Нравственное чувство и энергия воли испытуемого заметно ослаблены. Это доказывается как отношением К. к совершенному им делу, так и той жизнью, которую вел в последние 3–4 года этот человек, получивший приличное воспитание и прежде имевший достаточные средства к существованию: он с утра до вечера скитался по портерным и беспрерывно пьянствовал, вел нищенскую жизнь, постоянно обращаясь к братьям за денежным вспомоществованием.
Память у испытуемого сохранилась удовлетворительно. Собственно интеллектуальная сторона психической деятельности его, напротив, представляет значительные уклонения от нормы, заметные, впрочем, лишь при ближайшем знакомстве с К. К числу этих уклонений должно отнести крайнюю недальновидность и недостаточную сообразительность К., равно как и его наивную хвастливость. Так, относительно обстоятельств своей прежней жизни испытуемый делает сообщения, частью прямо неверные, частью такие, верность которых подлежит большому сомнению. Прибыв в больницу, К. сперва назвался «отставным подполковником», но, узнавши, что настоящий его чин ординатору известен, объяснил, что он, К., «в первый раз вышел в отставку» с чином подполковника (что опять неверно), затем снова вступил в службу, но в скором времени, после столкновения с князем N, был разжалован и в 1854 году вышел в отставку прапорщиком. Историю дальнейшей своей жизни К. дает в следующих чертах. После смерти матери он будто бы получил в наследство 1500 душ крестьян с соответственным количеством земли, но, живя разгульно, все свое имение быстро «прожил». В 1859 году женился на дочери ярославского купца П. («обещали дать 30 000, но надули») и переехал в Москву, где открыл «справочную контору» и стал заниматься «исполнением частных поручений». Дело его будто бы пошло настолько хорошо, что он стал получать чистого барыша до 25 000 рублей в год. В 1864 году разошелся с женою, после чего стал вести еще более разгульную жизнь, имея несколько дорогих содержанок. В 1875 году получил на Нижегородской ярмарке от одной из банкирских контор Англии заказ – заготовить в России 1 500 000 шпал. Имея в виду получить при этом за комиссию сразу 150 000 рублей, К. (по его словам) передал свою контору другому лицу и, заказав шпалы, переехал в январе 1876 года в Петербург, причем привез в кармане 6000–7000 рублей. В марте того же 1876 года познакомился с Богдановой, которая будто бы тогда же и поселилась в его квартире. Дело со шпалами не состоялось по случаю войны. В Петербурге К. тоже искал частных поручений, но выручка уменьшалась с каждым годом, а привезенные в Петербург деньги были быстро прожиты. Сначала он, вместе с Богдановой, помещался в приличных квартирах; когда же обстоятельства их сделались стеснительными, Богданова стала думать о месте и, наконец, поступила в услужение в портерную Орлова. В последний год К., вследствие пьянства, отстал от всяких занятий и жил лишь временным пособием со стороны братьев, квартируя по так называемым «углам».
Основываясь на том, что К. решается вступать в резкое противоречие со своим послужным списком, я полагаю, что в сообщениях испытуемого о прежнем его благосостоянии много преувеличенного или, может быть, даже прямо неверного.
Каких бы то ни было болезненных, ложных или упорных представлений, т. е. бреда в тесном смысле слова, у К. не имеется.
Прежде чем перейти к выводам из результатов исследования, необходимо остановиться на тех побочных медицинских вопросах, которые были возбуждены на предварительном следствии и при освидетельствовании К. в порядке, указанном 355 ст. УУС.
а) контузия в голову, полученная К. в 1843 году, для суждения о состоянии умственных способностей испытуемого не имеет никакого значения, так как она произвела лишь небольшую рану в мягких покровах головы, не повредив кости.
б) Если покойный отец К. страдал не мрачным помешательством, которым была одержима сестра К., а какою-нибудь иною формой умственного расстройства, то одно это обстоятельство еще не дает права сомневаться в существовании у К. наследственного предрасположения к психическому заболеванию. Только в редких случаях передается из одного поколения в последующие одна и та же психическая болезнь; обыкновенно же передается лишь «предрасположение» к заболеванию умственным расстройством. Таким образом, наследственною бывает не сама форма психической болезни, а лишь та невропатическая или психопатическая конституция организма, на почве которой, под влиянием различных случайных причин, с большою легкостью может развиться та или другая клиническая форма умственного расстройства. Это положение известно в науке под именем «закона полиморфизма или трансмутации наследственных психических страданий». Кроме того, по совместному действию случайных причин и закона «атавизма», едва ли может быть какой-нибудь определенный порядок при переходе умственного расстройства (хотя бы в различных формах) через несколько поколений.
