Что касается до псевдогаллюцинаций, то ясно, что они суть патологическая разновидность образов воспоминания и фантазии, отличающаяся от обыкновенных образов воспоминания и фантазии многими характерными чертами, о которых нами уже достаточно говорено. Поставив псевдогаллюцинации в параллель с галлюцинациями, мы увидим, что псевдогаллюцинации имеют все черты, отличающие галлюцинацию от обыкновенных воспроизведенных представлений, но только за исключением одной: они не обладают присущим галлюцинации характером объективности.
Следовательно, весь вопрос сводится к тому, чем обусловливается тот характер объективности, который одинаково существенен как для галлюцинаций, так и для действительных чувственных восприятий?
Недавно была сделана новая попытка получить ответ на этот вопрос психологически-экспериментальным путем. К. Лехнер подвергал исследованию интенсивнейшие из своих воспроизведенных представлений и нашел в них более или менее выраженными все черты действительных чувственных восприятий, за исключением двух: недоставало сопутствующих представлений моторного и висцерального характера (именно представления пространственных отношений и проектирование в пространстве), равно как и представлений или ощущений деятельности в подлежащих органах чувств. Эти последние черты, говорит Лехнер, никогда не воспроизводятся, и этим самым обстоятельством доказывается, что они не кортикального происхождения, но зависят от деятельности внекорковых чувственных центров. Но нужно полагать, что способность чувственного воспроизведения у Лехнера очень слаба (известно, что в этом отношении существуют громадные индивидуальные различия)[77].
Оставив в стороне зрительные псевдогаллюцинации, относительно которых я решительно могу утверждать, что они всегда сопутствуются осложняющими представлениями «моторного и висцерального» свойства, будем иметь в виду обыкновенные образы зрительного воспоминания. Мне кажется, всякий, у кого способность чувственного представления не чересчур слаба, должен согласиться, что зрительные образы воспоминания и фантазии проецируются в пространство и что с ними нераздельно связаны различные представление отношений места[78].
Я могу весьма хорошо вызвать в своем воображении представление перспективы и телесности, представить себе, например, длинную, далеко вглубь уходящую колоннаду с человеческими фигурами, находящимися на различном расстоянии от моего умственного ока. Также и Фехнер говорит, что зрительное поле образов воспоминания кажется ему имеющим, подобно полю зрения открытых глаз, три измерения, т. е. в том числе и протяженность в глубину. Полагаю, что представление третьего измерения невозможно без сопровождающих представлений двигательного характера. Конечно, мне могут возразить, что те побочные моторные представления, которыми всегда сопровождаются вторичные зрительные представления, суть не что иное, как репродукции, так что в основании их нет действительных ощущений. Но тогда вопрос сводится снова к тому положению, которое он занимал до Лехнера, именно, к различию между воспроизведенными чувственными представлениями и непосредственными восприятиями, а для выяснения этого различия самонаблюдения Лехнера ровно ничего не дали[79].
Вообще говоря, разбираемый вопрос никак не может быть решен путем анализа воспроизведенных чувственных представлений. Образы воспоминания разнятся от образов непосредственного восприятия лишь отсутствием объективности последних. Ответа на вопрос, чем обусловливается этот характер объективности, должно искать не в чем ином, как в физиологической стороне процесса непосредственного восприятия.
Внешнее впечатление, подействовав на периферический орган чувства, вызывает через посредство чувствующего нерва, играющего роль проводника (последний при данных условиях своего периферического и центрального соединения проводит всегда лишь в одном направлении[80], именно, центрипетальном) специфическое состояние возбуждения в чувствующих клетках серого вещества узлов на основании большого мозга; эти клетки суть субкортикальные чувственные центры, называемые также центрами перцепции (Шредер ван-дер-Кольк) или органами психического метаморфоза (Нейманн). Последнее выражение значит, по Кальбауму, что, начиная с этого места всякое движение нервного вещества приобретает в живущем мозге психическую сторону, т. е. получает способность стать для индивидуума движением сознанным. Но действительно сознается чувственное впечатление только тогда, когда возбуждение чувственных субкортикальных центров, через посредство центростремительно проводящих, чувственных путей coronae radiatae, вызовет соответственное возбуждение в чувственных центрах коры полушарий, результатом чего, если внимание индивидуума не отвлечено от деятельности подлежащего внешнего чувства, будет «сознательное чувственное ощущение», «действительное объективное восприятие» или «первичное чувственное представление». Первичный чувственный образ всегда имеет характер объективности, другими словами, его возникновение всегда бывает сопряжено с непосредственным ощущением того, что в данном случае внешнее чувство действительно затронуто внешней причиной.
