И нас все это, конечно, должно волновать, как это обернется для России. Какую Россия в этом может играть роль? Ну какую в принципе она могла бы роль играть в этих операциях? Наши арсенальные возможности настолько несопоставимы сейчас с возможностями американцев или англичан, что мы им даже не нужны в этом смысле. Есть все-таки один вопрос, где наше положение крайне важно. За Россией все же сохраняется какое-то обаяние, ну, чувство уверенности в том, что она все еще является великой державой. И вот Западу чрезвычайно важно представить, что атаки против него — это есть атаки против всего мира, а его действия — это действия всего мирового сообщества. И здесь участие России в качестве такого маскировочного элемента очень важно. И все время мы слышим, как те или иные политические деятели, обозреватели говорят так, как будто этого не нужно доказывать, — террористические акты направлены против всего мира. Но пятая часть мира живет в Китае, они никак не были направлены и на Индию, Индонезию. И вот тут, конечно, возникает мировая опасность того, что в качестве такого маскировочного средства Россия может быть втянута в войну, в конфликт какой-то, который по масштабам своим вполне сопоставим с Первой мировой войной, которая тоже началась с террористического акта, с попытки ответить на террористический акт прямым насилием со стороны Австро-Венгрии. У нас-то ведь есть громадный опыт того, как втягивалась нация в ненужный и болезненный Для нее конфликт. В Афганистане, например. Сначала свергли шаха. Судя по всему, советское руководство в этом никак не участвовало. Потом следующее правительство уже какую-то поддержку имело, появлялись какие-то мальчики, которые им помогали, а потом появилась необходимость свергнуть Амина, заменить его Бабрак Кармалем, потому что иначе пришло бы к власти правительство, в тех условиях явно нам враждебное. Таким же образом, без какого-то объявления войны, без обсуждения, даже без объяснения народу причин того, что происходит, Россия может быть тихо и поэтапно вовлечена в конфликт, который поглотит все небольшие силы, которые у нас еще сохранились. И это было бы, конечно, величайшим достижением дипломатии Запада и Соединенных Штатов. И сейчас есть шанс того, что такие усилия могут увенчаться каким-то успехом. Это будет страшная катастрофа для России, и в этом будет страшная ответственность тех, кто это делает, всего нашего правящего механизма, который очень сложный и состоит из правящих слоев в прямом смысле и оппозиции, которая каким-то образом с ними взаимодействует и которая никак не может быть, мне кажется, избавлена от ответственности в этом вопросе. Если у нее мало голосов для того, чтобы провести то или другое решение Думы, то я уверен, что заявление, подписанное лидерами фракции, которые представляют большую часть Думы, о том, что исторически важный вопрос для судьбы России требует обсуждения, вряд ли может быть оставлено без внимания. Оно уже само, даже такое заявление, было бы некоторым определенным актом, влияющим на судьбу страны. А тем более скорее всего после этого было бы обсуждение. Если бы оно даже не привело к какому-то голосованию, то это все же было бы какое-то действие, ответственность за несовершение которого останется навсегда.
Эти террористические акты многие связывают с предшествующим им израиле-палестинским конфликтом. Израиле-палестинский конфликт, мне кажется, является в некотором смысле моделью поведения России, которая была выработана за целый ряд десятилетий Советским Союзом и в числе редких исключений того, что было достигнуто Советским Союзом, не была отброшена и в современной России. Мы же не заняли позицию поддержки какого-то определенного лагеря, а мы используем то наше преимущество, что способны говорить с каждым из этих лагерей. И поэтому можем быть главной силой, которая способна обеспечить и переговоры, и какой-то выход из конфликта с меньшими потерями и трагедиями. Это одна сторона конфликта. Другая — та, о которой я уже сказал: мне кажется, что израиле-палестинский конфликт — это кульминация той ненависти, которую исламский мир испытывает к навязываемой им культуре, цивилизации Запада и Соединенных Штатов. И в этом конфликте главным противником исламского мира выступают и Израиль, и Соединенные Штаты. Соединенные Штаты сейчас всеми силами стараются это переориентировать и превратить в некое противостояние человечества против недочеловеков.
И еще остается один аспект этой проблемы, который заключается в том, что совершение террористического акта 11 сентября приписывается каким-то радикальным мусульманским группировкам. Эта версия отчасти навязана средствами массовой информации Соединенных Штатов. Но ведь до конца совершенно неизвестно, кто совершил этот акт. Соединенные Штаты сообщили, что они имеют какие-то неопровержимые доказательства участия в этом бен Ладена, которого, похоже, в свое время ЦРУ само и создавало. Но эти доказательства они России не сообщили. Так что Россия находится вообще в унизительном положении. Мы этим самым декларируем свое участие в действиях, основания которых нам не известны. Никому, и даже, судя по всему, самому высшему руководству.
