оже на лошадях две санитарки и медицинская сестра Тамара со всеми атрибутами для противооспенных прививок.
— Что же было дальше? — торопила я.
— Так все и поехали… Целую неделю прививали оспу… Уже заканчивали работу, когда кто-то распустил слух, что русские прививают смерть… — Анна Петровна откинула со лба прядь светлых волос. — Плохо нам пришлось… Таджички перед нами захлопывали двери кибиток… В отдельных случаях мы делали прививки с большим трудом… долго приходилось убеждать и уговаривать. Никто не хотел продать лепешки или яблока… В одном кишлаке после прививок оспы несколько темных личностей нас проводили градом камней… Лошадь захромала от ушиба… Едва ускакали…
— А потом?
— Сколько друзей приобрела я потом в этом кишлаке… Но в тот раз от непривычки к верховой езде и переживаний я заболела… чувствовала себя разбитой… Два дня не поднималась с постели. А Ольга Ивановна не отходила от меня, а потом во всем заменила мне родную мать… С оспенных прививок и началась для меня врачебная практика.
— И оспы больше не было?
— Нет… А через две недели приехал к нам инспектор министерства с приказом срочно провести противооспенные прививки населению района, где наблюдался случай оспы… А мы уже провели…
— Вы и больных принимали?
— Конечно, только без часов и праздников.
— То есть как?
— А так, с раннего утра и пока всех не примешь. Ведь не откажешь больному, если он проехал километры, а то привезут роженицу или человека, укушенного скорпионом…
— Наверное, повидали разных больных?
Анна Петровна взглянула в окно вагона на плывущую даль степи.
— Пришлось повидать многое… У меня на глазах умирал от боли в животе дехканин, а я так и не знала от чего, потому, что было похоже и на аппендицит, и на заворот кишок, а может быть, и на перитонит, а около нет не только профессора, а просто врача постарше тебя, — вот тогда и начала мыслить, сопоставлять, осторожно действовать, чтобы не повредить… Много было и бессонных ночей. Не отходила от постели больного… И, представьте, нашла причину болезни, помогла и дехканин выздоровел. Сама не верила.
— И как вы только сумели все одна!
— Не одна, а вот с ней и с другими, — кивнула она в сторону дремлющей старушки. — Она опытная бывшая хирургическая сестра, чудесный человек и хороший помощник. На первых порах именно с ее помощью я начала приобретать опыт. Научилась принимать роды, вправлять вывихи, переливать кровь, делать внутривенные вливания и умела уже многое другое, чему так хорошо учит при помощи книги жизнь, практика… Да, разве практика сельского врача только в этом? Он самый беспокойный человек в районе. Если в сельпо продают недоброкачественные продукты, врач требует закрыть продажу… Нет в хлопковом поле пункта первой помощи — надо его организовать. Сельский врач — это и неотложная помощь и скорая… Он обязан устранить боль и не допустить безвременную смерть… Вот здесь и началась врачебная практика. — Анна Петровна без улыбки внимательно взглянула на меня и сказала:
— Если вас не утомит, я расскажу один случай…
— Утомит?… Да я готова слушать целую ночь!
— Должна вам заметить, что осень в Таджикистане очаровательна. В это время поспевает хлопок, зреет виноград, наливаются соком гранаты.
— А зима в Таджикистане бывает?
— Конечно… только она особая… самое неприятное зимой — это ветер! А вот дождь пойдет, так льет, льет недели, даже вспомнить скучно. Снега почти не бывает. Вам не хочется спать?
— Нет, что вы?! — искренно заверила я.
— Однажды… в очень сырой ноябрьский вечер постучала ко мне в амбулаторию старуха-таджичка и объяснила, что у нее умирает внук, сирота Али…
Анна Петровна приподняла брови, как человек, который что-то припоминает, и взглянула в окно на красноватый закат неба.
— Такие посещения бывали частенько, и мы никогда не отказывали в помощи. Но этот день был годовщиной смерти сына. Ольга Ивановна, видимо, и не сомневалась, что и на этот раз визит состоится, и стала собираться вместе со мной в путь. Трудно мне было в этот день. — Анна Петровна вздохнула и продолжала. — Ольга Ивановна — опытная помощница. Она захватила даже маленькую походную лабораторию и все, что может понадобиться. Мне казалось, что лошадь идет слишком медленно, а кишлак неизмеримо далеко. Под проливным дождем, накрытые брезентом, мы приехали на рассвете. Хрупкий, курчавый мальчик, лет пяти, лежал без чувств. Я с трудом посчитала его слабый пульс, послушала сердце, легкие, прощупала большую плотную селезенку. Картина ясная — тяжелая форма малярии.
Повидимому, он болел давно. Наша походная лаборатория дала нам возможность определить у мальчика тропическую малярию. Мне стало ясно: он умрет, если не принять самых энергичных мер. Но каких? Пока Ольга Ивановна вводила больному под кожу сердечное средство, я взяла капельку крови из пальца больного и определила группу. Моя кровь была первой группы и ее можно вливать любому человеку. Стакан крови для меня особого значения не имел, а мальчика это могло спасти.
Ольга Ивановна расстелила салфетку, обмыла спиртом мою руку и руку мальчика, приготовила инструменты и с ее помощью часть моей крови была перелита мальчику. Когда к нему вернулось сознание, я уехала домой.
