умереть». Только что описанный субъективный зрительный образ, в качестве стабильной псевдогаллюцинации, более двух недель не отвязывался от мальчика и чуть не свел его с ума. Боясь насмешек, Александр не рассказывал про это «явление» окружающим, но страдал он сильно, в особенности днем, так как постоянное присутствие в сознании одного и того же насильственно вторгшегося туда и крепко там застрявшего зрительного образа, естественно, чрезвычайно тормозило умственную деятельность и не позволяло готовить уроки или просто читать. Смотря на то место, где стоял «невидимо явившийся отец Макарий», Александр ничего не видел, кроме реальных предметов, именно угла комнаты, по одну сторону которого помещался комод, по другую кожаный диван (служивший мальчику вместо кровати). При всем том, внутренним, ничем не сокрушимым ощущением он чувствовал присутствие этого псевдогаллюцинаторного фантома, и образ старика, стоявшего в прежней позе, как сначала – лицом к дивану, неотвязно держался перед его внутренним зрением. Сидя над книгой и напрасно стараясь с помощью чтения отвлечься (понятно, это был чисто механический процесс чтения, так как мысль тормозилась стабильной псевдогаллюцинацией), Александр боялся поднять глаза к тому месту комнаты, где, в его внутреннем видении, стоял св. Макарий, боялся, невольно ожидая, что увидит наконец этого старца уже не внутренним, а объективным зрением, как телесную действительность. Даже перейдя в другую комнату, Александр все-таки не мог отрешиться от своего старца и продолжал живо чувствовать, что последний все еще там, на прежнем месте, в углу, образуемом комодом и диваном, лицом к дивану. Эта стабильная псевдогаллюцинация, не оставлявшая Александра более двух недель, и навеянные ею мысли о близости кончины лишили мальчика сна и аппетита и привели его в состояние меланхолического угнетения духа, которое, наконец, было замечено родителями. Когда, таким образом, обнаружилось, что влияние учителя (домашние считали его полусумасшедшим, в действительности же это был полный сумасшедший, с религиозным бредом и галлюцинациями по ночам), посты и религиозные упражнения (в которых родители сперва не находили ничего дурного) действуют губительно на психическое здоровье Саши, учителю было отказано, а мальчика отправили в Иркутск для помещения в пансион. Изменение занятий и прежнего рода жизни, путешествия, новая обстановка и новые впечатления помогли Александру позабыть св. Макария и освободиться от мыслей религиозно-меланхолического свойства; без этой резкой перемены в судьбе мальчика у него, вероятно, не замедлило бы развиться настоящее душевное расстройство. В данном примере мы имеем чистый случай «видения в духе», которое, как здесь видно, может быть совершенно независимо от произвольной игры фантазии.
Что касается до примеров зрительных псевдогаллюцинаций при душевных болезнях, то я мог бы привести сотни таких примеров, так как во всяком сколько-нибудь значительном заведении для умалишенных псевдогаллюцинирующие больные могут считаться десятками. Большая часть параноиков суть псевдогаллюцинанты.
Больной Лашков одно время своей болезни (ideophrenia s. paranoia hallucinatoria subacuta) имел несколько эпизодических галлюцинаций зрения; около этого же времени у него были особенно живые и обильные зрительные псевдогаллюцинации. Находясь у нас, в больнице св. Николая Чудотворца, этот больной раз сидел на койке и смотрел на противоположную стену, прислушиваясь к тому, что ему говорили «голоса из простенка». Бред больного в это время вертелся на том, что врачи больницы согласились между собой, с целью спасения его, Лашкова, от будто бы угрожавшей ему смертной казни за политические преступления, постоянно действовать на него per distantiam посредством особой хитроустроенной электрической машины, и вообще производить над ним различного рода таинственные «эксперименты», от которых он, Лашков, в результате должен был придти к состоянию одурения, исключающему собой вменяемость. Вдруг он внутренно видит на недалеком от себя расстоянии весьма отчетливый зрительный образ – четырехугольный листок бледно-синеватой марморизированной бумаги, величиной в осьмушку писчего листа; на листе крупными золотыми буквами было напечатано: «Доктор Браун». В первый момент больной пришел было в недоумение, не понимая, что могло бы это значить, но «голоса из простенка» вскоре возвестили ему: «вот, профессор Браун прислал тебе свою визитную карточку». Хотя бумага карточки и напечатанные на ней золотые буквы были увидены весьма отчетливо, тем не менее Лашков по выздоровлении решительно утверждал, что это была не настоящая галлюцинация, и именно то, что он, за неимением лучшего термина, назвал «экспрессивно-пластическое представление». За первой карточкой стали получаться и другие, с разными фамилиями (исключительно врачей и профессоров медицины), причем каждый раз «голоса» докладывали: «вот тебе визитная карточка доктора X., профессора Y…» и т. д. Тогда Лашков обратился к лицам в простенке с вопросом, не может ли и он, в ответ на любезность врачей и профессоров, почтивших его своим вниманием, разослать им свои визитные карточки, на что ему было отвечено утвердительно. Надо заметить, что к этому времени Лашков настолько освоился с «голосами», что иногда (но не иначе, как оставшись один в комнате) обращался к ним с разного рода вопросами и протестами, произнося их вслух и выслушивая, галлюцинаторно, на них ответы. В течение целых двух дней Лашков, сидя один в своей комнате, только тем и занимался, что получал, путем псевдогаллюцинаций зрения, визитные карточки от разных лиц, взамен того мысленно (но не псевдогаллюцинаторно) рассылал в большом количестве свои собственные карточки, пока, наконец, не был резко остановлен голосом из простенка: «не стреляй так твоими карточками». Последняя из полученных больным карточек была напечатана уже не золотыми, а грязно-желтыми буквами, что «голоса» объяснили так: «Ну вот ты и дождался карточки, напечатанной г.». По выздоровлении Лашков утверждал, что при этом он прежде видел, а потом уже слышал объяснение, но не наоборот.
