Словом, видна была необходимость наказать акушинцев, которых самонадеянность и дерзости начинали быть несносными. По поводу сего, повторив представление о прибавлении войск, я в рапорте моем от 12-го февраля писал следующее:
«Государь! Внешней войны опасаться не можно. Голова моя должна ответствовать, если вина будет со стороны нашей. Если сама Персия будет причиной оной, и за то ответствую, что другой на месте моем не будет иметь равных со мною способов. Государь, употребив меня в качестве посла, дал мне средства иметь те сведения о земле, которые другой долго собрать не может.
Видел я, каких стоит Персии усилий одна Хорасанская провинция, в которой не может в продолжение девяти лет погасить возгоревшееся пламя мятежа, и Хорасан не повинуется.
В мое пребывание в Султании, и можно сказать под моими глазами, с поспешностию отправлены были войска на место истребленных хорасанцами. Не укрылся от меня ропот подданных на беспутное управление, на изнуряющие налоги; знаю, что не встретим сопротивления со стороны жителей пограничных провинций, напротив, ожидать можем пособий.
Сии сведения составляют преимущество мое над теми, которые займут мое место, и она обратится во вред ей. Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее. Горские народы примером независимости своей в самых подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить худые следствия; несколько позднее и умноженных будет недостаточно.
В Дагестане возобновляются беспокойства, и утесняемы хранящие вам верность! Они просят справедливой защиты у государя великого, и что произведут тщетные их ожидания? Защита сия не состоит в бесславном рассеянии и наказании мятежников, ибо они появляются после, но необходимо между ими пребывание войск, и сей есть единственный способ смирения их.
Народ дагестанский акушинцы, о коих доносил я прежде, виною всех беспокойств, и так далеко простирается его дерзость, что если вашего величеста и не будет высочайшего соизволения на дополнение корпуса, я должен непременно идти для наказания сего народа, и мне, государь, не за себя страшиться надобно будет. Иначе Кубинская богатейшая наша провинция может быть угрожаема нападением, и за ее непоколебимость ответствовать не можно.
Теперь уже нет у нас сообщения верного Кавказской линии с Дербентом, пресеклась торговля от расхищения караванов и убийства торгующих. Так было и прежде, и конечно ничего не будет хуже того, что было при последних моих предместниках, но не в моих правилах терпеть, чтобы власть государя моего была неуважаема разбойниками, и чтобы народы покорствующие вотще надеялись на его защиту».
Начальником в Дагестане определил я генерал-майора барона Вреде на место генерал-майора Пестеля, которому выпросил отпуск с состоянием по армии. О нем узнал я, что во время пребывания его в городе Башлы с отрядом войск он редкий день не был пьян, жителей города не только не умел содержать в должном повиновении и не видел, что они вывозят семейства свои и имущество и явное имели с неприятелем сношение, но сверх того раздражал их самым оскорбительным распутством.
Старшим по нем чиновником был командир Севастопольского пехотного полка подполковник Рябинин – во всех его упражнениях лучший ему товарищ; оба они не были при войсках в сражении. Генерал-майор же Пестель замечен еще весьма робким и даже вне опасности неспособным распоряжать, и если бы не управляли войсками артиллерии подполковник Мищенко и майор Износков, командующий баталионом, то могли они испытать величайшую потерю и быть совершенно разбитыми, и генерал-майору Пестелю дано было место и подполковнику Рябинину полк по наилучшим о них свидетельствам, и таковыми обманут будучи, представил я их обоих к награждению за сражение при Башлы.
Начальника корпусного штаба генерал-майора Вельяминова отправил я во Владикавказ, приказал ему, проходя до крепости Грозной, осмотреть реку Сунжу и лежащие на ней временные укрепления, Надзрановский редут при ингушевских селениях и преградный стан, построенный генерал-майором Дельпоццо, по моему разрешению. Далее должен он был видеть прорубленную чрез урочище Хан-Кале дорогу и потом, собрав на Кавказской линии войска и переправясь у Шелководского селения за реку Терек, следовать к городу Андрей, где на устроение крепости имел уже я высочайшее соизволение.
В продолжение зимы приказано было старшему андреевскому князю заготовить лес для строений, за чем обязан был наблюдать и главный пристав; но некоторые из жителей, обыкшие к своевольствам, не желая исполнить сей первой для них повинности, и прочих от послушания отвратили. Прибывши с войском, начальник корпусного штаба привел все в должный порядок, и начались нужные к работам приуготовления.
Я остался в Грузии по случаю некоторых беспокойств в Шамшадильской дистанции. Там агалары, недовольные введенными мною в управлении переменами, наклоняли народ к возмущению, дабы тем понудить меня оставить все на прежнем основании.
