До Максимилиана же все отчетливее стало доходить, что свою коллекцию бабочек он тут, возможно, и пополнит, да только как бы самому не стать анатомическим экспонатом. Это было словно в дурном сне: каждая попытка сделать как лучше лишь туже захлестывала петлю на шее. Император задружился с конфедератами-южанами – те продули Гражданскую войну. Император попытался провести либеральные реформы – их, обозлившись, саботировали консерваторы. Супружеская чета, отчаявшись завести собственных детей, усыновила Агустина и Сальвадоре Итурбиде, внуков прежнего императора – так и республиканцы взбеленились, и консерваторы носы скривили. Император, уступив давлению французских военачальников, повелел прижать повстанцев – и стало совсем кисло (к тому же французам-то что: они уже на чемоданах сидели).
Зимой 1866 года Наполеон III велел своему ограниченному мексиканскому контингенту возвращаться во Францию – мол, бесперспективняк полнейший, да и никакого золота на ваши командировочные не хватит. Шарлотта рванула следом в надежде переубедить французского коллегу, но тот лишь отмахнулся небрежно – дескать, вы же понимаете, мадам, обещать не значит жениться! За бюст Наполеона I в вашем дворце спасибочки, конечно, но вы же понимаете… Тут и накрыл Шарлотту манифест болезни: видимо, и время подошло, и внешние обстоятельства сложились. Обвинив Наполеона III в том, что он есть воплощение дьявола и хочет ее сжить со света, она отправилась в Триест. По дороге стало ей казаться, будто подосланные Наполеоном убийцы за ней следят и хотят отравить. Вон тот крестьянин в поле – зачем он там встал? А вон тот шарманщик, что притаился на одной из улочек в Больцано, – ну не шарманщик же ни разу! Питалась Шарлотта изредка, да и то лишь апельсинами и орехами – но только после предварительного тщательного осмотра кожуры и скорлупы на предмет целостности. Тут еще и из Мексики от мужа весточка прилетела – дескать, помнишь, при отъезде ты говорила, что ситуация просто merde[19]? Так вот, то был еще марципанчик! Ты сходи, поклонись папе римскому, пусть как-нибудь разрулит ситуацию! Папа Пий Девятый к просьбе Шарлотты и Максимилиана отнесся без понимания. Мол, нечего было вашему супругу у церкви земли и нажитое непосильными молитвами изымать, кто же ему теперь злобный Пиноккио? Опять же, где Рим и где Мехико? Вернувшись в отель, Шарлотта заперлась, облачилась в траур и отказалась от воды и питья – не хватало, чтобы отравили! Жажда, правда, взяла свое, и через некоторое время она велела, чтобы ее отвезли к фонтану Треви: уж фонтан-то вряд ли отравят! Приехав туда, Шарлотта выпрыгнула из кареты, подбежала к фонтану и жадно, пригоршнями принялась пить воду, бормоча: «Она, по крайней мере, не отравлена. Я так хочу пить!» Вторая аудиенция у папы состоялась 1 октября 1866 года. И снова отказ. На этот раз Шарлотта закатила форменную истерику: мол, не вернусь обратно в отель, там меня убьют! Увидав на столе папы чашку горячего шоколада, императрица макнула туда пальцы, облизала их и пояснила: «Я умираю от голода! Все, что они дают мне есть, отравлено!» Папа, в нарушение всех правил Святого Престола, велел поставить ей кровать в библиотеке – так впервые в истории женщина заночевала в Ватикане.
Она бы осталась у папы надолго – во всяком случае, она сама о том заявляла, – но одному из кардиналов все же удалось выманить императрицу из Ватикана: дескать, тут неподалеку монастырь, где за сиротками приглядывают, и там вас так ждут, так ждут! Когда еще императрицу смогут увидеть! Шарлотте такое внимание польстило – и Ватикан был спасен. Правда, и в монастыре без фокусов не обошлось. Начиналось-то все чинно да умильно, но, когда отправились на кухню и голодная императрица спросила, чем это так вкусно пахнет из кастрюли, ей предложили отведать рагу. Тут-то она и заметила грязь на ноже, которым чистили овощи. «Это отрава! – завопила Шарлотта. – Бог меня спас!» Однако от голода уже мутнело в глазах, и императрица, рассудив для себя, что вон тот кусок мяса в кипящем бульоне уж точно не отравлен, сунула руку прямо в кипяток. Пока руку перевязывали, она лишилась чувств. Окружающим предстояли веселые дни. С утра Шарлотта велела подавать карету и ехала к выбранному наугад фонтану – напиться (вода наливалась в хрустальный графин, а из него – в стакан, честно спертый у понтифика). Потом возвращалась в гостиницу (из которой, от греха подальше, выписали всех прочих постояльцев). Там, прямо при ней, приносили с рынка живую курицу, которую на глазах Шарлотты привязывали к ножкам позолоченного стола в ее апартаментах, рубили голову и свежевали. А потом готовили – тоже у нее на глазах. Ну а как иначе – вдруг в процессе приготовления курятину отравят? Она уже и мужу стала писать, что тот замыслил ее таким хитрым образом извести.
О том, что с головою у Шарлотты беда, узнал ее брат, Леопольд II. Он привез сестренку в ее замок в Мирамаре, созвал врачебную комиссию, и доктора, сокрушенно покачивая головами, подтвердили опасения: дескать, имеет место помешательство с идеями преследования. Порешили, что в замке мексиканской императрице будет безопасно, да и окружающим незачем знать лишние подробности. А австрийские агенты безопасности присмотрят и за пациенткой, и за окружающими – все-таки, если даже вы параноик, это не значит, что никто за вами не следит и не хочет отравить.
