удшему, и потом, что из сына вышел человек легкомысленный и слабохарактерный. Сомнение в нормальности умственного состояния обвиняемого возникло у отца главным образом (л. 25) потому, что ему, отцу, иначе было непостижимо, каким образом его сын мог совершить растрату и подлоги и затем в течение всего лета скрывать от отца свое положение. Муж сестры обвиняемого до конца августа 1884 г., когда у обвиняемого, после обнаружения растраты, был период отчаяния, ничего особенного в умственном состоянии Т.-Ф., по-видимому, тоже не замечал.
Сведения о прошлой жизни обвиняемого не могут не иметь значения. До 16-летнего возраста Т.-Ф. был совершенно здоров. Получил образование в Императорском училище правоведения, начав с приготовительного класса; был в заведении девять лет, так как в предпоследнем классе оставался два года, кончил курс в 1880 году, 22 лет от роду. Под влиянием товарищей познакомился с кутежными развлечениями еще во время пребывания в училище. К 1879 г. относится история, заключавшаяся в сообщениях его отца (л. 2 7): Т.-Ф., как только наступило для него время гражданского совершеннолетия, выдал, по наущению товарищей, вексель на довольно значительную сумму (2000 или 3000 р.); из денег, добытых под вексель, часть раздал взаймы товарищам, остальное собрался тратить сам. Впоследствии Т.-Ф. запойным пьяницею не сделался, но привык довольно часто посещать рестораны (с товарищами и, еще чаще, с камелиями), пил там водку (рюмок по 10–15 в вечер, как он сам мне сообщил), а после того обыкновенно пил шампанское. Скандалов в нетрезвом виде не учинял, до бесчувственности и беспамятства не напивался, возвращался домой на своих ногах. По окончании курса в училище Т.-Ф. в мае 1880-го определен на службу кандидатом на судебную должность при Санкт-Петербургском окружном суде. С января 1881 г. (как это видно из формулярного списка, л. следствия 10 и 11) по апрель 1883 г. исправлял должность помощника секретаря суда, но потом, пожелав заняться следственною частью, снова определился кандидатом на судебные должности. Получив право самостоятельного производства следствий, он в ноябре 1883 г. был командирован в Санкт-Петербургский уездный следственный участок, а в апреле 1884 г. был переведен в С.-Петербург.
Обстоятельства совершения деяний, Уложением о наказ. предусмотренных, таковы. В начале мая 1884 г. обвиняемый, приготовляясь к отъезду на лето в деревню, был занят заканчиванием имеющихся у него на руках следственных дел. По одному из порученных ему дел он должен был возвратить рядовому П. отобранные у последнего талон к ассигновке на 579 р. и две облигации С.-Петербургского Кредитного общества, в 100 р. каждая. Утром 11-го мая обвиняемый был, по обыкновению, на службе, а вечером того же дня, случайно имея эти принадлежавшие П. ценности вместе с собственными деньгами у себя в кармане, он отправился в Демидов сад, пригласил двух встреченных им там женщин и стал их угощать ужином и вином, причем и сам пил водку и шампанское. Привожу нижеследующие подробности, узнанные мною от самого обвиняемого при освидетельствовании его мною в больнице, в чем руководствуюсь 333 статьею Устава угол. судопроизводства. Когда своих денег у Т.-Ф. (около 60 р. их было у него) не хватило, он разменял, еще в Демидовом саду, одну из облигаций по цене, несколько низшей против курсовой. Все происходившее в Демидовом саду он помнит удовлетворительно, ибо тогда он еще не был очень пьян. Но естественно, выпитое вино не могло не иметь влияния на его скорую решимость истратить чужие деньги; вместе с тем, ему тогда представлялось, что для него не составит большой трудности на другой день добыть денег от отца или, заимообразно, от кого-либо из знакомых, на пополнение растраты. Из Демидова сада Т.