Возможность существования у К. наследственной предрасположенности к психическому заболеванию не может быть отрицаема, в особенности ввиду того, что как в телесной, так и в душевной конституции испытуемого усматриваются некоторые неправильности, по всей вероятности, прирожденные (малый размер зубных коронок, неправильное образование твердого неба; с первой молодости обнаружившаяся наклонность К. к пьянству и к «буйственным поступкам»). Известно также, что люди с наследственным психопатическим предрасположением особенно часто поражаются периодическими, равно как и транзиторными формами душевного расстройства. Посему признанная за К. Военно-медицинским ученым комитетом (в 1854 году) способность временно впадать в состояние умственного расстройства тоже заслуживает некоторого внимания. Впрочем, для правильного суждения о состоянии умственных способностей К. в момент совершения им преступного деяния медицинское исследование открыло настолько твердую точку опоры в настоящем случае в физическом состоянии испытуемого, что вышеприведенные соображения относительно возможности наследственного предрасположения у К. включены сюда лишь ради уяснения суду медицинской стороны данного случая во всех ее подробностях.
Выводы и заключение. У К., как выше сказано, открыты все признаки весьма далеко подвинувшегося и по всей артериальной системе распространенного атероматозного поражения кровеносных сосудов (endarteriitis chronica deformans). Это поражение, повлекшее за собою последовательное страдание сердца (hypertrophia ventriculi senistri cordis) констатируется непосредственно как в аорте, так и в периферических артериях, в особенности же в art. temporales. Последнее обстоятельство заставляет заключить, что стенки артерий головного мозга тоже в значительной степени поражены атероматозным процессом, причем, как само собою разумеется, циркуляция крови в головном мозге и питание последнего не могут быть правильными.
Известно, что artpriitis chronica deformans есть одна из болезней, свойственных старческому возрасту, и что в сравнительно раннем возрасте она встречается у людей, с издавна предающихся пьянству. Так как, несмотря на 58-летний возраст испытуемого, мы не находим у последнего многих явлений старчества (например, выпадения зубов, хронического поражения желудочно-кишечного канала), так как поражение артериальной системы достигает у испытуемого столь высокой степени, что даже прямо не соответствует его сравнительно не весьма преклонному возрасту, то это поражение должно считаться в данном случае не явлением старческой дряхлости, а одним из резко выраженных у К. явлений хронического алкоголизма.
Что касается до психического состояния К. в настоящее время, то на основании вышенайденных признаков (а именно: неустойчивость душевного равновесия и тем обусловленная предрасположенность к аффектам, слабость воли и нравственного чувства, известного рода недостаточность в сфере суждений) должно заключить, что К. принадлежит к числу лиц, в известной степени слабоумных. Нет ни малейшего повода считать слабоумие К. прирожденным, и напротив, имеются все основания видеть здесь слабоумие приобретенное, являющееся естественным результатом многолетней преданности пьянству, каковое в данном случае постепенно вызвало органическое поражение головного мозга (arteriitis chronica cerebralis).
Медленно усиливающееся органическое страдание головного мозга, произведя ослабление умственных способностей К., до настоящего времени еще не привело испытуемого к полному лишению рассудка. Это видно и помимо результатов медицинского исследования, именно из поведения К. во время производившегося над ним следствия, равно как и из того обстоятельства, что все свидетели, в числе которых были люди, близко знакомые с К., а также и сама потерпевшая, знавшая его в продолжение 5 лет, никаких болезненных признаков в К., кроме состояния опьянения, не замечали (лл. 24, 41 об., 42, 46 об., 53 об.). Свидетели Сочилов и Орлов даже отзывались об обвиняемом как о человеке тихом, хорошем, разумном (л. 24 об.) и рассудительном, с которым «приятно провести время» (л. 24).
Засим остается еще вопрос о психическом состоянии К. в вечер 6-го сентября 1881 г.
Имея в виду, что циркуляция крови в головном мозге К., равно как и само питание мозга не могут быть правильными, что у испытуемого констатированы вышеприведенные признаки ослабления умственных способностей, и принимая во внимание, что К. страдает гипертрофиею сердца, вследствие чего у него могут являться приступы anginae pectoris вместе с приливами крови к голове (hyperaemia cerebri activa), мы должны признать, что К. в высокой степени предрасположен к болезненным аффектам, то есть умоисступлению. Что 6 сентября 1881 г. К., действительно, был приведен в состояние умоисступления, видно из следующего. В этот вечер случайное обстоятельство (Богданова села на колени к В., или, по крайней мере, так показалось К.) производит в испытуемом, который был на этот раз лишь «немного выпивши», аффект ревности. В этот момент вследствие отражения аффекта на гипертрофированном сердце, К. чувствует, как кровь ударила ему в голову, и затем теряет ясное сознание как своих ощущений, так и происходившего кругом него. С внешней стороны К. представлялся в это время сильно взволнованным (л. 17) и, будучи приведен в участок, продолжал находиться в возбужденном состоянии (грозил Богдановой, стучал рукой по столу), затем лег на диван и захрапел. Соответственно помрачению сознания с момента прилива крови к голове, К. о происходившем после этого момента частью вовсе не помнит, частью же вспоминает лишь крайне отрывочно и смутно. Все это, вместе взятое, представляет полную картину болезненной реакции органически пораженного головного мозга, т. е. полный комплекс признаков умоисступления.