А там, в далекой Мексике, все складывалось хуже день ото дня. Максимилиан не смог навалять повстанцам, был окружен под Керетаро и после 71-дневной осады взят в плен. Монархи и президенты, писатели и даже революционеры слали Хуаресу телеграммы – дескать, вы уж там не обижайте бедного императора! Максимилиану даже предлагали бежать, но тот, узнав, что в целях сохранения инкогнито придется сбрить бороду, отказался – а ну как поймают, а он без бороды, стыдно-то как будет! 19 июня 1867 года на холме Лас-Кампанас Максимилиан выдал солдатам из расстрельной команды по золотому и наказал – чур, в лицо не стрелять. Пусть матушка напоследок на меня взглянет. Потом обратился к присутствующим: «Я прощаю всех и прошу всех простить меня. Пусть моя кровь, которая сейчас прольется, пойдет на пользу этой стране. Да здравствует Мексика! Да здравствует независимость!» Грянул залп.
Позже тело императора набальзамируют и доставят французским военным кораблем в Старый Свет, где похоронят в Вене, в Императорском склепе Капуцинеркирхе. О смерти мужа Шарлотте долго не решались сообщить: она и так-то редко радовала окружающих моментами прояснения разума, а тут… нет-нет, давайте подождем удобного случая. Из Мирамара родня забрала ее поближе к себе, в Бельгию, сначала в замок Лакен, где в январе 1868 года она узнала о расстреле Максимилиана, а затем в ее замок Бушу, что в Мейсе. Там она и жила в своем собственном мире, более не появляясь на публике, зато живо общаясь с галлюцинациями, время от времени приходя в буйство и круша хрусталь и фарфор, уничтожая книги и картины, охотясь на служанок с собаками. Успокаиваясь, она спрашивала, где носит ее супруга и отчего он не идет обедать. Каждую весну Шарлотта выходила из замка, спускалась к воде, садилась в лодку и заявляла: «Сегодня мы поплывем в Мексику».
Прожила Шарлотта долгих восемьдесят шесть лет, вплоть до 16 января 1927 года, когда развившаяся после гриппа пневмония все же одолела организм. Похоронили бывшую мексиканскую императрицу в Лакене, в церкви Божьей матери. Поговаривают, что ребенок у нее все же был (не одному Максимилиану изменять ей с женой садовника) и вроде как от бельгийского офицера Альфреда ван дер Смиссена, с которым она якобы встречалась в 1866 году, но сам Максим Вейган никогда так и не открыл тайны – сын он Шарлотте или нет.
Мурад V, депрессивно-параноидный султан на три месяца
Утром в понедельник 21 сентября 1840 года тридцать первый султан Османской империи Абдул-Меджид I релаксировал в хаммаме старого султанского дворца Чыраган (в Стамбуле, само собой).
Надо было набраться сил и человеколюбия перед рабочей неделей. Процедуру омовения прервал кизляр-ага, примчавшись с женской половины дворца. Главный евнух принес благую весть: вторая султанская жена, Шевкефза, родила мальчика! «Наконец-то!» – воскликнул Абдул-Меджид: что толку от других кадын, если они дочерей повадились рожать!
Радость омрачала лишь одна мелочь: по обычаю нужно было бы немедля одарить принесшего такую новость чем-нибудь ценным. Но хаммам же, откуда прикажете это ценное вынуть? Потом-то, конечно, подарок был сделан, но то потом, а здесь и сейчас традиция была нарушена – и султана долгое время не отпускала мысль, что примета дурная.
Зато отметили рождение наследника с размахом: Абдул-Меджид словно хотел задобрить судьбу. Новоиспеченная бабушка, валиде Безмиалем-султан, щедро одарила невестку и раздала золотые монеты всем прочим кадын, икбал и гезде в гареме. Самому новорожденному преподнесли (ну символически, он в это время женской грудью был занят) амулет от сглаза, украшенный бриллиантами, хитрый светильник, практически лампу Аладдина, малоактуальные на текущий момент серебряные шпоры и много более актуальный на ближайшие годы серебряный ночной горшок.
Мальчик рос, и когда приблизился седьмой день рожденья, отец вдруг вспомнил, что сентябрь же на дворе. В школу же пора. И провел положенный для всех молодых шехзаде, жаждущих приобщиться нектара мудрости, обряд бед-и бесмеле – вроде как благословил на угрызение гранита науки. И немедленно выпил. Он вообще любил это дело, хотя и харам, но султану чуть меньше харам, чем простому смертному. А Мурадка отправился в Топкапы на учебу.
Учился мальчик с удовольствием превеликим и склонности к тому имел немалые. Рисовать и музицировать, к слову, он начал еще раньше, чем школу… хорошо, на курсы молодого султана пошел. Учителей музыки ему еще тогда подобрали – итальянцев Гвателли и Доницетти (само собой, не абы каких, а известных и мастерством, и композициями собственного сочинения). Языки парнишке тоже давались без труда: арабский, французский, фарси (причем будьте уверены, учителя все сплошь именитые да знатные подбирались). В знании Корана, а также правильном понимании шариата его натаскивал шейх-уль-ислам Хайрулла-эфенди; военному делу учил аж целый военачальник Мехмет Эмин Намык-паша. А еще было любимое столярное дело – но скорее как хобби. А еще мальчик на скрипочке играл. Батя не ленился два раза в неделю проверять домашнее задание. И повторял: учись, сынок, у европейцев, они спереди планеты всей. Но только хорошему: плохого ты и без них нахватаешься.