аложниц, уроки сексуального просвещения. Тут-то Ибрагим, что называется, и прозрел: опаньки! А я-то думал, эта деталь анатомии нужна, чтобы орехи там колоть, груши околачивать или землю пахать!
Поговаривают также, будто на самом деле решающую роль сыграла корпулентность очередной предложенной султану наложницы. Прямо как в том анекдоте про армянское радио, которому задали вопрос – мол, как женщине похудеть? Пусть крутит обруч вокруг талии – был ответ. А что, если талия не пролезает в обруч? – не унимался вопрошающий. Уважаемые, зачем портить такую красивую женщину! – вмешалось турецкое радио. В общем, где-то услышал Ибрагим, что чем обильнее телом женщина, тем она слаще. А тут Кесем-султан где-то пышечку нашла. И султан как с цепи сорвался.
Бойтесь своих желаний, ибо они могут когда-нибудь исполниться. Распробовав сладость любовных утех, Ибрагим практически поселился в своем гареме. Он приказал установить побольше зеркал, чтобы наблюдать процесс во всех ракурсах. Он устраивал сцены охоты льва на стадо газелей. Он повелел кормить особенно поразившую его своими формами армянку Шивекяр-хатун побольше и послаще, чтобы, не ровен час, не похудела. Так или иначе, а вскоре после того, как лечение Джинджи-ходжи и кастинги Кесем-султан поимели свой эффект, у Ибрагима с завидным, хотя и ожидаемым постоянством стали появляться дети (всего их за восемь лет правления родится 17). И матушке бы обрадоваться и успокоиться – но в характере султана все чаще стали сквозить те черты, за которые Ибрагима и назовут Безумным.
Итак, не успела Кесем-султан возрадоваться статусу бююк-валиде и в полную силу ощутить себя главбабушкой всея Османской империи, как на горизонте сгустилась новая проблема: сыночка чудить начал. Нет, он и раньше был на всю голову особенный, но как-то хотелось верить, что это всего лишь эхо тяжелого детства: социальная изоляция, глухонемые евнухи вместо товарищей по играм, постоянный и небезосновательный страх, что сейчас придут душить или травить. Матери хотелось верить, что время, наложницы и статус первого парня на весь Стамбул вылечат кровиночку – но увы. Если первые четыре года правления Ибрагим задавался вопросом – хрен ли я собачий или право имею? – то на пятом году окончательно решил, что таки имеет.
Строго говоря, в жизнеописании султана нет упоминаний о том, что посещали его голоса или видения злых иблисов, ифритов, шайтана и прочей местной мифологии. Да и с откровенно бредовыми идеями было туговато – ну разве если придраться и тщательно поискать черную кошку в темной комнате. Что касается легкой паранойи с опасениями за свою драгоценную жизнь – были, знаете ли, основания, тут любой станет тем самым легким параноиком. А кто и потяжелее. Зато психопатом Ибрагим оказался отменным. Прямо-таки эталонным. Особенно когда почувствовал, что можно и ничего ему за это не будет.
Крайнюю вспыльчивость и нетерпимость к критике хорошо иллюстрирует один эпизод. Была у шехзаде Мехмеда ибн Ибрагима кормилица, по совместительству невольница кызляра-аги, то бишь главного евнуха султанского гарема. Тот, когда красавицу в услужение выбирал, думал, что она девица, но как-то проглядел две полоски, а потом уже поздно было пить боржоми, проще было считать, что ветром надуло. Сюмбюль-ага так привязался к деве, что не прибил и не выгнал, когда у той стал расти животик, а оставил при себе и даже усыновил мальчика. И когда наследнику султана понадобилась кормилица, явил ее пред султанские очи.
Ибрагим привязался к сыну кормилицы и порой уделял ему внимания даже больше, чем собственному. На что однажды, взревновав, посетовала мать наследника, Турхан-султан. Ибрагим на такой наезд просто взбеленился: вырвав мелкого Мехмеда из рук матери, он швырнул его не то в фонтан, не то в бассейн (тут очевидцы по привычке путаются и врут). Пацаненок чуть не утоп. Так-то спасли, конечно, но шрам на лбу остался на всю жизнь. Ну и осадочек у окружающих. Сюмбюль-ага так и вовсе попросил отпуск без содержания и, прихватив с собой кормилицу с приемным сыном, отправился в хадж. Далее в этой истории были мальтийские пираты, гибель кызляр-аги и кормилицы, новый приступ бешенства у Ибрагима – но не будем отвлекаться.
Второй эпизод вышел еще хлеще. Наложницам Ибрагима дозволялось и прощалось многое. Ровно до тех пор, пока это многое не задевало самолюбие султана. Но кто же мог предположить, что на относительно невинную шутку (хотя, вполне возможно, та шутка касалась способности главмужа охватить своей мужской лаской весь обширный женский коллектив) Ибрагим так разобидится. Ну ладно бы чем-то подковырнуть в ответ – дескать, вы пошутили – я тоже посмеялся. Но нет, султан решил этот вопрос более кардинально: сераль – Босфор – дайвинг. Как говорится, и за борт ее бросает в набежавшую волну. И так триста раз. Не в смысле триста нырков для обидчицы, а в смысле утопить все три сотни наложниц, ставших свидетельницами тому инциденту, вместе с его виновницей. «Ай, любо!» – донес ветер с того берега Карадениз…
Потом была женитьба на наложнице Хюмашах-султан. Казалось бы – ну женился, и ладно, имеет человек право на очередную жену, не весь положенный запас вакансий еще выбрал. Ан нет, против этой женитьбы были аж четыре султанши. Им бы сидеть да помалкивать, так ведь взыграло и засвербило. Ну Ибрагим в очередной раз и показал характер. Конфисковал он у родственниц все имущество и в отместку подарил его своей невесте. Да еще и содержание им урезал, да сильно: получалось, что наложницам выделялось в три раза больше на одну душу, чем султаншам.