Важность роли субкортикальных чувственных центров в процессе объективного восприятия доказана Шредером ван-дер-Кольком как патологическими фактами, так и фактами из истории развития и сравнительной анатомии. Эксперименты на животных вполне подтвердили этот взгляд; «целый ряд физиологов-экспериментаторов, как то – Лонже, Шифф, Ренци, Вюльпиан, Демулен, Фолькманн, – показали, что животные, лишенные полушарий большого мозга, еще видят. Гольц заметил, что лягушка, у которой отняты мозговые полушария, двинувшись с места, не натыкается на находящееся перед ней препятствие, но обходит его; это доказывает, что у такой лягушки изображения внешних предметов на сетчатках принадлежат к числу мотивов, определяющих направление ее движения». «Разумеется, при объективном восприятии возбуждение должно достичь до коры полушарий, несомненно, имеющей свою особую форму восприятия; несомненно также и то, что образы воспоминания суть материал для происходящих в мозговой коре ассоциаций и для исходящих из нее двигательных импульсов. Но инфракортикальные центры при восприятии тоже возбуждаются. Инфракортикальные центры налагают на раздражения печать, приготовляющую последнюю к кортикальному восприятию». Пространственное восприятие есть функция коры, в которой раздражения nervi optici ассоциируются с иннервационными чувствами глазных мышц; «но сочетание этих факторов уже предуготовлено в четырехолмии; то, что передается от четырехолмия коре, есть не простое чувственное раздражение, но психический продукт, уже заключающий в себе элементы полного чувственного восприятия».
Если участие субкортикальных чувственных центров в процессе непосредственного восприятия налагает на первичный чувственный образ печать объективности, то следует думать, что и в произведении тех галлюцинаций, которые являются вместе и рядом с объективными восприятиями и бывают для сознания равнозначащими с последними, участие субкортикальных центров тоже необходимо. Еще в 1837 году Гаген доказывал, что фантазия сама по себе совершенно не в состоянии вызывать галлюцинаций и что представления никогда не могут сравняться с действительными восприятиями. Этим была подорвана старая теория (Эскироль, Лелю, Рейль, Гартман, Фальре sen., Бриерр де Буамон, частью Гризингер, в новейшее время Нейманн и Крафт-Эбинг, отчасти также В. Зандер), по которой галлюцинации суть не что иное, как весьма живые и «проецировавшиеся наружу» чувственные представления.
После Гагена приобрело широкое распространение другое воззрение, где в произведении галлюцинаций, считаемых теперь уже не просто воспроизведенными представлениями, но субъективными ощущениями, необходимо раздражение чувствующего нерва и «чувственного мозга». Принадлежащие сюда авторы (Гаген, Бэлларже, Кальбаум, Шюле, Люис, Мейнерт, Ритти, Штриккер, Вуазен, Гаммонд), соглашаясь в общем, расходятся в частностях; одни приписывают главную роль полушариям большого мозга; другие же, наоборот, чувствующему нерву и «чувственному мозгу». В последнее время оба эти основные воззрения стали сливаться вместе. Прежде термин «чувственный мозг», «Sinnhirn» имел очень определенный смысл и прилагался лишь к базальным узлам, принимающим в себя корни чувственных нервов. Но как только стало известным, что в коре полушарий имеются специально чувственные центры, как пункты кортикального окончания чувственных или центростремительных нервных путей, то оказалось невозможным не признать участия и этих центров в произведении галлюцинаций. Так, Шюле хотя и допускает, что для произведения галлюцинации, отличающейся характером телесной живости, нужна совместная функция чувственных центров коры и базальных узлов, resp. периферического нерва, но, признавая галлюцинации различного психофизического свойства, он говорит: «Таким образом, оказывается неизбежным дальнейшее предположение, что различный чувственный тембр галлюцинаций есть функция различной распространенности процесса раздражения в соответственном чувственном нерве по направлению к периферии, так что для вполне объективной галлюцинации необходима иррадиация возбуждения вплоть до периферического органа чувства». К центрифугалистическому воззрению Шюле, как мы сейчас увидим, весьма близко подходит воззрение Тамбурини, обыкновенно считаемого представителем теории чисто кортикального происхождения галлюцинаций.
По Тамбурини, главная роль в произведении галлюцинаций принадлежит чувственным кортикальным центрам; болезненное раздражение этих центров будто бы должно давать галлюцинации, совершенно подобно тому, как кортикальная эпилепсия является следствием раздражения двигательной области коры. Исходной точкой болезненного возбуждения, служащего непосредственно