маме пора передать ему бразды правления. «Я тебе дам бразды! Я тебе такой бразды сейчас дам, шахиншах малолетний!» – взвилась было Сайида, но визирь уже науськал местную гвардию, и, понимая, что дело пахнет земляным маслом, матушка подалась в бега, к Бадру ибн Хасанвейху (был у иранских курдов такой вождь из династии Хасанвейхидов) – мол, выручай, уважаемый, совсем сын берега потерял! Бадр не стал напоминать, что не так давно его и на порог дворца не пустили, когда он предлагал надавать по сусалам Зияридам и Салларидам, а просто согласился помочь несчастной женщине. Только попросил, чтобы и младший ее сын, Шамс аль-Даула, участвовал в походе.
Вместе они быстро взяли Рей на копье, сделали Маджду ад-Дауле атата и посадили его в зиндан. Бадр вернулся к своим курдам, Шамс аль-Даула сел эмиром в Рее, а Сайида снова принялась регентствовать. Однако младшенький уже распробовал пьянящий вкус свободы и стал вредничать – мол, эмир я или хрен собачий? «Ну, если ты так ставишь вопрос, сыночка… – изогнув бровь, промолвила матушка и жестом опытного престидижитатора, словно кролика из шляпы, извлекла Маджда ад-Даулу обратно из зиндана, слегка отряхнув с него пыль и вытерев платком сырость у него под носом. – Вали-ка ты обратно в Хамадан!»
Младший сын свалил, но обещал вернуться. Потом снова был спор за то, чьи в пустыне все верблюжьи колючки, потом (не прошло и пяти лет) с криком «я ваш Рей шатал!» вернулся младшенький, и маме со старшим сыном пришлось прятаться на горе Дамаванд, потом в войсках младшенького начались брожения умов и бурления смрадной органики, и тому резко стало не до матушки и братца, и в 1014 году со значками почетных альпинистов Маджд ад-Даула и Сайида Ширин вернулись обратно в Рей.
А там вскоре и доктор ко двору пожаловал. Имя Абу Али ибн Сины в тех краях было уже на слуху: доктор и мудрец успел написать изрядную часть своего «Канона врачебной науки», и в пациентах у него успели побывать многие уважаемые люди, даже эмир Бухары. А Маджду ад-Дауле как раз срочно надо было лечить голову, причем всю: мало того что у парня, потратившего все свое душевное здоровье в политической борьбе, приключилось то, что в те времена было принято считать меланхолией (а под этот диагноз гребли все подряд, начиная от депрессии и заканчивая шизофренией), так еще, как уверяют некоторые источники (но это не точно), и боантропия присоединилась.
Что за зверь? Да здоровенный такой, рогатый и парнокопытный. Быком кличут. Вот таким быком, как поговаривают, и мнил себя временами шахиншах. То пастись принимался, то травку жевать. Насчет бодаться и крыть телок доподлинно неизвестно, а во всем прочем – ну вылитый бычара.
«Было такое, – авторитетно заявил ибн Сина. – И тоже у царя царей, и звали его Набу-кудурри-уцур, он же Навуходоносор II. Это я удачно зашел!» И принялся лечить болящего. Что там в те времена применяли при меланхолии? Гашиш и чемерицу, чемерицу и гашиш. А, ну еще кровопускания. Ну и другие интересные процедуры. Пациент в итоге не только выжил, но и вроде как вернулся в разум.
Правда, хорошим правителем он так и не стал (да и когда бы он успел?), и вскоре после смерти Сайиды Ширин (а случилось это в 1028 году) сам потерял и город, и власть.
Карл VI Безумный, стеклянный король Франции
На этот раз речь пойдет о короле Франции Карле VI, коего официально и рукопожатно прозывали Возлюбленным, а за глаза – Безумным.
3 декабря 1368 года в Париже родился мальчик. Папа, по совместительству тогдашний король Франции Карл V Мудрый, и мама, Жанна де Бурбон, в свободное от родов время этой же страны королева, были жутко рады. Еще бы: два Жана надежд не оправдали и померли в раннем возрасте, Жанна и Бонна тоже, и кому прикажете страну передать, если вдруг чего? Братцу Людовику Анжуйскому? Так тот уже на низком старте, лапки потные загребущие потирает – дескать, брат здоровьем слаб, и семя у него дурное, я спасу тебя, Франция! Рады-то рады, но на всякий случай родители подстраховались еще четыре раза, доведя общее количество родов Жанны до десяти. Ибо чем еще ударить по высокой детской смертности?
Карл Мудрый как знал, что не все будет так просто после его правления – сделать-то он для страны успел немало, да и натворить тоже, и вполне закономерно опасался, как бы сына от короны не подвинули куда подальше. Потому и написал хитрое завещание, по которому в случае чего (ну сами знаете, бывают острые почечные колики не менее острой заточкой, свинцовая непроходимость кишечника, приступы удушья шелковыми шарфиками и прочие апоплексические удары тупым тяжелым предметом по голове) регентом при сыне стала бы мама, а при ней на подтанцовке – двое дядьев, Жан Беррийский и Филипп Бургундский. А когда мальчику шел двенадцатый год, Карл V и в самом деле помер.
Коронация наследника как-то не задалась: взялись было за подготовку, а тут дядя Людовик, который Анжуйский, спер золотые ложки с серебряными вилками, драгоценностей и слитков драгметаллов прихватил и прочего лута из казны аж на 17 миллионов франков. Пока пытались вилочки с ложечками вернуть да пока собачились – время шло, корона пылилась. Но все же как-то вопросы разрулили, и 3 ноября 1380 года мелкий король таки прибыл в Реймс, где наконец был принят в рыцари, а затем и коронован. Далее была церемония присяги королю от дворянства и выдвиженцев родом из народа, но так, на грани приличий – уж очень всем хотелось поскорее начать банкет. На пиру тоже не все гладко пошло – даже не успев хорошенько окувшиниться, дядья начали мериться рейтингами и рядить, кому по какую руку от мальчонки афедроны примостить, но, слава богу, обошлось без мордобоя. Из Реймса королевский поезд двинул в Париж, где на радость электорату придворные аниматоры устроили нехилый такой фестиваль – с конкурсами, бесплатной закуской и фонтанами вина, молока и даже душистой воды.