Устроив похохотать в провинции и наваляв десятитысячной королевской армии близ Севенокса, повстанцы воспряли духом, возгордились и двинули до самого Лондона. Надо же своими глазами поглядеть, как люди в столице живут. Нет ли у них чем поделиться от чистого сердца. А если найдем?
И ведь почти нашли, лишь чудом да неимоверными усилиями напуганных грабежами горожан понаехавших удалось подвинуть. А там они и сами между собой рассорились, деля трофеи; к тому же обещались грамотки с прощением раздать тем, кто вовремя из Лондона уберется. А там и Кэда смертельно ранили. Так и сошло восстание на нет. Не совсем, конечно: и в самом Кенте, и в других местах бузили еще четыре года, но уже не такими крупными группами, и душить прекрасные порывы было не в пример легче.
А что Генрих VI? А король, как писали хронисты, отправился в дальнее поместье. Ему и в самом деле было о чем переживать: в войне с Францией одни лишь потери да поражения, кардинал помер; его племянник, который Эдмунд Бофорт, герцог Соммерсет, продул военную кампанию, зато строит глазки Марго; герцог Саффолк… Вот ведь еще одна рана на сердце. Ричард Йорк открыл королю глаза: дескать, это Саффолк убил дядю Хамфри, и этот же Саффолк с твоей Марго… Ну не смог Генрих простить своего друга. Но и приказать казнить или заточить в темнице тоже не смог. Велел убираться с глаз куда подальше – да в ту же Францию, лет на пять. А там, глядишь, что-нибудь изменится и непременно к лучшему. До лучшего Саффолк не дожил: судно перехватили, герцога прибили. Поговаривали, что это Ричард, герцог Йоркский, подсуетился, но тот, естественно, делал большие глаза: дескать, ну как вы могли обо мне так хорошо подумать! А в народе появилась баллада «Шесть герцогов пошли ловить рыбу». Безумие короля, пока едва заметное хорошо знающим его людям, почти вызрело и ждало лишь повода себя проявить.
После восстания Джека Кэда и командировки со смертельным исходом герцога Саффолка казалось, что вестей дурнее уже и быть не может. Но мироздание скрутило фигу в кармане и возразило: может, еще как может! 17 июля 1453 года возле местечка Кастийон-ла-Батай состоялся матч-реванш между сборными Англии и Франции. И англичане продули последнее сражение в Столетней войне вчистую. Бомбардиры ли французов тому причиной, ошибки ли в оценке французской тактики со стороны англичан, красная ли карточка, которую получил Джон Толбот, капитан английской сборной, – а только порвали их, что называется, на британский флаг. Соответственно, Бордо, как и Гиень в целом, были для Англии потеряны. Психика бедного Генриха VI и так была основательно расшатана как внутренними причинами, так и лентой новостей, а эта вишенка на торте оказалась решающей. Король попрощался с разумом, предупредил, что сейчас будет тихо бесноваться… хорошо-хорошо, никого он не предупреждал, а просто выдал мощный психотический эпизод. Он галлюцинировал, он не узнавал окружающих, он почти не вставал с постели и почти не передвигался без посторонней помощи. И так на протяжении семнадцати месяцев.
Соответственно, благая весть (хотя и тут кому как, учитывая сомнения в отцовстве при отсутствии экспертизы ДНК) о беременности, а позже, 13 октября 1453 года, и рождении у Марго сына, Эдуарда Вестминстерского, прошла мимо короля.
Зато придворная партия, которая успела сложиться вокруг Генриха – хотя не будем лукавить, главным образом вокруг Маргариты, – торжествовала. Ура Ланкастерам! У короля теперь есть наследник, а все Йорки с их претензиями на корону идут лесами и полями Изумрудного острова! Йорки – вернее, Ричард Плантагенет, третий герцог Йоркский со товарищи и со вассалы – были иного мнения.
