Радовался он недолго: 14 апреля 1471 года вернувшийся с войсками Эдуард лупит войско Уорика, который погибает в этой битве, а двумя неделями позже, 4 мая 1471 года, на лугу близ Тьюксбери, что в графстве Глостершир, Алая и Белая розы снова пускают друг другу кровь (тот луг, кстати, так и прозвали – Кровавым).
Марго пленена, ее сын убит, а Генрих, который во время битвы сидел под деревом и тихо посмеивался, снова водворен в Тауэр.
Впрочем, на этот раз заточение продлилось всего-то чуть более пары недель: ночью 21 мая 1471 года Генрих умер. Как поспешил заявить Эдуард IV, «от сердечной меланхолии». Недоброжелатели, правда, пытались уточнить, сколько дюймов было в той меланхолии и остро ли она была заточена, – но кто бы им поведал, тем недоброжелателям? Так закончилась эпоха Ланкастеров на троне Англии (и, пусть совсем недолго, – Франции за компанию).
Ферранте Неаполитанский: ужин в компании мумий врагов умиротворяет!
Знакомьтесь: Фердинанд (он же Ферранте) I, Неаполитанский.
В случае с наследственностью Фердинанда сложно сказать, что это всё предки виноваты. Ну разве что патологическую склонность к руководящей деятельности передали – так в династии Трастамара в кого ни плюнь, все такие. Да, отметился в этом роду и Энрике Бессильный, и, уже позже, Хуана Безумная – но все как-то мимо или сильно опосредованно.
Жестокий, как отец, Альфонсо V? Ну так жестокость была едва ли не обязательной спутницей успешного и долгого правления по тем временам и в тех краях. Да, отплатил Альфонсо черной неблагодарностью королеве неаполитанской Джованне II, которая его усыновила, пригрела и сделала герцогом Калабрийским. Да, пришлось королеве потом бежать из Неаполя. Ну так ничего личного, только политика. Опять же, жители Неаполя прозвали Альфонсо Великодушным: это он дал городу новую жизнь, собрав вокруг себя пышный двор, основав Барселонский университет и всячески покровительствуя наукам и искусствам.
И все это великолепие вместе с неаполитанской короной Альфонсо Великодушный в 1458 году завещает своему внебрачному сыну, Ферранте. Скандал? Естественно. Местная знать и так-то не особо чуралась компаративной фаллометрии, сублимированной до сравнения длины генеалогических списков, – а тут такой удар по самому дорогому, какого-то выскочку над ними королем поставили!
Ферранте в долгу не остался. Чтобы прослыть жестоким в те времена, надо было постараться. Он и постарался. Темница большая, средств на наемников хватает – зачем же себя сдерживать? Опять же, ничто так не улучшает пищеварение, как вид поверженного противника. Настроение, опять же, их трупы здорово поднимают. Жаль только, что эти сладкие минуты торжества нельзя продлить… впрочем, почему же нельзя, если очень хочется?
Первый способ – изводить врагов методически, регулярно. Благо хватает их, этих врагов. Однажды так вообще оптовое поступление случилось: в 1485 году, заручившись поддержкой папы Иннокентия VIII, местные бароны решили устроить Ферранте вооруженный то ли импичмент, то ли митинг протеста. Король, естественно, огорчился. Да так, что его сын, Альфонс II, в погоне за мятежными баронами чуть не потоптал клумбы и грядки в папских владениях. Иннокентий прописал Ферранте папазол и заставил всех помириться: мол, пусть бароны попрячут ножи и волыны, а Ферранте их простит великодушно. Ну, раз папа просит…
Ферранте даже сделал широкий жест: в следующем году, когда в замке Кастель-Нуово выдавал свою племянницу замуж, пригласил этих хулиганов на свадьбу: дескать, кто старое помянет, тому глаз вон. Бароны-то и повелись. Не припомнили, видать, окончания поговорки: «а кто старое забудет – тому оба долой». Там, на свадьбе, их всех и повязали. А потом и казнили. И трупы их пополнили коллекцию… Какую коллекцию? А это как раз к вопросу о втором способе улучшить пищеварение и настроение.
Итак, второй способ. Да, убить человека, если только у тебя нет знакомого анестезиолога-реаниматолога, можно лишь один раз. Соответственно, большинство тех, кто привык торжествовать при виде трупа убитого врага, могут растянуть это удовольствие лишь до момента его похорон. А там разве что могилку можно навестить, чтобы на нее плюнуть. Но Ферранте и тут проявил изобретательность. Нет, реанимации в его распоряжении не оказалось по вполне естественным историческим причинам. Зато медики – вот они. С необходимым, пусть и редким по тем временам навыком бальзамирования. Так в распоряжении Ферранте появилась одна мумия врага, за ней другая, третья… Причем король особо настаивал, чтобы схожесть с исходным материалом была максимальной. Даже одежку приводили в порядок, чтобы потом было во что чучелко… простите, мумию нарядить.
Так во дворе появилась отдельная комната, в которой и поселились враги короля. Он с удовольствием демонстрировал свои трофеи посетителям: чтобы и хобби своим похвастаться, и необходимое психологическое воздействие оказать. Народ впечатлялся, да.