-Ф. отправился с обеими женщинами (на двух пролетках) в ресторан Бореля; там кутеж продолжался, причем обвиняемый снова пил водку и шампанское, так что охмелел еще значительнее. В ресторане Бореля была разменена другая облигация. Около четырех часов утра, от опьянения уже смутно понимая происходящее с ним, Т.-Ф. поехал с обеими женщинами на квартиру одной из них, оставался там с ними около двух часов и, уезжая, заплатил им, сам вынув деньги из своего бумажника; помнит, что одной из них дал одну двадцатипятирублевую бумажку, одну десятирублевую и «может быть» еще одну, две пятирублевки; другой женщине дал не меньше двадцати пяти рублей (помнит одну белую бумажку). Приехав домой, он не имел и двух часов времени, чтобы выспаться. Встав в обыкновенное время, начал собираться на службу и непосредственно перед выходом из дома видел мимоходом отца и дядю (последний временно имел пребывание в их доме). Далее я привожу лишь сведения, имеющиеся в следственном деле. Придя в суд, Т.-Ф. занялся допросом свидетеля (л. 15) в ожидании прихода П., накануне вызванного на этот день для получения обратно своих ценностей. Пришедшему П. он возвратил талон и сказал, что облигации будут выданы после. В эту минуту (л. 15 об.) обвиняемому вдруг пришла мысль взять такую расписку с П. в получении талона, чтобы можно было потом сделать сверху приписку, что П. получил вместе с талоном и обе облигации. Такая расписка и была взята с П. обвиняемым в этот день, 12-го мая; но в течение целой недели он не мог решиться сделать приписку, причем, однако, не принимал мер к тому, чтобы достать денег на удовлетворение П. (иными словами, всю эту неделю обвиняемый колебался в выборе способа действования). Наконец, видя необходимость сдать дело прокурору, обвиняемый утром 19-го мая принес дело П. в суд и там (л. 16) своею рукою сделал на расписке П. подложную приписку. На другой день, т. е. 20-го мая, обвиняемый уехал в деревню, в К-скую губернию, оставался там до августа, т. е. до того времени, когда факт растраты и подлога обнаружился, мучился там раскаянием, упреками совести и ожиданием имеющего разразиться над ним судебного преследования (лл. 16 и об., 25 и об.), но ничего не предпринимал и отцу о своем затруднительном положении не говорил ни слова; впрочем, он не мог знать, что П. до августа не пойдет в суд за своими облигациями. В течении лета обвиняемый усиленно занимался сельским хозяйством (л. 86), и домашние ничего особенного в нем, по-видимому, не подозревали. В Петербург обвиняемый возвратился 19-го августа, уже по обнаружении его растраты и подлога, а 21-го августа П. была уплачена стоимость двух облигаций. Попав под следствие, Т.-Ф. был, по показанию его родных, в большом отчаянии и, во избежание позора быть судимым, собирался окончить жизнь самоубийством; впрочем, до попытки дело не дошло: обвиняемый уступил уговариванию со стороны отца и оставил свое намерение (л. 24). В таковом поведении обвиняемого, по моему мнению, нет ничего, указывающего, для беспристрастного взгляда, на расстройство умственных способностей Т.-Ф. Отец, однако, усомнился в нормальности умственного состояния сына и просил в сентябре 1884 г. д-ра Чечотта подвергнуть Т.-Ф. специальному освидетельствованию. Из показания свидетеля д-ра Чечотта видно, что последний находит умственное состояние обвиняемого вообще ненормальным, но не видно, чтобы при этом домашнем освидетельствовании (имевшем место, по-видимому, во второй половине сентября 1884) обвиняемый оказался действительно умопомешанным, в смысле определения, приведенного мною на обороте 2-го листка этого медицинского заключения.
Резюмирую мое заключение в следующих трех пунктах:
I. Т.-Ф. к числу лиц безумных либо сумасшедших не принадлежит; обыкновенное состояние его умственных способностей таково, что он может понимать свойство и значение своих действий и не лишен возможности управлять своими поступками.