Несколько времени спустя тот же больной в течение трех дней подряд не мог отделаться от псевдогаллюцинаторного образа ординатора отделения (это был я). Во внутреннем зрении Лашкова неотвязно установился, в весьма точном и живом виде, мой образ, во весь рост и в натуральную величину, причем, к довершению неприятного положения больного, я не оставался в покое, а постоянно взмахивал руками и ногами, совершенно на манер тех игрушек из картона, где руки и ноги раскрашенной фигурки одновременно дергаются, если потягивать за ниточку. Не будучи в состоянии отделаться от этого псевдогаллюцинаторного образа, который, по мнению больного, был умышленно «навязан» ему мной, Лашков обратился с протестом к лицам в простенке, но получил от них лишь короткий и сухой ответ: «так надо!» Тогда негодующий больной воскликнул: «так навяжите же Канд-му, в отместку за эту его штуку, мой образ!» – и остался в полной уверенности, что его распоряжение исполнено.
Из множества других зрительных псевдогаллюцинаций Лашкова упомяну о следующих: большой золотой крест, и на нем огненными буквами надпись «свобода»; проф. П.И. Ковалевский (Лашков никогда не видывал д-ра Ковалевского, тем не менее был твердо убежден, что это не кто другой, как именно он) в клобуке и монашеской мантии, с архиерейским жезлом в руках, который он совал прямо в глаза Лашкову; один из служителей отделения глотал его, Лашкова, причем псевдогаллюцинировался как образ служителя, считавшегося больным за жандарма (глотавший), так и его собственный, Лашкова, образ (глотаемый). Весьма любопытно то, как этот больной объяснял самому себе свои зрительные псевдогаллюцинации: он отлично чувствовал, что видит все эти вещи не телесным зрением, но внутренно, и считал этого рода субъективные явления происходящими от того, что профессор окулистики д-р Браун, специально для этого вызванный из Москвы, особым образом обработал (на тогдашнем языке больного – «отпрактиковал») ему зрительный нерв. Настоящие же галлюцинации зрения Лашков считал реальными явлениями в пространстве, производимыми посредством волшебных фонарей и других физических приспособлений.
Г. Долинин во время своей болезни (галлюцинаторное помешательство) одновременно с постоянными галлюцинациями слуха и нередкими галлюцинациями зрения (которые временами бывали даже множественными) имел обильные зрительные псевдогаллюцинации. Одни из них служили как бы иллюстрацией для бреда больного и отличались от простых картин, созданных больной фантазией Долинина, лишь несравненно большей живостью и чувственной определенностью, равно как и своей неотвязностью, вместе с отсутствием чувства внутренней деятельности. Другие же, столь же чувственно определенные и живые, тоже неотвязные зрительные образы, возникали в сознании совершенно неожиданно и своим содержанием нередко давали новую пищу для бреда больного. Под влиянием галлюцинаций слуха в высшей степени подавляющего характера Долинин одно время своей болезни ежеминутно ожидал, что его поведут на пытку, на казнь (причем псевдогаллюцинировалась сцена казни через повешение), бросят в огромную, пылающую огнем печь и т. п. Но особенно долго его мучила, в виде зрительной псевдогаллюцинации, «нюрембергская красавица». Много лет тому назад в каком-то музее, где показывались средневековые орудия пытки, Долинин видел между прочим снаряд для казни известным образом погрешивших женщин – железная, внутри полая женская кукла, которая по длине своей вертикально разделялась на две половины и по внутренней поверхности была усажена большущими острыми гвоздями: несчастная жертва будто бы была зажимаема между двумя створками этого футляра, причем гвозди пронизывали ей тело. Между многими другими псевдогаллюцинациями зрения, Долинин одно время, в течение нескольких дней подряд, видел неотвязный псевдогаллюцинаторный образ: раскрытая, на манер шкафа, «нюрембергская красавица», в одной половине которой стоял он, Долинин, с искаженным от ужаса лицом и поднявшимися дыбом волосами.