Еще 200 Дж. Опять неудача. Решили остановиться на этом. Фибрилляция предсердий сохраняется… Но не знаю, что подействовало, но спустя полчаса ритм вдруг стал сам урежаться и давление стало более стабильным.
Под дверью реанимации плакала бабушка, его бабушка. Шутка ли — в этом году они должны были отметить шестидесятилетие совместной жизни! Шестьдесят лет!!! Уму не постижимо! А в палате ни на минуту не прекращалась борьба за его жизнь.
Инсульт исключили. Кардиогенный отек легких поставили. Усталое сердце не справилось с жизненной нагрузкой и внутрисосудистая жидкость стала пропотевать в легочные мешочки — альвеолы.
Вечером режимы чередовались от полностью управляемой вентиляции до поддержки аппаратом самостоятельного дыхания. Хрипы ушли, легкие задышали свободно. В мозг поступило достаточное количество кислорода. Дед очнулся. Не смотря на наши экзекуции — очнулся. Ровно в двенадцать ночи, когда куранты пробили двенадцать раз, я его экстубировал (удалил трубу из трахеи).
Утром улыбается, шутит, вернули ему вставные зубы, очки. То ли серьезно, то ли в шутку:
— Ну вот, хотел на тот свет, а вы не пустили!
— Ты че, дед, там за дверью твоя бабка слезами умывается, а ты на тот свет! Рано еще помирать!
— Ну ладно, ради моей старушки поживу пожалуй, ведь в этом году годовщина у нас — 60 лет!!!
Что же вы творите?
У меня папа всегда мечтал, что мы, сыновья, станем врачами. Он говорил (то были девяностые):
— Вова, мы, медики, сейчас плохо живем, а посмотри, как живут врачи в Америке. Там это Врач, с большой буквы! У него заработная плата по настоящему достойная нашего тяжелого труда, и ты будешь так жить.
Лишь мама мне тихо шептала: «Вовочка, может, ты в инженеры подашься?»
— Не, мама, я хочу быть врачом.
Я, наивный, верил в счастливое будущее. Поступил в институт и стал врачом, и сейчас я понимаю, что дальше будет только хуже.
Показательный случай с доктором из Белгорода. Он убил пациента. Ужасный поступок, мы, медики, единодушно осуждаем это, пусть он получит свой срок, как обычный убийца, по закону, а не под давлением общественности. Но ведь то, что творится в обществе, ужасает больше. Народ мечтает о максимальном наказании убийце, желает ему пятнадцати лет тюрьмы, а еще лучше сгнить за решеткой. Мне в письмах пишут: «Ну что доктор, ты сегодня не убил очередного больного?»
Вы, когда нас убивают, желали убийце сгнить за решеткой? Нет. Каждый год какой-нибудь психопат пыряет ножом, стреляет из дробовика в медработника. Каждый год умирают врачи не своей, неестественной смертью. Общество когда-нибудь возмутилось этому? Нет. Чаще — так ему и надо, лепиле этому, поди убил кого-нибудь, а родственник поквитался.
У доктора шансов загреметь за решетку в разы больше, чем у обычного человека. Мы то уж точно знаем, что от тюрьмы и сумы не зарекайся. Мы уязвимы, нас можно всячески осуждать, пинать. А вы, общество, не подумали, что скоро врачей то не останется? Уже во многих поселках не хватает врачей, люди лечатся травками и молитвой. Мы, видя такую вакханалию, пляску на наших костях, — уходим из медицины.
Студент медик, видя такое дело, не идет в экстремальную медицину (хирургию, реаниматологию, терапию), а идет где попроще, безопаснее и где больше платят.
Дальше будет только хуже, и я своих детей не пущу в мединститут. На хер надо, пусть хоть они будут инженерами, бухгалтерами, нефтяниками, парикмахерами, да кем угодно. На мне закончится династия медиков (у меня бабушка, отец, брат из этой когорты). Хватит! Я не буду кормить своих девочек байками о прекрасном будущем…
1:1
Поступил парень с ножевым в спину, прямо с громадным ножом в спине. Разрезано легкое, кровь излилась в плевральную полость, там же воздух сдавил легкое и сердце. Давление уже было на нуле. Бригада сработала четко, сразу в операционную, легкое ушили. Восполнили кровопотерю, давление стабилизировали.
Я отлучил больного от ИВЛ, очнулся, удалил трубку из трахеи. Полночи заставлял его дышать в баночку через трубочку, так мы расправляли легкое.
Забавный случай случился в первую ночь, когда пациент еще проводил первые часы после операции и вопрос жизни еще стоял остро. Реаниматологу только к двум ночи удалось прикорнуть, доктор сразу провалился в глубокий сон.
Прошло пятнадцать минут, звонок:
— Алло, здравствуйте, это полиция, сержант Пупкин.
— Да, реанимация.
— Я хочу узнать о состоянии Васечкина. (Пл…ть, в третьем часу ночи полицейскому приспичило…)
— Прежнее, в медикаментозном сне, — ответил доктор раздраженно и положил трубку.
Прилег, все — сна нет. Мучился, мучился, прошелся по отделению, полежал, сна нет, все стабильные. Зло накатило, пятый час утра. Доктор взял трубку и позвонил в полицию:
— Алло, полиция?