Уж больно ему, Ричарду, понравилось быть регентом, пока Генрих сумасбродствовал. Тут же припомнилось, что сам-то он, Ричард, потомок третьего сына короля Эдуарда III, а скорбный всею главою Генрих VI – потомок всего лишь четвертого его сына. С этого ракурса компаративная фаллометрия смотрится гораздо выигрышнее! Ну и вообще, лорды-сэры-пэры, очевидно же, что лучше, когда король богатый и здоровый, нежели когда он бедный и больной! И тут, в самом конце 1454 года, когда никто уже особо и не ожидал, в результате спонтанной ремиссии пришел в себя Генрих VI. Виват Марго!.. сорри, виват Генриху! – воскликнули Ланкастеры и погнали Йорков от двора и из королевского совета подозрительно влажными салфетками. Йорки на такой афронт страшно разобиделись, и 22 мая 1455 года в двадцати двух же милях от Лондона, в городке Сент-Олбанс, от души наваляли всей королевской коннице и (главным образом) всей королевской рати. А то ишь чего удумали: в Лестере Великий совет собрать и Йоркам публичное ай-ай-ай высказать! В замесе погибли трое видных Ланкастеров: Эдмонд Бофорт, Томас, лорд Клиффорд, и Генри Перси, 2-й граф Нортумберленд. Самого же Генриха VI, который все сражение простоял под флагом и пронаблюдал за замесом (пока и ему не прилетело шальной стрелой в шею – по счастью, не насмерть), Ричард Йоркский взял в плен. И назначил себя (с поддержкой парламента, конечно) на радостях аж целым констеблем всея Англии. Так началась (вернее, обозначила себя во всей красе, ибо начиналось все заметно ранее) война Алой и Белой розы. Строго говоря, тогда никто эту свару так не называл и уж тем более не мог предположить, что она растянется на долгих тридцать лет. Просто однажды, уже много позже, вспомнили, будто в петлице у констебля висела роза, но без стебля: Йорки давно, еще с XIV века, пользовались эмблемой с изображением белой розы, как символа Богородицы. Ну а Ланкастеры, то ли в пичку Йоркам, то ли по более глубинным мотивам, выбрали себе эмблему с алой розой. Генриха держат в плену со всем, так сказать, почтением: прислуживают, кормят вкусняшками, лечат поцарапанную шею. Позже даже отпускают за хорошее поведение: ну сумасшедший, что возьмешь. Он-то, наивный, надеется на лучшее. Более того, в октябре 1456 года собирает Йорков и Ланкастеров в соборе святого Павла: мол, ребята, давайте жить дружно! Те, изо всех сил держа твердой нижнюю челюсть, жмут друг другу руки и обещают больше не хулиганить. И – надо же – держатся три года. А в сентябре 1459 года Ричард Йоркский решает, что хватит откладывать, пора высиживать, вернее, подсиживать, – и снова собирает нехилое войско. Правда, ненадолго: у Генриха о ту пору случилось просветление в мозгу, и он пообещал свое королевское помилование всем, кто будет вести себя хорошо. И – о чудо! – армия Йорков начинает рассасываться. Опять же, на Ладфордском мосту им хорошенько наподдали. Надолго ли? – задается вопросом Маргарита. Видя, что король снова поплохел разумом, она отменяет королевский приказ о помиловании – и вот тут всем йоркистам становится мучительно больно, а Маргариту, когда никто не слышит, называют в узких кругах «анжуйской волчицей». Ланкастеры собирают войска, но матч, который состоялся 10 июля 1460 года при Нортгемптоне, как-то не задался: Йорки хорошо тренировались, плюс удалось склонить к сотрудничеству Эдмунда Грея, первого графа Кента, и его предательство открыло йоркцам дорогу напрямую в лагерь Ланкастеров. Те продули, короля с трудом сняли с дерева, куда он в страхе забрался, и снова пленили, Маргариту со страшной силой потянуло на родину, куда она спешно и уплыла с сыном, пообещав, впрочем, вернуться. А у Йорков и Ланкастеров снова завязались переговоры: надо же решить, кто будет страной рулить. Генрих – он не в счет, он вон с собой прямо сейчас договориться не может, все о чем-то спорит со своими голосами и глупо хихикает. Договорились до того, что нельзя Генриху просто так взять и перестать быть королем. Ибо слишком неприятный прецедент возникает. Так что пусть себе носит корону на своей больной голове, пока жив, а вот наследником его будет не сын анжуйской волчицы, а Ричард Йоркский.