Обширные родственные связи шамшадильского султана способствовали ему иметь сильное влияние на большую часть простого народа, и сей по привычке покорствовать ему, не вникнув в выгоды нового постановления, умышленно толкуемого ему в превратном смысле, также приносил мне просьбы об отмене оного. Приближалось время, в которое жители дистанции удаляются на кочевья в горы к самым границам Персии; приносились слухи, что султан намеревается бежать и увлечь с собою народ.
Я приказал усилить войска, которые обыкновенно высылаются для караула при кочевьях, а генерал-майору князю Мадатову взять под стражу султана и одного из главнейших агаларов Казахской дистанции, которые и отправлены на жительство в Россию. Строгость водворила спокойствие, и здешние жители получили пример, что упрямство не всегда средство благонадежное против распоряжений начальства.
Наконец получил я высочайший рескрипт, коим одобрено предположение мое об устроении в здешней стране крепостей без всякой перемены. Проект о составлении особенной обороны крепостей, независимо от действующих войск, не утвержден. Император назначил новый комплект для полков Грузинского корпуса, и впредь каждый из них, в трех баталионах состава своего, должен иметь унтер-офицеров 300, рядовых 3000 человек. Средние баталионы должны быть обращены на защиту крепостей.
Для укомплектования по-новому корпуса вместо рекрут, в которых всегда чувствительная от климата происходит потеря, назначены полки, и им дано повеление расположиться в ближайших губерниях, откуда мог я взять их когда надобно. Полки сии суть следующие: пехотные Апшеронский, Ширванский, Куринский, Тенгинский, Навагинский, Мингрельский, егерские 41-й, 42-й, 43-й, 44-й. Находившийся временно при корпусе 8-й егерский полк поступил также в укомплектование прочих. От прежних полков корпуса должны составиться кадры и отправиться для сформирования в России полков.
Из штаб– и обер-офицеров, не исключая самих командиров полков, предоставлено мне было оставить в Грузии тех, кои могли быть мне нужными. Назначены были сверх того две легкие артиллерийские роты. Государь приказал во всех войсках переменить старое и к употреблению негодное оружие.
Было еще таковое со времен покойной Екатерины II. Состоявший в корпусе Грузинский гарнизон из 2-х баталионов полк уничтожен. При сем умножении корпуса имел я случай отправить с кадрами офицеров не столько здесь нужных или которые желали возвратиться в Россию, оставить здесь на службу способнейших из прибывших.
Государь преподал мне большие средства к приведению дел здешней страны в лучшее состояние. Невзирая однако же на все количество пришедших из России войск, в корпусе по новому положению был изрядный недостаток до комплекта.
О сделанном мною предложении переменить одежду солдат, приспособляя оную к здешнему климату, вовсе умолчено.
17-го числа июня отправился я на Кавказскую линию и скоро прибыл к городу Андрей. Во владениях кумыцких было покойно.
К устроению крепости нельзя было приступить, потому что место засеяно было хлебом и надобно было вырубать много весьма леса. Не прежде половины июля начались работы. Вблизи живущие чеченцы и народ Ауха часто беспокоили отводные караула города.
Отряд войск состоял из 2-х бат[альонов] Кабардинского], одного бат[альона] Троиц[кого], 3-х бат[альонов] 8-го ег[ерского] пехотных пол[ков]. Один из самых последних составлен был из прибывших рекрут, которые ни на какую не употреблялись службу; баталион же Троицкого полка отделен был на прикрытие чрез Терек переправы и сообщение с Кавказскою линиею. Артиллерии состояло 6 батарейных, 6 легких, 4 конных орудий. Линейных казаков 300 человек. Одна пионерная [инженерная] рота.
Со стороны Кубинской провинции небольшою частию войск наблюдаемы были дороги, выходящие из Казыкумыцкого ханства, ибо явно было неблагонамеренное поведение Сурхай-хана, также обращали внимание табассаранцы, в совершенном возмущении бывшие.
Дабы с помощию сих народов не могли акушинцы сделать нападение на Кубу или разорить ханство Кюринское, принадлежащее верному нам полковнику Аслан-хану, приказано под начальством генерал-майора князя Мадатова составить отряд из 1500 человек пехоты, 300 казаков и 8-ми орудий артиллерии; при нем должна была находиться конница, собранная в ханствах Шекинском, Ширванском и Карабахском.
Она значительно могла усилить отряд, но между тем не меньшую приносила пользу, служа залогом в поведении ханов. Неохотно приняли они сие поручение, но не смели его не исполнить. Мустафа же хан Ширванский не прислал ни одного из знатных людей или ему близких.
Аслан-хан Кюринский с величайшим усердием присоединил к нашим войскам конницу свою и пехоту, которые набрать мог.
Генерал-майор князь Мадатов, сделавший смелый марш в самые твердые места Табасарана, разбил мятежников. Жители, пребывавшие верными, много способствовали ему знанием земли и дорог. Главный бун