асильева вышла в прихожую и обернулась спиною к Николаю К., намереваясь зачерпнуть ковшом воды из кадки. В этот момент Николай К. набросил ей на шею веревочную петлю и, затягивая петлю, начал бить старуху кулаком по голове. Васильева, крича, упала (она вовремя успела просунуть обе руки в петлю и так не позволила сильно стянуть свою шею), а Николай К. в этот момент был уже за порогом кухни и тянул туда веревку петли. На лай собачки в комнате отозвалась из сеней другая собака, и тогда Николай К., оставив петлю на шее Васильевой, перешагнул через лежавшую на полу старуху и убежал. Отец К. ни в этот день, ни накануне не замечал в Николае ничего особенного. Когда, возымев подозрение на Николая К., пристав Лесного участка прибыл в дом его отца, то обвиняемый был найден спрятавшимся под избою брата. При дознании Николай К. (показания пристава и Скворцова) сознался в том, что пытался задушить Васильеву, но тут же, испугавшись, начал просить у потерпевшей прощения, причем разрыдался так, что не мог подписать протокола. Но судебному следователю обвиняемый показал, что он накинул петлю на шею Васильевой не для того, чтобы задушить старуху и обобрать квартиру, а лишь для того, чтобы попугать Васильеву (л. 11 об.). По его объяснению, желание попугать старуху и вместе с тем побить ее пришло ему в голову внезапно, но зла на Васильеву он никакого не имел. Веревка была снята Николаем К. с двери скворцовского ледника, и притом (если верить словам обвиняемого) не 24-го, а 26-го марта; к Скворцову же обвиняемый приходил будто бы в надежде выпросить у него себе работы. Примерно так же, как и у следователя (даже почти теми же самыми словами), обвиняемый объяснял свой поступок и мне, причем ответы на вопросы касательно своего деяния давал лаконично и весьма неохотно. Пробелов в воспоминаниях относительно хотя бы небольшой части из того, что делал обвиняемый за весь день 25-го марта, я не мог обнаружить.
7. При обсуждении противозаконного деяния Николая К. я строго ограничиваюсь соображениями чисто медицинскими. Как видно из предварительного следствия, лица, видевшие Николая К. в самый день 25-го марта, равно и накануне, а также 26-го марта, ничего особенного (за исключением рыданий при допросе 26 числа) в нем не заметили. Навязчивых представлений и импульсивных болезненных побуждений (не говоря уже о приступах временного сумасшествия) наблюдение в больнице у него не открыло, и на временные психические расстройства (хотя бы и элементарные) нет и намека в показаниях родственников. Конечно, если в данном случае логически исключатся возможные непатологические мотивы действования, то останется принять, что Николай К. учинил свое деяние в зависимости от ничем не мотивированного (и тем самым ненормального) намерения попугать и побить старуху. Глупая мысль или зловредное намерение могут внезапно явиться и в голове здорового человека, в известной мере слабоумного. Но у нормального человека глупая мысль и зловредные намерения не непременно ведут к действованию, ибо вслед за ними в голове человека являются представления задерживающие. Слабоумные же люди вообще наклонны к действованию без рассуждения, по первому побуждению, хотя бы последнее само по себе и не было явлением прямо патологическим. Даже имея возможность понимать непозволительность известного деяния, слабоумный субъект совершит такое деяние скорее, чем субъект нормальный, по причине слабости своей воли, т. е. по причине меньшей возможности противопоставить влекущему к делу побуждению представления исправляющие и задерживающие.
8. Таким образом, относительно состояния умственных способностей обвиняемого я могу выразиться лишь так:
I. Николай К. сумасшествием не одержим. Не будучи, строго говоря, безумным, он однако в известной мере слабоумен от природы.
II. В день 25-го марта сего года Николай К. находился в своем обыкновенном состоянии.
С.-Петербург, 10-го декабря 1888 года.
Прим. изд. – При освидетельствовании Николая К. в распорядительном заседании С.-Петербургского окружного суда 10-го декабря 1888 г. на вопросы о состоянии умственных способностей его, Николая К., в настоящее время и 25-го марта 1888 г. (на время совершения преступления) гг. врачи-эксперты ответили: «кроме некоторой, по-видимому, прирожденной слабости умственных способностей, ненормальностей Николай К. не представляет, и в таком состоянии находился, по всему вероятию, и 25-го марта 1888 г.». Заключение это было принято судом, и при рассмотрении дела в судебном заседании гг. присяжные заседатели признали К. виновным в покушении на разбой, но действовавшим без полного разумения, почему он на основании 1629 ст. Улож. о нак. и др. присужден к заключению в монастырь на 3 года и 4 месяца.
VIII. Медицинское заключение о состоянии умственных способностей крестьянина Ф. И., обвиняемого в убийстве.
1. Вследствие определения 8-го отделения С.-Петербургского окружного суда от 10-го июня сего 1888 года крестьянин Л-ского уезда Г-ской волости деревни С-но Ф. И. доставлен 22-го июня из С.-Петербургской пересыльной тюрьмы в городскую больницу св. Николая Чудотворца для исследования состояния его умственных способностей. Судебно-медицинское испытание этого обвиняемого было поручено главным доктором больницы мне, старшему ординатору Кандинскому, причем мне была дана возможность ознакомиться с обстоятельствами дела Ф. И. по протоколам предварительного следствия. Результаты моего исследования вместе с медицинским обсуждением обстоятельств преступления изложены мною в нижеследующем; при этом нахожу нелишним вперед сказать, что некоторая объемистость сего отчета всецело обусловливается особенностями данного случая, в судебно-медицинском отношении довольно трудного, и, кроме того, настойчивой симуляцией испытуемого.
