«Видения Магомета изменили обыденную жизнь половины народов Азии и Африки. Догмат пророка привел в трепет души людей от Гвинейского залива до Китайского моря; три континента – Азия, Африка и Европа – были потрясены им до основания» (тоже слова Дрэпера).
Позже проповеди экзальтированного монаха Петра Пустынника подняли всю Европу для борьбы с неверными и двинули в Святую Землю многие сотни тысяч людей, которые нашли в этих походах свою гибель. «Кто бы мог вообразить, – говорит Г. Спенсер (Изучение социологии), – что хищнические короли и разбойнические бароны с такими же вассалами пройдут, поколение за поколением, по всей Европе, претерпевая всевозможные лишения и опасности и рискуя жизнью, с целью завоевать прославленную гробницу Того, Кто учил подставлять левую ланиту, когда ударят по правой!»
Ужасы первой французской революции, когда около 10 000 человек, замешанных или заподозренных в преступлениях против народа, было убито или казнено, – также представляют эпидемический характер. Общее число жертв наполеоновских войн простирается (по Спенсеру) до 2 000 000 человек, и все они погибли единственно из-за ненасытного честолюбия одного корсиканца, перед которым преклонялся весь мир и которого еще до сих пор называют великим. Воинственный энтузиазм может быть эпидемичным, равно как и поклонение успеху.
Итак, везде мы видим, что только идеи с аффективным характером, производя экзальтацию в массах и пробуждая страсти толпы, приобретают широкое эпидемическое распространение. Чистая, отвлеченная идея по существу своему мало заразительна, потому что, имея источником разум и чистое мышление, лишенная аффективного характера – она не по плечу толпе. Будь заразительны такие идеи – Царство Божие давно уже наступило бы на земле. Таким образом, хотя и бывает эпидемическое безумие, но нечего бояться, чтобы источниками эпидемии сделались те безумцы, о которых сказал Беранже:
«Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло, —
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь!»
Переходя к заразительности болезненных душевных проявлений, мы, прежде всего, должны сказать несколько слов о заразительности преступлений.
Заразительность преступлений, их наклонность принимать эпидемический характер не подлежит никакому сомнению. После преступления, почему-либо обратившего на себя всеобщее внимание, почти всегда совершается несколько преступлений, похожих на первое часто до малейших подробностей, так что имитативное происхождение их ясно с первого взгляда. Процесс заражения здесь происходит таким образом. В обществе всегда найдется достаточно людей, предрасположенных к преступлению или находящихся в обстоятельствах, наводящих на мысль о нем. Без влияния душевного контагия эти люди, может быть, и не дошли бы до преступного деяния. Но вот до них достигает слух о совершенном при подобных обстоятельствах преступлении, доходит газетный отчет со всеми подробностями процесса. Это обстоятельство является последним толчком, благодаря которому преступный замысел, существовавший только в смутном, неопределенном проекте, становится делом решенным и, наконец, приводится в исполнение.
В XVII веке процесс известной Бренвилье, обвинявшейся в целом ряде тайных убийств посредством яда, вызвал эпидемию отравлений, продолжавшуюся более десяти лет.
В 1857 году в Нью-Йорке наделал много шума процесс одной женщины, убившей своего мужа; в продолжение того времени, когда в публике продолжали говорить об этом деле, три женщины убили своих мужей.
Преступление Тропмана вскоре послужило оригиналом для трех случаев таких же убийств. Вообще первое время после процесса Тропмана в Париже покушения на убийства стали столь частыми, что было небезопасно выходить ночью на улицу, особенно в глухих кварталах города.
В 1868 году процесс итальянских бандитов, кончившийся казнью троих из них, обусловил в Марсели большую эпидемию всевозможных преступлений – воровства во всех видах, открытого грабежа на улицах и убийств различного рода.
