Я, избегая потери, не допустил атаковать окопы, но удовольствовался тем, что мог стеснить неприятеля в горах, отрезав сообщение с равниною, откуда получал он продовольствие, уверен будучи, что недолго в таковом останется он положении.
Перестрелки продолжались сначала довольно горячие, но артиллерия наводила величайший ужас, и неприятель смешным образом прятался от оной. В ночи на 3-е число бежал с неимоверною поспешностию и в беспорядке. Вслед за ним сделал я один марш в горы, но уже догнать было невозможно. Войска возвратились в крепость, которой дано наименование Внезапная.
Между бегущими лезгинами произошли драки и убийства. Возмутившиеся ожидали нашего наказания. Салотавские деревни просили пощады, на них наложен штраф и ежегодная дань. Таким образом вдруг в пользу нашу обратились все обстоятельства. Аварский хан бежал в Авар, сопровождаемый проклятием разорившихся.
В город Андрей, совершенно прежде оставленный, начали жители возвращаться, но главнейшие из возмутителей подвергнуты конскрипции [отданы в солдаты].
Аксаевских и андреевских владельцев наказал я за то, что без ведома их не могли пройти чеченцы, отогнавшие лошадей наших, что было доказано свидетелями, и они должны были доставить мне равное число из собственных лошадей. Таким образом вдруг в пользу нашу обратились все обстоятельства.
Шамхал между тем по настоянию моему старался удерживать акушинцев в мирном расположении. Они приезжали к нему в большом числе, под видом будто бы примирить его с соседями и заставить брата аварского хана возвратить захваченные у него деревни, но точное намерение их состояло в том, чтобы, пользуясь его боязнью, брать с него подарки и деньги. Шамхал имел осторожность не верить обещаниям их и обо всём давал мне известия, прося беспрестанно о помощи.
Ещё прибыли полки: Апшеронский к отряду, Куринский оставлен до особого назначения на линии.
От генерал-лейтенанта Вельяминова 1-го получено известие о происшедших в Имеретии беспокойствах. Причины оных следующие. Экзарх Грузии Феофилакт, определён будучи для управления духовною частию в Грузии и Имеретии, не узнав подробно обстоятельств, сделал представление Синоду о многих переменах по вверенной ему части, вследствие оного уничтожилось значительное число церквей и приходов, коих причты оставались без должностей в ожидании размещения на вакансии.
Перемены сии были частию необходимы, ибо духовенство было в числе чрезмерном, церкви в бедности и потому без приличного благолепия, доходы без определительности, употребление оных без ясной отчётности. Перемены сии однако же не весьма нравились, ибо в числе духовенства в здешней стране есть люди, принадлежащие знатнейшим фамилиям, имеющие сильные связи.
Их оскорбляла строгая подчинённость, уничтожившая прежнее их значение; не менее огорчало то, что не могли они употреблять доходы безотчётно и в свою пользу; но в Грузии не произвело сие никаких худых последствий, ибо экзарх призвал к содействию местные власти.
В Имеретии же людьми неблагонамеренными между дворянством, паче же своим духовенством, преобразование управления истолковано было возмутительным образом, и простой народ, в невежестве своём наиболее послушный оному, по сделанным тайно внушениям, не только во многих местах не допустил посланных от экзарха комиссионеров для описания церковного имущества, но угрожал оным, и они были даже в опасности потерять жизнь.
Митрополита Феофилакта не раз предупреждал я, что нельзя приступить к равным переменам как по Грузии, так и по Имеретии, ибо в сей последней по недавней её независимости власти не в полном действии и им не полное оказывается повиновение, и что простой народ, в состоянии несравненно большего невежества, нежели в Грузии, легко может быть возбуждён к беспокойствам, и надобно будет прибегать к мерам крайним для укрощения.
Митрополит казался согласующимся с моим мнением, но думал, что присутствием своим удалит всякий беспорядок и успеет исполнить своё намерение, ввести новое преобразование. Он отправился в Имеретию и, пребывая в Кутаисе, управлял действиями своих комиссионеров; но когда начал народ собираться толпами, власти, в округах учреждённые, не в состоянии будучи удержать его в послушании и рассеять скопища, удалились, и надобно было послать войска для усмирения их; тогда митрополит уехал обратно в Грузию.
Поспешность обнаружила малодушие его и робость, и он, угождая требованиям буйственного народа, приказал возвратить сделанное описание некоторой части церковных имений.
Генерал-майор Сысоев успел без выстрела обратить жителей в дома свои, и толпы рассеялись. Невзирая на сие приметно однако же было неудовольствие народа, известны были люди, возбуждавшие его, и нельзя было сомневаться, что при малейшем случае водворится мятеж.
Я поспешил приходящие полки из России обратить на укомплектование войск, в Имеретии и Мингрелии расположенных. Митрополиту Феофилакту сообщил, что нельзя оставить без исполнения высочайше утверждённое преобразование, раз уже приступивши к оному; что всякое в подобном случае снисхождение народам непокорливым принято будет за слабость и даже боязнь правительства и может иметь весьма неприятные последствия.