Не может никакой бен Ладен, ни какая-то одна группа быть виновником целого исторического течения, свидетелями которого мы являемся, начиная с революции в Иране и кончая вот этими террористическими актами. Это есть некоторая порочность развития мира на данный момент. Мир сам создает очаги напряжения. И реакция происходит разными способами, более или менее цивилизованными или совсем нецивилизованными, как когда-то в Иране, например, захватили всех сотрудников американского посольства. Это был чисто спонтанный акт, но совершенно не связанный с каким-то другим терроризмом. Потом жертвой Соединенных Штатов оказался Ирак. Но перед тем было восемь лет войны между Ираком и Ираном, где Соединенные Штаты поддерживали Ирак оружием, потому что надеялись, что он отомстит Ирану за то унижение, которое Соединенные Штаты там понесли при перевороте, когда был свергнут шах. То есть видно, что это какое-то громадное течение, источником которого не может быть какая-то одна группа. Терроризм достиг таких масштабов, что стали говорить о возможности Третьей мировой войны. И в каком-то смысле эти опасения вполне обоснованны. Думаю, что мы, может быть, стоим на пороге каких-то катаклизмов и трагедий, которые по масштабам своим будут не меньше, чем Вторая или Первая мировые войны. Но, вероятно, будут носить совсем другой характер. Как вот сейчас мы видим, по Соединенным Штатам удар был нанесен вовсе не какой-то эскадрой, высадкой десанта и так далее. В совершенно других формах.
Обращает на себя внимание такой факт. Когда случились эти террористические акты, со стороны Соединенных Штатов было высказано такое обращение к миру, что если кто-то оправдает эти акты, то сам станет сообщником террористов. Все цивилизованное мировое сообщество должно встать на защиту общечеловеческих ценностей, против терроризма — иными словами, поддержать Соединенные Штаты Америки в сложившейся ситуации. Конечно, со стороны России были также сделаны определенные заявления в пользу декларируемой линии Соединенных Штатов. Но, с другой стороны, неоднократно приходилось сталкиваться с таким фактом, что сами американцы вовсе не пытались, даже после этих террористических актов, осуждать терроризм чеченских радикалов. Наоборот, постоянно было слышно о том, что они согласны с вами сотрудничать, но при этом пункт по конфликту в Чечне не снимается. Мы также выступаем против вашего вторжения, как они выражаются, в Республику Ичкерия, где нарушаются права человека.
Я абсолютно уверен, что действия в Чечне откуда-то финансируются, и ясно, что какие-то определенные усилия со стороны Запада могли бы эти источники финансирования вообще прекратить либо помочь нам их контролировать. Мы сразу же сообщили, что важнейшие сведения, которые у нас были по поводу талибов, мы им передали. Но они же нам не сообщили, что они нам передали такие же сведения, которые были бы по поводу таких же партизанских действий в Чечне. Тут, мне кажется, такое трагическое неравноправное положение. Все время от России чего-то требуют, она сама непрерывно предлагает что-то. В то время как другая сторона не только ничем это не компенсирует, но даже вообще и с просьбами не обращается. Конечно, речь не идет о том, чтобы оправдывать терроризм или не оправдывать. Кто же его может оправдывать? Но вопрос заключается в том, что можно ли чисто военными средствами преодолеть эту проблему. И есть ли основания у России ввязываться в эту проблему, в то время как у нее своих сколько угодно. Ну, вот на теперешний момент, конечно, самая кричащая — это вымирание населения, которое сокращается на 800 тысяч в год. Есть ряд таких признаков, которые указывают на ощущение как бы исторического поражения, которое испытывает русский народ. Ну, например, громадное количество самоубийств, я помню, 54 тысячи самоубийств в год, это четыре примерно афганские войны. У русских необычайно ослабло чувство национального единства, ощущения себя единой нацией. Это видно по тому, что любые акции, оскорбительные для русских, публикации произведений, в которых над русскими издеваются, их покрывают грязью, практически не встречают какого-нибудь дружного сопротивления. Ну, вот был этот фильм о Христе, показанный по НТВ. Как мало он вызвал протестов тогда. Полное равнодушие царит по поводу судьбы 25 миллионов русских, оказавшихся вне России. Я как-то участвовал в радиопередаче. И вот после меня выступал один казачий атаман из Казахстана. Он рассказывал об ужасах, с которыми сталкивается русское население, особенно активисты, пытающиеся поддержать русское единство, в основном это казаки. И после его выступления ни разу телефон не позвонил, то есть никому это было не интересно. Казалось бы, такие страшные вещи он рассказывал, что должны были сразу начать звонить: что делать, скажите, собираетесь ли вы организовать какой-нибудь пикет, демонстрацию? Нет, никто не заинтересовался.
Такое же страшное положение русских в Прибалтике. И в каком-то смысле реакция самих русских, там же, не здесь, а там оставшихся россиян, она тоже очень болезненная. Реакция заключается в том, что уезжают. Больше из Казахстана, оттуда уже несколько миллионов уехало. В Прибалтике, в Латвии и Эстонии русские составляют около 40 процентов населения. В больших городах — большинство, от них зависела судьба страны. В Риге, например, на электростанции, которая снабжает город, работают преимущественно русские, в порту — преимущественно русские, то есть они могли бы дружно держать судьбу страны в своих руках и диктовать свои условия. Ничего этого нет. Даже больше того, все началось с плебисцита о суверенитете в Прибалтике. И в Латвии, я помню, я цифру точно узнавал, там более менее ясно, что этот плебисцит прошел русскими голосами. Я встречался с представителями русских общин, даже с теми, которые были потрясены тем положением, в котором они находились уже позже, когда я там был. Они говорят, что нас обманули, когда обещали, что нас будет кормить вся Европа, мы будем прекрасно жить, все поровну делить. А потом не захотели нам давать гражданство, ввели ряд запретов для людей, не получивших гражданство, и так далее. То есть фактически это значит, что эта приманка, что их будет кормить вся Европа, оказалась в тот момент весомее, чем болезненность отрыва от России.