В ноябрьской книжке «Вестника Европы» за 1875 год, в корреспонденции из Лондона, нам встретился весьма замечательный случай имитативного убийства, где преступление навеяно было художественным произведением, именно стихотворением Томаса Гуда «Сон Евгения Арама». Содержание этого известного стихотворения основано на действительном факте. Евгений Арам, ремеслом учитель, за много лет перед тем совершивший убийство, рассказывает одному из своих учеников, под видом сна, о своем преступлении. Убийца бросает труп в пруд, но на другой день пруд мелеет и труп становится видимым. Арам уносит его в лес и зарывает в кучу сухих листьев, но ветер разносит листья и труп снова обнажается. Убийца в отчаянии, видя, что земля отказывается скрыть его преступление. Некто Уэпрайт, семейный, довольно образованный человек, весьма талантливый декламатор, занимался публичными чтениями в Лондоне и в провинциальных городах. Любимым стихотворением в репертуаре Уэпрайта, которое он читал всего лучше, было «Сон Евгения Арама». В сентябре 1875 года Уэпрайт был арестован на улице Лондона, в то время, когда он перевозил куда-то два больших тюка, издававшие сильное зловоние. По вскрытии тюков в них оказалось разрезанное на части, полуистлевшее тело женщины. Это была любовница Уэпрайта, которую он ровно за год перед тем убил, разрезал на части и зарыл в погребе; так как потом труп стал распространять сильное зловоние, то убийца хотел перенести остатки тела в другое место. Неудивительно, что Уэпрайт с громадным успехом читал «Сон Евгения Арама», особенно это место: Ау! through he’s buried in a cave And trodden down with stones And years have rotted off his flesch The world shall see his bones![89]
Особенно заразительно и наклонно принимает эпидемический характер самоубийство. У человека, в известном смысле предрасположенного к самоубийству, находящегося в трудных обстоятельствах, в тяжелом горе, или страдающего меланхолией, первая мысль о самоубийстве является обыкновенно, когда он услышит или прочтет в газетах о самоубийстве, совершенном под гнетом подобных же обстоятельств. Раз явилась такая мысль, при благоприятных условиях она развивается все больше и больше и, наконец, приводится в исполнение. Начиная с Эскироля, врачи постоянно указывали на опасность от мелкой прессы, распространяющей в массе подробные и картинные описания различных преступлений и процессов. Не менее вредны литературные произведения, придающие самоубийцам ореол поэтичности и геройства. Madame Сталь не без основания говорила, что гетевский Вертер вызвал большее число самоубийств в Германии, чем весь прекрасный пол этой страны.
Вот уже несколько лет как у нас в России самоубийства, крупные кражи и мошенничества стали совершаться замечательно часто. Теперь нельзя взять номера газеты, не найдя в нем несколько случаев самоубийств или крупных краж; лица, служащие в банках и банкирских конторах, по-видимому, играют весьма видную роль.
Обращаемся к проявлению душевного контагия в патологической сфере. Прежде всего, мы должны здесь обратить внимание на контагиозность чисто нервных припадков, именно судорог.
Судороги различного рода весьма заразительны. Вид человека, пораженного судорожным припадком, вызывает такой же припадок у зрителя, если последний в известной мере расположен к судорогам. Так, в больницах, где много скопляется больных, страдающих падучей болезнью, очень часто приходится наблюдать, что эпилептический припадок у одного больного тотчас же вызывает припадки у многих больных той же палаты. Точно так же заразительны истерические приладки и пляска св. Витта. Эпидемии истерических судорог в особенно резкой форме наблюдаются в местах, где много женщин и девушек, самыми условиями жизни расположенных к истерии, живут вместе, напр. в воспитательных домах, женских приютах, учебных заведениях и монастырях.
В 1673 году в Голландии в одном приюте для сирот, где воспитывались девочки и мальчики от 10 до 18 лет, развилась эпидемия конвульсивных припадков, причем дети лаяли и рычали на манер животных. Об эпидемической истерии, соединенной с ложными идеями, мы будем говорить в другом месте (при описании демономании); здесь достаточно привести два случая эпидемических конвульсий. В одной женской мастерской в Париже, устроенной в большом помещении манежа, работало до 400 женщин и девушек. С одной работницей раз сделался припадок судорог с потерей сознания; не прошло трех часов – 30 работниц были поражены такими же судорогами, а на третий день число больных возросло до 115. В 1862 году подобная же эпидемия развилась между девушками Монтмартского прихода, готовившимися к первому причащению. У трех девушек в церкви за утренней службой сделались припадки судорог с потерей сознания; то же повторилось и за вечерней службой. Со следующего же дня припадки стали делаться и у других девушек, так что из 150 конфирманток заболело 40 (Bouchut, De la contagion nerveuse). При подобных эпидемиях единственное средство прекратить болезнь – разъединить пораженных ею. Бургав прекратил эпидемию судорог в одном женском учебном заведении тем, что поставил перед девицами жаровню с горячими углями и объявил, что он будет жечь каленым железом тех, с которыми произойдет припадок.
Из всех эпидемических нервно-психических поражений особенно замечательны коллективные галлюцинации, когда несколько или даже множество людей имеют одни и те же обманы чувств. Вот несколько примеров. Пордедж (Pordage – известный английский мистик и визионер, живший в XVII веке), его ученики – Джени Лид, Томас Бромлей, Гукер, Саббертон и другие, собравшись вместе, одновременно видели следующее: перед ними в торжественном церемониале проходили силы ада во всем их величии. Князи тьмы восседали на облачных колесницах, влекомых чертями в образе грифов, драконов, львов, медведей, тигров; подле шла блестящая свита второстепенных дьяволов; простые черти вместе с грешниками составляли воинство, парадировавшее по всем правилам под командой дьяволов отвратительно уродливого вида, полулюдей-полуживотных. Компания Пордеджа могла видеть эту картину как с закрытыми, так и с открытыми глазами, потому, говорит сам Пордедж, «что мы глядели не телесными очами, а очами духа» (Boismont, Des hallucinations; Perty, Die mystisch. Erschein, d. menschl. Natur). В истории можно найти много примеров коллективных галлюцинаций; особенно богата ими эпоха крестовых походов.