Допрос опять был безрезультатным, и следователь после нескольких попыток обернулся к господину, сидящему за столом. Тот молча отпустил всех присутствующих. В кабинете осталось три чело века. Двое пожилых людей смотрели на одного молодого и старались проникнуть в его суть. Идея, возникшая у Гельмута Смита, дала результат, и служитель аэропорта, в котором произошло это злосчастное происшествие, узнал в одной из фотографий задержанного. Сопоставив события месячной давности и события, происшедшие в начале прошлой недели, комиссар Смит пришел к мысли о соответствии признаков событий, и эта версия, поддержанная Карлом Вуфнером, дала результат. Теперь оба хотели посмотреть на того, кого они тщетно разыскивали и действия которого неоднократно обсуждали. А Арнольд молча смотрел на двух больших чиновников, одного из которых он почти сразу узнал: это был заместитель министра, курирующий вопросы безопасности, господин Карл Вуфнер, генерал, доктор права, профессор. Он был хорошо известен Арнольду, в памяти которого словно на экзамене всплыли данные об этом человеке. Второго человека Арнольд не знал и никогда его не встречал, поэтому его несколько насторожило молчание двух таких важных чиновников, которые не спешили ставить вопросы, на которые наверняка они не получат ответа.
Просидев так около пяти минут, господин Вуфнер нажал кнопку сигнала на столе и сказал вошедшим сотрудникам, что задержанного можно увести. Арнольд молча встал и вышел, сопровожда емый эскортом охраны, а два господина, оставшись в одиночестве, вновь заговорили об этом странном случае, а точнее, о цепи событий, происшедших в последнее время.
Прошло еще два дня, и Арнольд начал уже думать о том, что, наверное, с каналом связи что-то произошло. Он ждал, что все прояснится или изменится намного скорее, по крайней мере, так его учили и так уже было в его неспокойной, хотя и не столь продолжительной работе, которая началась как бы незаметно, перейдя из учебной практики и опять переходя в постоянную учебу после завершения каждого рабочего мероприятия. Но в этот раз что-то случилось, и обычные сроки уже прошли. Арнольд отказался от услуг адвоката и продолжал молчать на допросах, которыми, правда, его не обременяли.
Закончилась неделя, проведенная Арнольдом в департаменте безопасности, а события словно замерли на месте. И вот на девятый день утром в комнату Арнольда вошел один из охранников и, осмотрев помещение, замер у двери; через мгновение в камеру вошли Карл Вуфнер и Шеф. Арнольд, сидевший за столом, замер и боялся пошевелиться. Господин Вуфнер положил перед Арнольдом лист бумаги, на которой было написано, что задержанный господин Арнольд Браун освобожден по решению соответствующих инстанций и что ему приносятся извинения за причиненные неудобства. Шеф молча стоял рядом с сановным чиновником и молчал. Когда Арнольду объяснили, как оформить последние документы, оба господина вышли, сообщив, что будут ожидать Арнольда в офисе. Затем в комнату вошел следователь Циммерман. Он должен был также подписать документы, как следователь, который открывал дело. Циммерманн старался не смотреть на Арнольда, который так же продолжал сидеть за столом. Циммерман заверил все документы и уже было хотел покинуть комнату, но Арнольд вдруг остановил его, придержав за плечо. Следователь поднял голову, хотел опять извиниться за свою выходку, но короткий удар переломил его пополам. Задыхаясь и схватившись за живот, Циммерман повалился на пол. Арнольд отошел от стола и, не торопясь, стал переодеваться в принесенный костюм, не обращая внимания на Циммермана, который медленно приходил в себя. Никто из сотрудников не смел заглянуть в комнату, а так как следователь даже не вскрикнул, то стоявшие снаружи охранники ничего не заподозрили. Наконец Циммерман пришел в себя и, тяжело дыша, стал медленно подниматься, ноги его плохо слушались. В какой-то момент Арнольду стало как-то жаль этого человека, но сдерживать свои чувства Арнольду совершенно не хотелось, а тот удар во время первого допроса был лучшей визитной карточкой следователя. Циммерман отдышался и вышел в коридор. Арнольд переоделся и, подписав бумаги, передал их стоящему за дверью офицеру, который тотчас помчался в сторону офиса, где Арнольда уже ожидали. Теперь Арнольда уже не конвоировали, а сопровождали с почтением. Циммерман стоял у лестницы и хотел что-то сказать Арнольду при его приближении, но Браун демонстративно проследовал, даже не обратив внимания на стоявшего чиновника, которому вскоре было предложено покинуть этот пост и перейти с понижением на другую работу.
Арнольд вошел в помещение офиса, еще раз расписался, получая свои документы и вещи, и вместе с Шефом покинул здание департамента. Всю дорогу Шеф молчал, а Арнольд с каким-то удивительно радостным чувством смотрел на окружающий мир, такой естественный для живущих в нем и такой жестокий для тех, кто знает его истинную цену.