А еще было у короля любимое занятие: рассадить мумий за столом и приказать подать обед. Служанки, бывало, в обморок падали, что изрядно веселило Ферранте. Ему-то зрелище аппетит только повышало. Опять же, можно было высказать оппонентам во время обеда все, что не успел высказать при их жизни. И, что ценно – не возражал же никто!
Каков диагноз? – спросите вы. Тут, сами понимаете, можно лишь предполагать. Мое предположение – психопатия. Или, как сейчас ее называют, расстройство личности. Какое именно – паранойяльного ли круга, ядерного или эксплозивного, – сейчас уже сложно сказать. Больше похоже на паранойяльное. Впрочем, я могу и ошибаться, что немудрено: до нас-то лишь обрывки сведений дошли.
Хуана Безумная: любовь до гроба… И чуть-чуть после
Вот не свезло роду Трастамара с отдельными его представителями: и Энрике Бессильный в нем успел отметиться (правда, до сих пор спорят, сумел ли он если не пополнить генетический бассейн рода, то хотя бы слегка там поплескаться), и Ферранте Неаполитанский надолго запомнился таксидермической любовью к своим оппонентам.
И когда у венценосной пары, Изабеллы Кастильской и Фернанда II Арагонского, 6 ноября 1479 года родилась дочь, то поначалу ничто не предвещало проблем с ее психикой. Да и потом, даже после ее смерти, многие спрашивали себя: что это было? Сумасшествие или наветы тех, кому выгодно? Впрочем, давайте по порядку.
Воспитывалась Хуана в строгости и богобоязненности. Еще бы: родители ставят точку в Реконкисте, погнав поганой метлой последнего мавританского властителя, и объявляют себя католическими королями – и никаких трех религий, католицизм вау! Именно они провозглашают, что будут нести свет христианства всюду, докуда дотянутся их шаловливые ручки – и Кристобаль Колон, будучи послан всерьез и надолго, добирается до Америки. Можете себе представить, какие идеалы вкладывали в прелестную головку красавицы. Впрочем, она и сама, как говорят, не особо стремилась к увеселениям, предпочитая побыть наедине с собой.
Но настала пора династического брака, и в 1496 году, в семнадцать лет Хуану выдают замуж за Филиппа Красивого, герцога Бургундии. И если для Филиппа этот брак был в большей степени апгрейдом его политической карьеры, то Хуана влюбилась по-настоящему, всерьез и надолго. Филипп же не собирался бросать свои привычки и увлечения: кино, вино и домино охота, женщины, пиры – обычный набор знатного человека. Нет, действом «Супружеский долг. Исполняется впервые» он не ограничился, и у молодой пары был страстный и феерический медовый месяц, но сколько же можно! – подумал Филипп и решил развлечься на стороне, уже привычным ему образом. И тут Хуана показывает характер. И то, что испанская кровь – не водица. Она требует постоянной близости – мол, я тебе не кактус, который полили раз в месяц, и достаточно! Нет уж, изволь отдать себя всего. Филипп пытается выкрутиться – Хуана не отпускает. Он скрывается в отдельной спальне – Хуана стучится в стену. Он начинает прятать своих любовниц, поскольку Хуана пригрозила, что прирежет их, этих глупых кур. И ведь понятно стало, что прирежет. При бургундском дворе уже начинают шептаться: дескать, слишком ревнива, слишком религиозна, слишком яркие вспышки гнева – всего слишком. Всю ночь слышать крики и стук в стену – тут поневоле задумаешься, что кое у кого, не будем показывать пальцем, кукушка упорхнула.
Тревожные слухи о странностях Хуаны доходят и в Испанию, и в 1498 году Изабелла Католичка отправляет эмиссара в те края, чтобы узнать, что да как. Но эмиссару так толком ничего и не отвечают на его попытки прояснить ситуацию: дескать, все нормально, это наши внутренние семейные дела, и вообще ты, маменька, как бы это помягче сказать… Изабелла. Однако, железный повод вернуть дочь в Кастилью вскоре подворачивается, пусть и скорбный: умирает вначале один из ее братьев, Хуан Астурийский, наследник кастильской короны, а за ним, аккурат после тяжелых родов, и следующая в очереди на кастильский престол – принцесса Изабелла Астурийская.
Когда супружеская пара, покинув Бургундию, в 1501 году прибывает к кастильскому двору, Филипп начинает сильно нервничать: в Кастилии порядки другие, двор строже, давалок меньше, а тут еще жена, как неумолимый коллектор-психопат, пристала: отдавай, мол, супружеский долг, иначе на счетчик поставлю! При этом собственно политика Хуану не интересует вовсе: весь интерес, все устремления, вся жизнь – это Филипп. А он бы, может, и потерпел ради дела: все-таки корона в руки сама плывет, а там, глядишь, и союз с милой сердцу Францией можно будет заключить.
Но, во-первых, Хуаны оказалось ну очень много. Даже двое детей не пригасили ее страсти. А во-вторых, теща явно была в курсе его политических симпатий (союз с французами), а с Францией у Испании на тот момент все было не очень… да что там, война была! К тому же Католичка чуяла, что корону Кастильи этак можно и пролюбить, причем в прямом смысле. И, по слухам, что донесли до Филиппа, составила завещание, по которому он к этой короне никаким боком: наследницей назначила Хуану, а