Я объявил ему необходимость взять двух старших имеретинских митрополитов, которые весьма ощутительно противились преобразованию и в народе рассеивали нелепое высочайшей воли истолкование, самому ему как первосвященнику не оказывая надлежащего уважения.
Оскорблённое самолюбие горделивого монаха одобряло моё намерение. Я сообщил генерал-лейтенанту Вельяминову 1-му о сделании распоряжения взять митрополитов сколько возможно скромным образом и менее возбуждая негодование народа.
В особенности надлежало удалить митрополита Путателя, явно ненавидящего российское правительство, чего он даже скрывать не старался. Давно известны были поступки сего неблагонамеренного человека, но правительство боялось беспокойств в Имеретии и потому оставляло его совершенно в действиях свободным.
По воспоследовавшей смерти генерал-майора Исмаил-хана Шекинского приказал я для описания провинции и доходов отправиться артиллерии генерал-майору Ахвердову к правителю канцелярии моей статскому советнику Могилёвскому. Издал прокламацию, что ханство Шекинское навсегда принимается в российское управление.
Приказал всю фамилию хана отправить в Елисаветполь, дабы не могла производить беспорядков; назначил всем членам оной на первый случай пристойное содержание вплоть до усмотрения, каких вознаграждений они достойны за имущество, обращаемое в распоряжение казны. Всем персиянам, которые некогда переселились с отцом умершего хана, приказал я дать позволение возвратиться в Персию, если у нас остаться не пожелают.
Удерживать их я не старался; ибо они, будучи другой секты, у жителей провинции были в ненависти, как не менее потому, что, находясь при хане в почётнейших должностях, озлобили народ притеснениями.
Желая наказать чеченцев, беспрерывно производящих разбой, в особенности деревни, называемые Качкалыковскими жителями, коими отогнаны у нас лошади, предположил выгнать их с земель Аксаевских, которые занимали они, сначала по условию, сделанному с владельцами, а потом, усилившись, удерживали против их воли.
При атаке сих деревень, лежащих в твёрдых и лесистых местах, знал я, что потеря наша должна быть чувствительною, если жители оных не удалят прежде жён своих, детей и имущество, которых защищают они всегда отчаянно, и что понудить их к удалению жён может один только пример ужаса.
В сём намерении приказал я Во́йска Донского генерал-майору Сысоеву с небольшим отрядом войск, присоединив всех казаков, которых по скорости собрать было возможно, окружить селение Дадан-юрт, лежащее на Тереке, предложить жителям оставить оное, и буде станут противиться, наказать оружием, никому не давая пощады.
Чеченцы не послушали предложения, защищались с ожесточением. Двор каждый почти окружён был высоким забором, и надлежало каждый штурмовать. Многие из жителей, когда врывались солдаты в дома, умерщвляли жён своих в глазах их, дабы во власть их не доставались. Многие из женщин бросались на солдат с кинжалами.
Большую часть дня продолжалось сражение самое упорное, и ни в одном доселе случае не имели мы столько значительной потери, ибо, кроме офицеров, простиралась оная убитыми и ранеными до двухсот человек. Со стороны неприятеля все, бывшие с оружием, истреблены, и число оных не менее могло быть четырёхсот человек.
Женщин и детей взято в плен до ста сорока, которых солдаты из сожаления пощадили как уже оставшихся без всякой защиты и просивших помилования (но гораздо большее число вырезано было или в домах погибло от действия артиллерии и пожара). Солдатам досталась добыча довольно богатая, ибо жители селения были главнейшие из разбойников, и без их участия, как ближайших к линии, почти ни одно воровство и грабёж не происходили; большая же часть имущества погибла в пламени. Селение состояло из 200 домов; 14 сентября разорено до основания.
30 числа сентября я сам пошёл с 6-ю батальонами и 16-ю орудиями артиллерии к деревням Качкалыкским, и 2 октября атакована деревня Горячевская, сильнейшая из них. Твёрдое положение оной местами укреплено было окопами, но чеченцы, будучи выгнаны из них штыками, не могли удержаться в самой деревне и только производили перестрелку из лесов, её окружавших. Потеря наша была ничтожная.
Через день войска приблизились к деревням Ноенберды и Аллаяр-аул. Из первой выгнаты чеченцы сильною канонадою, последняя была ими оставлена, потому что легко могла быть окружённою. Обе разорены совершенно. При возвратном войск следовании чеченцы показались из лесов, но перестрелка не продолжалась.
Деревня Хангельды просила пощады, обещавшая жить покойно и не делать разбоев. Аксаевские владельцы ручались за жителей оных, и им дана пощада. Вообще чеченцы защищались без упорности, и ни в одной из деревень не было жён и детей, имущество также было вывезено. Пример Дадан-юрта распространил повсюду ужас, и вероятно мы нигде уже не найдём женщин и семейств.