Они же при возникавших часто в здешней стране мятежах употребляемы будучи к прекращению оных (в каковых случаях весьма малые из них бывали сколько-нибудь надобными), почитали себя необходимыми, и щедро расточаемые им награды принимали как надлежащее им уважение, никогда как милость.
Не погрешая можно сказать о князьях грузинских, что, при ограниченных большей части их способностях, нет людей большего о себе внимания, более жадных к наградам без всяких заслуг, более неблагодарных.
Здесь при царях сильнейшие фамилии пользовались большими преимуществами, и, в них имея всегда нужду, цари попускали власть беспредельную в отношении к принадлежащим им крестьянам. Доходы царства были весьма скудны, неопределительны, не было средств содержать постоянных войск, с соседями были вражды беспрестанные, и войска по надобности собирались с земли.
При сих случаях богатейшим из князей, которые могли поставлять большее число воинов, оказываемо было предпочтение, прощались вины и самые преступления снискивали снисхождение. Они приобыкли к своевольству, и оное нередко переходило в самое непослушание против царей и даже измены.
В Грузии почти нет княжеской фамилии, особенно знатной, из которой бы не было несколько изменников в бегах в Персии или Турции. Цари, боясь наказаниями ожесточить фамилии, почасту же и средств наказания не имея, искали их возвращения, не только обещали забвение вины, но и самые милости.
Людям с таковыми свойствами нелегко приобыкнуть можно к правительству, не терпящему своевольства, полагавшему обуздание на власть прихотливую, не имеющему необходимой нужды потворствовать разврату виновным послаблением. По сей причине весьма мало есть грузинских князей, нам приверженных.
Я же в особенности обращаю их на себя негодование, ибо в поведении моем с ними примечают они разницу с моими предместниками. Уважение моё даётся более приобретающим его заслугами и благонамеренным к правительству расположением, нежели происхождению от знатной фамилии.
Отделяю я всякое преимущество князей над дворянами, которое доселе разумели они присвоенным к ним титулом. Между самих князей не поставляю никакого различия, которое прежде, в обиду многих, принадлежало единственно богатству или многочисленности фамилии. Чины, награды и пансионы даются редко, ибо даются достойным, повиновения требую безусловного.
В татарских дистанциях Барчалинской, Казахской и Шамшадильской, агалары (род дворян) издавна присвоили себе такую степень власти над чёрным народом, что сей последний, свободный по состоянию и зависящий от них потому только, что поручен им в управление, обязан будучи некоторыми в пользу их повинностями, сделался совершенно рабами. Не было повинности определённой, не было собственности, которую бы агалар не мог присвоить по произволу.
Подать в казну ими была распределяема. Увольняли от оной, кого желали, на других возлагали по прихоти. Богатые из поселян избегали её, тягость падала на одних бедных. Наложением штрафа собирали они большие деньги и никому отчёта в них не давали. В дистанциях хотя и были от правительства чиновники, называемые главными приставами, но не имели они достаточной власти смирять своевольство агалар, временем утверждённые обычаи сохранились в полной силе.
Цари грузинские, неоднократно испытавшие измену сих народов, думали удерживать их, агаларам поблажая, а сии привыкли пользоваться большими преимущестами, всегда устрашая царей, что при малейшем неудовольствии народ свободный, кочевую жизнь ведущий, оседлостию к земле не привязанный, перейдёт к персиянам.
Начальство доселе те же самые употребляло средства, ту же самую имело боязнь, чтобы жители не бежали за границу, и продолжавшаяся с Персиею война и внутренние беспокойства понуждали его к снисхождению, которое умножало власть агаларов.
Не мог я допустить сего рода управления дистанциями. Время мирное предоставляло мне возможность приступить к некоторым в оном переменам, и я издал постановление, коим определены отношения народа к своим агаларам. Они введены в обязанности управляющих деревнями, но не принадлежат им оные в собственность и могут переходить от одного к другому, служа или вознаграждением за верность и усердие, или отъемлемы будучи за измену и недоброжалательство и даже жестокие или несправедливые поступки.
Каждому из агаларов по знатности рода, по уважению в народе, по заслугам правительству и, смотря по многочисленности семейств, назначена прислуга целыми семьями, которыми распоряжаются они по произволу, употребляя в работу по своим домашним нуждам.
Семьи сии назначаются на известный срок и по очереди, разве по добровольному согласию, иначе в услужении удерживаемы быть не могут. От подати и всяких других повинностей на то время изъемлются. Всех прочих жителей работы в пользу агаларов, как во образе своём, так и во времени, определены с точностию.
Постановление сие, ограничивая выгоды агаларов, им не нравилось, и они просили, чтобы сделал я в нём перемены. Они жаловались, что с тем потеряют уважение в простом народе. Меня уверяли грузинские князья, что они не могут сделать привычки к сему вещей порядку, и, неудовольствиями их пользуясь, персияне непременно уговорят к побегу.