На одном из перекрестков Шеф притормозил и быстро юркнул в освободившееся место на стоянке. Обернувшись, он протянул Арнольду руку, и они обменялись крепким рукопожатием. Арнольд ничего не спрашивал Шефа, но тот сам рассказал, что Джим был арестован в тот же день, как материалы были доставлены, и его участи трудно позавидовать. Бронс «вычистил» всех, кто был указан в материалах, причем сделал это очень быстро. Ядро боевой группы его организации перестало существовать, но, по-видимому, вскоре появится новый зародыш, из которого будет развиваться смертоносный организм. Часть материалов была передана в прессу, и операции с красной ртутью удалось блокировать, разрушена часть сети наркобизнеса. Сам мистер Бронс понес огромные потери, но он под громадный залог освобожден, и армия его адвокатов уже работает на благо своего патрона. Эта новость не обескуражила Арнольда, он прекрасно понимал, что можно достичь только временного успеха на наиболее опасном направлении, но практически невозможно изменить положение дел в целом. Что ж, это неизменный закон его профессии.
Шеф достал чек с суммой гонорара за работу Арнольда Брауна. По желанию обладателя этот чек можно было обналичить, перевести на счета или обратить в депозит. Арнольд убрал чек и взял новые документы, которые протянул ему Шеф. Теперь у Арнольда Брауна было новое имя. «Господин Браун» исчезал, чтобы уступить место новому имени, которое пока было просто именем, но в той бесконечной череде событий ему наверняка найдется работа… когда-нибудь, в будущем.
…И вновь самолет разрезал пространство, стараясь соединить две дальние точки мира в одну, имя которой аэропорт. В салоне первого класса на первом ряду для некурящих пассажиров сидел молодой человек. Он сидел на кресле у прохода, но взгляд его был направлен на затейливые формы облаков, над которыми летела серебристая стальная птица, а мысли пассажира сейчас были далеко. Он вспомнил, как, расставшись с Шефом и проведя все, что требовала его профессия для вопросов безопасности системы в целом и его, как части той невидимой и неосознаваемой до конца системы, Он вылетел на день в Испанию только для того, чтобы возложить цветы на могилу Мигеля – человека, с которым его связывали и совместные занятия единоборствами, и совместное обучение, и совместная работа, и однажды спасенная жизнь. Он стоял на тихом испанском кладбище, положив на могильную плиту громадный букет алых роз. Сколько раз Он уже стоял так же над могилами своих друзей – Анджея, Магомета, Майкла, теперь – Мигеля… Скольким людям Он был обязан жизнью и скольким людям они спасли жизнь? Он замер. Строки сами всплыли в памяти:
Ты выбрал Путь исканий и потерь,
И неустроенность, и риск без всякой меры…
Ты выбрал Путь, и верен будь теперь,
Ведь жить нельзя без нашей крепкой веры.
Засада, концентрация, бросок,
Артподготовка, марш, атака с ходу,
Захват и штурм, простреленный висок,
Страданье, кровь и множество народу…
И только черных масок резкий ряд
И головы, склоненные упрямо…
Нам в спину очень много говорят,
А мы всегда идем по жизни прямо.
Кто мы? Убийцы, боги, подлецы?
Герои? Иль мучители столетья?
Мы в век террора – жизни кузнецы,
Кующие на крови в лихолетье.
И вновь автобус и блужданье лиц,
И каждый взгляд в себя сосредоточен.
Ребенка плач, истошный крик девиц,
А каждый выстрел должен быть сверхточен.
В заслуги нам и слава, и позор,
А вечная борьба – как бег на месте,
И по-мещански чистенький укор,
И боль утрат, и вечность жажды мести.
Но мы идем, и нас не повернуть.
В стремленье том извечная задача
Постичь, познать и, может быть, вернуть
Всего лишь жизнь, а это что-то значит…
Ты выбрал Путь исканий и потерь,
И неустроенность, и риск без всякой меры.
Ты выбрал Путь, и верен будь теперь,
Ведь жить нельзя без нашей крепкой веры…
Он медленно поднялся и, поклонившись, вышел на боковую аллею кладбища, где обернулся. Вновь нахлынули чувства. Он увидел жену Мигеля, которая приближалась к могиле мужа. Увидев букет свежих цветов, она оглянулась, ища того, кто бы это мог сделать, а затем Он увидел, как вздернулись ее плечи и она, упав на колени, склонилась над камнем, под которым покоился прах ее любимого человека. Он тихо склонил голову и пошел к выходу…
Жизнь продолжалась, несмотря на всю бессмысленность и бренность мира, и Он, так же как и его коллеги, часто презираемые, подозреваемые, непонятые порой самыми близкими людьми и все-таки делающие свое тяжелое и часто грязное дело, помогает удержать такое хрупкое сооружение, как жизнь, капризная, как пресытившаяся женщина. Ну что же, эта женщина могла забросить Его куда угодно, могла создать любые трудности и преграды, но именно благодаря ей Он всегда возвращался туда, где Его всегда ждала та женщина, ради которой можно было вынести все. А если этого нет, то умирать, конечно, легче, а вот жить?… Но этот вопрос каждый решает сам, а сейчас Он летел туда, где Его ждали. Он летел домой…