Ольга Ивановна осталась выхаживать больного, как выхаживала всех, кто оставался на ее руках. Через несколько дней я снова проведала маленького пациента.
Переливание крови и последующее лечение дали неожиданный лечебный эффект…
— И мальчик совсем выздоровел?
— Да… Но малярией болели многие другие, а охватить их всех лечением я была не в состоянии. Вот и пришла мысль организовать малярийную станцию с больничными койками.
— Вы, конечно, немедленно организовали?
— Вы думаете это так просто? — ответила она на вопрос вопросом. — Ведь именно этому ни меня, ни вас не учили… Правда?
— Да… — согласилась я, недоумевая, почему именно в вопросе организации больницы в сельской местности главным действующим лицом должен быть врач. Мне было известно, что больницы открывают райздравы, министерства, а при чем тут врач, который обязан притти на готовое? В то же время выходит, что именно сельский врач и является главным организатором больничного дела… Непонятно!
Анна Петровна продолжала:
— Эта мысль не давала мне покоя. Вот и стали мы с Ольгой Ивановной частыми посетителями сельсовета, райздрава, а один раз, сытые обещаниями, взяли да и катнули в самый город Сталинабад, в министерство здравоохранения. Добились разрешения и назад… Однако здесь трудности и начались… Какая же это малярийная станция — больница, если окна без сеток, а вокруг видимо-невидимо стоячих болот с малярийными личинками комаров. Значит, надо их обезвредить? А для этого где достать парижской зелени или просто нефти?
Анна Петровна облокотилась на вагонный столик и между ее бровей залегла складка.
— Вот и пошла я на поклон к директору совхоза. Показала ему в цифрах, сколько у нас малярийных больных. Убедила не сразу… Пришлось убеждать через райком партии. Потом дал не только нефти, но и комсомольцев на подмогу… Весь наш персонал нефтевал болота…
— А сетки для окон вам прислали?
— Нет… Мы их нашли в одном соседнем хозяйстве, куда их завезли для оранжереи, да так они и валялись без дела… Долго уламывали председателя колхоза. Да так и не уломали, пока он в обмен не получил от нашего сельсовета горбылей для постройки… только тогда и дал нам сетки, а в придачу овощные лейки, которые мы приспособили для нефтевания. Открыли пункт. Вначале не управлялись, было много больных. — Анна Петровна прямо взглянула мне в глаза и сказала. — Но больных становилось все меньше, пока малярию не свели на нет. Нашему опыту приехали поучиться даже научные работники Тропического сталинабадского института. Изучали и проверяли наш метод лечения…
— А что было с тем больным мальчиком?
Анна Петровна вскинула на меня свои серые спокойные глаза.
— Мальчик Али выздоровел… В ту зиму его отца убили на фронте, а единственная родственница-бабка умерла. Ну вот мы с Ольгой Ивановной и определили его в Суворовскую школу. Теперь учится, постоянно нам пишет… А вот и Ольга Ивановна проснулась, — произнесла рассказчица и ласково взглянула на старушку.
Ольга Ивановна на секунду зажмурила свои темные живые глаза и вдруг улыбнулась. Лицо ее выглядело добрым и немного лукавым. Она поправила выбившиеся пряди седых волос из-под косынки.
— Вишь, сплю без конца, старая, — ворчливо заметила она и бодро, не по летам, поднялась. — Сейчас будем есть дыню! — Ольга Ивановна выкатила из-под сиденья желтую большую дыню.
— Какая огромная! — мой громкий голос привлек попутчиков соседнего купе.
— Это нам в дорогу колхозники наши принесли… — заметила Ольга Ивановна. — Они нынче выращивают такие дыни, что миру на удивление… Нигде таких нет, даже у вас в Москве, — говорила она и, разрезав дыню, первый сочный ломоть подала мне.
— Кушайте! Жаль, Али полакомиться нельзя… — с сожалением сказала она и смахнула рукой неожиданную слезу.
— Опять за свое?! — словно сердясь, произнесла Анна Петровна.
— Да, уж ладно, не буду… Только маловато, родной, У нас погостил и дынь не отведал… Все-таки в Суворовской школе уж очень большие военные строгости… Ну, ладно, не буду… — смолкла Ольга Ивановна и, захватив несколько ломтей, пошла угощать соседнее купе.
Я поняла, что таджикский мальчик Али, видимо, стал для Анны Петровны вторым сыном.
Поезд прибыл в Москву. Только теперь мои скромные попутчики, врач и фельдшерица, сообщили, что их вызвали в Кремль для получения награды. Я с сожалением рассталась с попутчиками.
Через несколько дней в комиссии по распределению врачей меня спросили. — Где бы вы хотели работать врачом?
— Хочу в Таджикистан! — ответила я совершенно неожиданно не только для комиссии, но и для себя самой.
Председатель, старый профессор, улыбаясь моей поспешности, сказал:
— В Таджикистане молодому врачу, пожалуй, будет трудновато… Ну, а если бы мы предложили вам поехать на Кавказ, скажем, в места, где в свое время побывали и Пушкин, и Лермонтов? Там сейчас тоже нужны врачи…