2. Крестьянин Ф. И., 30 лет от роду, среднего роста, хорошего телосложения. Состояние общего питания у него вполне удовлетворительно, и в последнее время он обнаружил решительную наклонность к полноте. Признаков, в которых выражается на индивидууме процесс фамильного вырождения, равно как вообще природных неправильностей в строении тела у испытуемого, не замечается. Внутренние органы у него все нормальны, за исключением печени, которая при перкуссии оказывается весьма заметно увеличенною в объеме. Паретических и судорожных явлений, равно как расстройств чувствительности, у него нет. Рефлексы кожные и сухожильные нормальны. Следов сифилиса у испытуемого не имеется, и, по-видимому, он никогда не страдал этою болезнью. Соответственно 1-му спинному позвонку (наиболее выстоящее место спины) у Ф. И. на пространстве 3 квадр. сантиметров находится хроническая припухлость кожи и подкожной клетчатки, и поверхность кожи в этом месте является слегка покрасневшею. На затылке, в наиболее выдающемся месте задней поверхности головы, на пространстве 1 квадр. сантиметра волосы были вытерты и кожа в этом месте тоже была припухшею. Опухлость кожи и подкожной клетчатки в двух только что указанных местах была наиболее резко выражена при поступлении Ф. И. в больницу, и сразу трудно было понять ее происхождение, но впоследствии я убедился, чти это не что иное, как результат механического давления на эти места: Ф. И. со времени ареста усвоил себе привычку постоянно лежать на спине и в бытность свою в Л-ской тюрьме днем много лежал на голых досках нар, причем в указанных, наиболее выстоящих точках задней поверхности тело Ф. И. давило на доски всего сильнее. Лицо у испытуемого румяное; это частью выражение полного физического здоровья Ф. И. (последний ближе к полнокровию, чем к малокровию), частью же обусловливается первою степенью кожного поражения, называемого acne rosacea, весьма обыкновенного у лиц, долгое время и постоянно употреблявших спиртные напитки. Так, поверхность кожи на носу и щеках Игнатьева заметно шелушится, и на общем розоватом фоне этой поверхности усматривается масса несколько выстоящих маленьких плоских пятен, тесно расположенных между собою, интенсивно красного цвета. Разбросанные такие же пятна, но в зачаточном виде, усмотрены мною также на лбу и на подбородке испытуемого. На выдающихся точках лица (конец носа и скулы) можно, кроме того, видеть инъецированные мелкие сосуды в сильно извитом виде. При резком переходе из одной температуры в другую, при душевных волнениях у испытуемого цвет лица становится, вследствие усиленного кровенаполнения этих пораженных участков кожи (хроническое воспаление поверхности кожи), краснее обыкновенного, и тогда Ф. И. (как он иногда сам говорил это) чувствует в этих местах кожи лица легкое жжение или покалывание. Эта накожная болезнь (acne rosacea) должна быть отмечена, во-первых, потому, что она наряду с увеличением печени дает повод подозревать давнюю приверженность испытуемого к спиртным напиткам, во-вторых же и потому, что лица, увидевшие Ф. И. первый раз или обозревшие его поверхностно, найдя его нос и щеки ненормально красными, ошибочно могут принять это за выражение вазомоторного расстройства и допустить на основании этого у испытуемого приливы крови к головному мозгу. Глаза испытуемого ничего особенного не представляют; соединительная оболочка глаз в общем не полнокровна, но на ней в некоторых местах видны зигзагообразно извитые сосуды в направлении от периферии к роговой оболочке. Это явление зависит от повторных местных застоев крови и тоже имеет прямую связь с пьянством.
3. Первую неделю своего пребывания в больнице Ф. И. был совершенно спокоен, ни на что не жаловался, на все вопросы давал правильные ответы, рассказывал о своей прежней жизни разумно и обстоятельно. С прочими арестантами сходился мало; много лежал в постели. Ел с прекрасным аппетитом, спал превосходно.
Между 1-м и 15-м июля за испытуемым замечено следующее. Ежедневно жаловался врачу, что у него постоянно болит голова, или что у него в голове дурнота. С объективной стороны он был совершенно нормален, но иногда соединительная оболочка глаза у него являлась гиперемированною и лицо было краснее обыкновенного. Замечено, что перед визитацею он натирает себе глаза, нос и щеки руками, одеялом или рукавом халата, а также что он перед приходом врача лежит некоторое время на кровати, так чтобы голова его была свешена вниз. Наблюдающему врачу (т. е. мне) он говорил, что в настоящее время, помимо головной боли, он, Ф. И., вполне здоров; однако настойчиво выставлял мне на вид, что временами на него «находит затмение» и он бывает «совсем как сумасшедший», кроме того, он старательно обращал мое внимание на то обстоятельство, что он, Ф. И., полнокровен и весьма подвержен приливам крови к голове. Объективно приливов крови к мозгу у него не наблюдалось. Ел он весьма исправно; спал ночью прекрасно, несмотря на обычный для него послеобеденный сон. На вопросы отвечал спокойно и рассудительно; хорошо помнил прошлое; никаких особых странностей не обнаруживал. В эти две недели он днем сравнительно мало лежал на кровати, ежедневно гулял в саду и по коридорам. Не принимая участия в развлечениях своих товарищей (игра в карты и в шашки), он не всех чуждался, напротив, вел беседы с помощниками надзирателя и особенно подолгу объяснялся с одним из этих помощников, причем являлся последнему субъектом вполне разумным. Из арестантов он охотно беседовал с двоими; из них один (человек, в моих глазах, безвредный) – крест