Грузинское дворянство желало беспокойств и возмущений, ожидая, что я, устрашён будучи ими, оставлю весь порядок управления в прежнем состоянии и что сие распространится не менее и на самую Грузию.
Я ожидал, что побегут за границу некоторые из агаларов, ибо таковые охотно принимаемы персиянами и теперь живут там; знал я, что по привычке покорствовать некоторые из простого народа за ними последуют, но я решился на то, ибо уверен был, что все татары, или даже в большом количестве, на побег не согласятся, потому что далеко в Персию не пойдут, а в соседственных землях не найдут равных выгод.
Я имел и то в виду, что побеги таковые могут случаться только в самом начале, но когда простой народ увидит свои выгоды, освободясь от прежнего управления агаларов, улучшит состояние своё употреблением трудов в собственную пользу, влияние на него агаларов уничтожится. Я отверг все просьбы и жалобы агаларов и приказал главным приставам наблюдать за точным исполнением постановления.
Главнейшие неудовольствия обнаруживали двое важнейшие агалары Казахской и Шамшадильской дистанции, сильные обширными связями родства и приобыкшие к господствованию. За сими учреждён бдительный присмотр и за сношениями из-за границею.
1818
1818-го года, в самом начале апреля месяца, выехал я на Кавказскую линию. Дорога чрез горы от глубоких тающих снегов была ужаснейшая, и я немалое расстояние проходил пешком. Из Георгиевска отправился я для приобретения правого фланга линии.
Темнолесную крепость нашёл я по обстоятельствам совершенно ненужною. Не знаю, какую она и прежде могла приносить пользу, будучи расположена в таком месте, где ничего не защищала, куда не мог прийти неприятель по местоположению почти неприступному. Не могла даже вмещать такого числа войск, с которым бы удобно было пуститься на самое легчайшее предприятие.
Нельзя было расположить в ней никаких запасов, ибо нет к ней дорог, кроме весьма трудных. Усть-Лабинскую крепость, по многим о ней рассказам, ожидал я найти чрезвычайною; она точно столь обширна, что по количеству на линии войск её занять надлежащим образом некем.
В крепости нет ни одного строения каменного: казармы, провиантские магазины, самый арсенал деревянные. Один весьма небольшой колодезь, довольствоваться же водою из Кубани неприятель легко воспрепятствовать может; словом, подобные крепости не могут быть терпимы против неприятеля, каковы вообще здешние.
Кавказская крепость в меньшем гораздо размере и лучше Усть-Лабинской, но крутой берег, на котором она лежит, обрушился от множества заключающихся в оном источников, и уже часть большая крепости в развалинах. Я отменил исправление оной.
Прочный Окоп есть небольшое укрепление, лежащее против малосильных закубанских народов и в худом весьма состоянии.
Укрепление Св. Николая устроено предместником моим генералом Ртищевым, и трудно узнать, чего он желал более, места нездорового или бесполезного. Во время разлития Кубань наполняла водою всё укрепление и чрез окна входила в жилища солдат. Болезни и смертность превосходили вероятие. Я приказал уничтожить убийственное сие укрепление.
Вообще можно сказать о правом фланге Кавказской линии, что по причине протяжения его и мест повсюду открытых нет никаких средств сделать его более твёрдым и оградить от нападений закубанцев, имеющих удобные чрез Кубань переправы во множестве.
До́лжно приписать одному несогласию живущих за Кубанью народов, что они далеко внутрь линии нашей не делают набегов, на что, по многолюдству их, легко бы могли решиться. Умножившееся в Кавказской губернии население заставило распространить жилища почти до самой Кубани, и потому наиболее подвержены они опасности.
Неприятель имеет весьма сильную конницу; стоящие на кордоне казаки наши, если бы и не были рассыпаны на большом пространстве, не могли бы противостать оной по несоразмерности сил, пехота же не имеет достаточной подвижности, чтобы воспрепятствовать набегам.
Я нашёл на линии данное всем войскам запрещение не преследовать за границу хищников. Причиною сего боязнь моровой язвы, которая весьма часто появляется между закубанцами, сообщаемая им чрез Анапу из Константинополя. По связям закубанских народов с кабардинцами и сих последних с чеченцами, против их вообще одинаковая предпринимается осторожность.
Они знают о сём запрещении и тем с большею наглостию производят разбой, и бывали даже примеры, что возвращаясь с набега на земли наши, лишь только вступят на свою сторону, отзываются с насмешкою к преследовавшим их войскам или на кордоне стоящим пикетам и показывают безбоязненно похищенную ими добычу.
С радостию приняли войска приказание преследовать разбойников, и конечно не будет упущен ни один случай отмщения.