— Да, ответил дежурный.
— Это из реанимации, можно мне сержанта Пупкина, я по больному хочу доложить.
Дали трубку Пупкину.
— Алло, — ответил Пупкин сонно, явно тока выбравшись с кушетки.
— Алло, сержант Пупкин?
— Да…
— Докладываю по состоянию Васичкина, у него все без изменений, стабильный на ИВЛ.
— Один-один, — рассмеялся сержант, поняв прикол доктора. У доктора отлегло, удалось наконец вздремнуть.
Человек, как рыба, смена среды губительна для него!
Осень. Ночь. Меня выдернули в приемное отделение. На полу лежит мужчина в состоянии клинической смерти.
Грязный, вонючий, животные буквально разбегаются от медперсонала в разные стороны. Я спокойно надел перчатки, помог, чем мог — попытался оживить. Констатировал ему благополучную загробную жизнь и выяснил причины его кончины.
Оказалось, что добропорядочный прохожий, увидев человека, барахтающегося в луже, вызвал скорую. Те приехали, вытащили и привезли в приемное отделение, где он и благополучно скончался.
Я давай читать им нравоучения:
— Что же вы не хорошие такие, редиски, делаете?! Вы же его вытащили из привычной ему среды обитания, там же (в луже), все необходимые питательные вещества и растворенный кислород! Думать надо, вот оставили бы его, мож и живой остался, а такая резкая смена температур и обстановки, а также лишение его микроэлементов фатально сказалось на его самочувствии…
Коллеги с удивлением слушали мою тираду, не зная — принимать к действию или смеяться.
Недобоги
Отработав десять лет врачом, чувствуешь себя полубогом медицины (полубог — потому как не защищена диссертация, профессура, это боги!). Все умеешь, все знаешь, смотришь на молодых врачей с иронией, на их лишнюю суету, копошение над пациентом — с усмешкой.
Врач лишь поддерживает знания и умения. Приходит сестра:
— Доктор, вы будете ставить катетер в центральную вену или кубитальный катетер поставить?
— А, — махнешь рукой, — ставьте сами, — кинешь указ сестре.
Реанимационная сестра несомненно поставит катетер. Наши сестры как рентген-установки видят сосуды на руках.
Вот врач, одержимый лаврами супер доктора, разрешает за себя работать, его прерогатива давать команды и назначения.
Месяц-другой не практикуя рутинную процедуру, он все же решает провести манипуляцию особенному пациенту.
Сестре:
— Собери набор для катетеризации, я хочу поработать…
И вот доктор снизошедший до смертного (интересный каламбур в реанимационной палате), решил поставить катетер сам.
Взяв шприц с длинной иглой, наклонился, проткнув кожу почувствовал, что что-то не то. Не те ощущения, нет легкости. С удивлением понимает, что его плечевые суставы сместились в уровень тазобедренных.
Все медленно, неудобно. Начинает рычать на сестру, будто бы она дала кривую, тупую иглу и кровать слишком низка, санитарка неправильно держит руку пациента, шприц дырявый, поршень тугой. Виноваты все, кроме полубога от медицины. Но где-то на подкорке он понимает, что у него руки стали расти из жопы. Потерялись элементарные навыки. И тогда этот недобог ищет любую возможность провести манипуляцию на любом пациенте точно молодой доктор и уже с десятой катетеризацией с облегчением понимает, что руки вернулись на свое законное место.
Постоянная практика для врача важна, это не катание на велосипеде, где, раз научившись, уже не разучишься. И врачи, неважно каких специальностей, перестающие работать руками, на склоне лет вспоминают — какими они были замечательными врачами. Вздыхают и боятся, когда нужно что-то сделать для пациента.
Врач без практики костенеет суставами и мозгом…
Судороги
Звонок из терапии:
— У нас молодая женщина с неоперабельной опухолью головного мозга, у нее судороги, может, возьмете?
— А… мммм, — тупил я.
— Возьмите, пожалуйста, ей 37 лет.
Пожалуй, можно было и не брать ее, но почему-то не отказал, возможно, потому что мы и сами боремся с раком у родного нам человека. Так нам и не выдали таблетки — в области нет денег на дорогостоящие препараты, мы купили за свои деньги. На запрос в минздрав — ответа нет.
Из анамнеза — женщину отговорили оперироваться (слишком высок риск осложнений), и она доживает последние дни.
Пациентка оказалась 49 лет, поступила в коме, постоянная судорожная готовность. Единожды ее скрючило, банальный реланиум помог. Утром она очнулась, и тем же утром ее перевели.
Девочка поступила с судорогами, 6 лет. Малышка отвечает за грехи своих родителей. Родилась с алкогольным синдромом плода. В полтора года появились судороги, постоянный прием препаратов. Видимо, мама забыла дать очередную таблетку, а может быть, и вирусная инфекция поспособствовала усилению патологических импульсов головного мозга. Она также поступила в судорожной готовности. Пришлось поставить ей желудочный зонд и вводить очередную таблетку, плюс магнезия в вену. Утром очнулась. К сожалению, каждая судорога отбирает кусочек интеллекта, и к этому времени она уже значительно отставала в развитии.