«А вот фиг вы угадали!» – заявила Маргарита, вернувшись обратно на берега Туманного Альбиона с ограниченным (но внушительным) военным контингентом: Карл VII решил пособить бедной родственнице и заодно насолить Англии. К тусовке Маргариты с радостью присоединились верные Ланкастеры, и 30 декабря 1460 года под стенами замка Сандал, что близ Уэйкфилда, Ричард Йоркский потерял голову от этой женщины. Причем в буквальном смысле. Отрубленная голова Ричарда Плантагенета, третьего герцога Йоркского, была украшена бумажной короной (ты хотел? – получи!) и выставлена на всеобщее обозрение.
Ланкастеры forever? Как бы не так. На Ричарде Плантагенете Йорки не закончились, оставались три его сына и граф Уорик – и уж они-то вскоре отыгрались на сторонниках короля и его не в меру ретивой жены (теперь вы, надеюсь, понимаете, откуда берет начало мода на длинные английские сериалы?). Сражение состоялось аккурат в Вербное воскресенье, 29 марта 1461 года, при Таутоне, что близ Йорка. Говорят, что в этой битве полегло двадцать восемь тысяч человек – правда, есть и те, кто считает такое количество слишком уж… рыбацким, что ли. Так или иначе, Маргарите снова пришлось мазать пятки английским салом и драпать, прихватив сына и мужа, сначала в Шотландию, а там, оставив окончательно обалдевшего от круговорота событий Генриха на попечение верных людей, – во Францию.
Про Генриха на время забывают, поскольку в Лондоне его заочно уволили из королей, а назначили на эту почетную должность сына Ричарда Йоркского, Эдуарда, которого теперь величают Эдуардом IV. Да и поди-ка найди блудного экс-монарха, когда он на месте не сидит, а бродит в каком-то рубище по всей Англии в компании двух капелланов: то гостит по домам тех, кто остался ему предан, то на дорогах просит подать Христа ради. Ан все же нашелся среди недругов монах с зорким глазом и общей повышенной бдительностью, и спустя пять лет скитаний, в июле 1465 года, Генрих был узнан, схвачен и под свист и насмешки толпы доставлен в лондонский Тауэр. Впрочем, ему, похоже, было уже все равно: Генрих жил в своем мире и общался со своими голосами. Заточение в Тауэре продлилось почти пять лет, пока в 1470 году король Эдуард IV не спросил графа Уорика напрямую: король я или хрен собачий? Сколько можно указывать мне, что делать, чего не делать, сколько тратить и на что? О, ну если вы так ставите вопрос, ваше пока еще величество, – будем считать его риторическим, особенно по части анатомии! – ответил Уорик и быстро, чтобы не огрести, метнулся в лагерь Ланкастеров. Мол, не пригодится ли вам в хозяйстве эффективный менеджер… сорри, кингмейкер? Как там, кстати, наш Хренли… простите, Генрих поживает? Те страшно обрадовались, на радостях низложили Эдуарда и, пока тот валил куда подальше, извлекли из Тауэра изрядно побитого жизнью, молью и душевным недугом Генриха. «Что, опять?» – устало спросил Генрих, надев корону. «Снова, ваше величество», – Уорик уже потирал загребущие лапки, представляя, как будет рулить чуть ли не единолично.