Матушка, Кесем-султан, было возмутилась – так и огребла сразу же. Прооравшись, Ибрагим выгнал ее из дворца. А узнав, что та затевает устроить Ибрагиму импичмент, так и вовсе казнил сговорившегося с ней визиря, а ее из летнего домика сослал еще куда подалее… нет, не в Сибирь, а всего лишь в сады Искендера-челеби.
Изюминкой же на плове стал инцидент в 1648 году. Ибрагим и до этого мог воспользоваться своим положением, и потому дочерей чиновники и служащие дворца старались перед ним лишний раз не светить. Но если что непотребное и случалось, предпочитали помалкивать. А тут дошло (вернее, донесла наложница Шекер Пара) до великого повелителя, будто дочь у шейх-уль-ислама Муида Ахмеда-эфенди – редкой красоты девица. Вот Ибрагиму и зачесалось. Султан и так и так подкатывал к шейх-уль-исламу – тот лишь стрелки переводил. Султан прислал в подарок здоровенный бриллиант – подарок вернули обратно. Тогда Ибрагим приказал выкрасть девушку.
Правда, забавлялся он с ней недолго: холодна к ласкам оказалась. Вернул он дочь отцу, а та не снесла позора и наложила на себя руки. Вот тут-то заговор против султана и получил нужный толчок. В дело включилась Кесем-султан (ей пообещали, что Ибрагима сместят, но не тронут), и 7 августа 1648 года во дворец явился глава янычар с подтанцовкой. Он принес фетву об отставке султанского визиря, Ахмеда-паши. Ахмед-паша, чуя, что дело пахнет керосином, попытался смыться под шумок, но его изловили и изрубили – мол, теперь будут тебя помнить как визиря хезарпаре (тысяча кусков то бишь).
С новым визирем у Ибрагима тут же вышел конфликт, да такой, что взбешенного султана пришлось оттаскивать. В принципе, мятежники ожидали, что с Ибрагимом плова не сваришь, – и на следующий день, собравшись в Айя-Софии, устроили митинг с главной темой «Доколе?». Среди обвинителей был и потерявший дочь шейх-уль-ислам. Издали фетву о том, что султан, нарушивший все законы Корана, на самом деле неверный, и потому не может главенствовать над истинными правоверными (была и предыдущая фетва, с требованием к султану явиться и дать отчет своим действиям, но Ибрагим привычно взбесился и ее порвал). А еще – о том, что он просто безумный.
Итог предсказуем: Ибрагима поймали, посадили в комнатушку, в которой заколотили все окна и дверь, оставив лишь небольшое отверстие, чтобы подавать туда воду и питье. А через несколько дней шейх-уль-ислам нарушил свое обещание Кесем-султан и издал фетву, по которой бывшего султана следовало казнить. 17 августа 1648 года Ибрагима (было ему тогда тридцать три года) задушили. Султаном Османской империи стал его семилетний сын, Мехмед IV, мальчик с памятным шрамом на лбу.
Афонсу VI, король… нет, позор Португалии!
На исходе средиземноморского календарного лета, 21 августа 1643 года, в Лиссабоне было празднично. Повод достойный: у Луизы де Гусман, внучки знаменитого предводителя Непобедимой Армады, по совместительству – жены Жуана IV Реставратора (того самого, который вернул Португалии взад и независимость от Испании, и Бразилию обратно у голландцев отобрал), родился сын. Можно было с некоторым облегчением вздохнуть: кроме старшенького, девятилетнего Теодозио, теперь было кому наследовать, случись что непредвиденное. Две старшие дочери – они, конечно, лапушки и солнышки, но они дочери. А Португалия однажды так уже вляпалась с этими замужествами, спасибо, больше не хочется. Впрочем, облегчение было недолгим: трех лет от роду Афонсу сильно заболел какой-то заразой. Выжить выжил, но левая половина тела отнялась. Потом, правда, понемногу паралич стал сходить на нет, а вот с головой так и остались нелады. Стал мальчик плаксивым, крайне капризным, вспыльчивым и неуправляемым. Ходить и говорить поздно начал. Родители решили подстраховаться, и в 1648 году появился у Афонсу младший братик, Педру.
Уж сколько ни ставили родители мальчишке в пример его старшего брата – вон, мол, Теодозио какой большой, сильный и умный, знает греческий и латынь, читает труды философские, в политику уже вовсю вникает – а только все не впрок мелкому балбесу. Учителя с их занятиями шли лесом, Пиренеями и далее через Гибралтар, а Афонсу бежал на улицу, к местным сорванцам – беспорядок хулиганить, проказы безобразничать и местных бабушек низводить. Родители лишь вздыхали: мало того что от природы тупенький, так еще и дурной. И не учится. Когда 15 мая 1653 года, так и не успев достичь двадцатилетнего рубежа, внезапно ушел из жизни Теодозио, для родителей это был страшный удар.