II. Нет повода предполагать, чтобы в мае 1884 г. Т.-Ф. находился в состоянии временного умопомешательства, в припадке умоисступления либо беспамятства, равно как нет основания думать, что он в то время вовсе не разумел свойства своих поступков или совсем был лишен возможности выбора между мотивами действования. Обстоятельства учинения подлога даже прямо заставляют заключить, что обвиняемый сознавал тогда преступность этого деяния и притом не был влеком к совершению этого дела каким-либо болезненным или просто неудержимым побуждением.
III. Непринужденность выбора между различными мотивами действования у Т.-Ф. при совершении им деяний, Уложением о наказаниях предусмотренных, могла быть в некоторой степени ограниченною, так как он есть человек легкомысленный и слабохарактерный, неспособный твердо противостоять искушениям и соблазнам и не умеющий принимать по собственной инициативе энергические меры к исправлению своих ошибок; кроме того, он страдает нервным расстройством, которое есть последствие в детстве приобретенной привычки к онанизму, а на эту привычку, может быть, следует смотреть как на изолированное обнаружение на Т.-Ф. существующего в роду отца его предрасположения к душевным или нервным расстройствам.
С.-Петербург, 20-го апреля 1886 года.
Прим. изд. – Дело Т.-Ф., начавшееся в августе 1884 г., закончилось 16-го октября 1887 г. в публичном заседании С.-Петербургской Судебной палаты с участием присяжных заседателей. Может показаться странным, почему оно, не представляя по своей ясности и немногосложности никаких затруднений для следственной власти, тянулось с лишком три года. Это объясняется тем, что Т.-Ф. подвергался, собственно, троекратному наблюдению, с промежутками в несколько месяцев между каждым из них, в специальных лечебных заведениях. В первый раз в больнице св. Николая Чудотворца Т.-Ф. был наблюдаем с конца 1884 г. до весны 1885 г. старшим ординатором больницы К.В. Охочинским, который определил у испытуемого страдание позвоночного столба и, как результат наследственного предрасположения к психическому заболеванию, дегенеративное состояние умственных способностей, перешедшее в постоянное болезненное расстройство душевной деятельности. В распорядительном заседании окружного суда гг. врачи-эксперты согласились с мнением д-ра Охочинского, и прокурорский надзор предложил прекратить дело по 92 ст. Улож. о нак. Но Сенат, найдя, что в медицинском заключении К.В. Охочинского умственное расстройство Т.-Ф. недостаточно доказано, возвратил дело для дальнейшего наблюдения над состоянием умственных способностей Т.-Ф. Тогда последний 5-го марта 1886 г. вторично поступил пенсионером в больницу св. Николая Чудотворца, где и находился в течении двух с половиною месяцев под наблюдением В.X. Кандинского. По представлении вышеприведенного медицинского заключения В.X. Кандинского гг. эксперты в распорядительном заседании С.-Петербургского окружного суда просили, ввиду явного разногласия между мнениями обоих наблюдавших Т.-Ф. врачей, произвести в третий раз, уже в другом специальном заведении, испытание относительно состояния умственных способностей Т.-Ф., который для этой цели и отправился в больницу «Всех Скорбящих». Там д-р А.Е. Черемшанский после четырехмесячного наблюдения в конце 1886 г. нашел, что существуют очевидные признаки нервной слабости или нейрастении, по временам болезненное чувство страха и проч. В распорядительном заседании в начале 1887 г. гг. врачи-эксперты, кроме дегенеративного состояния умственных способностей Т.-Ф. признали, что в течение мая 1884 г. он страдал временным расстройством душевной деятельности (в смысле ослабления воли). После того как дело Т.-Ф. вторично восходило до Сената, оно наконец слушалось 16-го октября 1887 г