Записки русского генерала — страница 86 из 98

17 ноября кончены были все главные работы в укреплениях Таш-Кечу и Амир-Аджи-Юрте, и войскам, с необычайною деятельностию и доброю волею трудившимся, дал я отдохновение, расположа их в станицах войск Гребенского и Семейного. Было приказано готовиться к зимнему походу.

Пребывание мое в кумыцких владениях водворило совершенное спокойствие в Дагестане. Акушинцы в добром согласии с шамхалом, приверженным к нам, пребывали в совершенной покорности и других удерживали своим примером. Сын шамхала и владелец Мехтулинский приезжали ко мне, и тишина в Дагестане давала мне полную свободу действовать против чеченцев и строго наказать их.

В октябре вспыхнуло возмущение в Кабарде; некоторые из владельцев бежали в горы, дабы пройти на Кубань, но прежде напали они на селение солдатское и разграбили оное, вспомоществуемы будучи перешедшею к ним из Кубани сильною партиею. В нападении сем участвовали почти все живущие по реке Малке кабардинцы.

Трусость подполковника Булгакова, командира Кабардинского пехотного полка, не допустила наказать хищников, ибо догнавши их в тесном ущелье, обремененных добычею и пленными, имея достаточные силы и пушки, не смел на них ударить. Солдаты явно негодовали за сию робость, я назначил тотчас другого начальника, и вразумительно разъяснившись насчет подлой его трусости, приказал ему подать прошение в отставку.

Генерал-майор Вельяминов, находясь с войсками за Кубанью, был извещен о намерении закубанцев сделать набег на границы наши, и заблаговременно предупредил Булгакова. Партия сия и с нею соединившиеся кабардинские изменники, на возвратном пути своем находя удобнейшие дороги захваченные нашими войсками, принуждены были вдаться в непроходимые пути почти у самого хребта Кавказа, где, испытав ужасный холод, бросивши вообще всех лошадей, потеряв много людей погибшими, возвратилась за Кубань.

Черный народ не последовал за владельцами, какие ни предпринимали они средства, дабы удержать оный. Для усиления войск в Кабарде приказал я прибыть из Грузии одному сводному баталиону из Херсонского и Грузинского гренадерских полков. Генерал-майору Вельяминову предписал, ускорив окончанием его действий, возвратить войска на линию.

26 октября командир 43-го егерского полка подполковник Сарочан с отрядом из 700 человек пехоты, малого числа казаков, чеченскою конницею и 6-ю орудиями артиллерии выступил из крепости Грозной, дабы возмутившимся чеченцам помешать укрепиться в Хан-Кале, где начали они большие работы.

Они в числе до 4 тыс. человек встретили войска наши, опрокинули чеченскую нашу конницу и смешали казаков, и сей успех их был причиною чувствительного их урона, ибо нагло приблизившись к каре нашей пехоты, подверглись они картечным выстрелам. Войска наши, неоднократно обращая их в бегство, наконец возвратились в крепость при сильной довольно перестрелке. Мятежники после сего не продолжали уже работ своих в Хан-Кале.



Желая обстоятельнее знать о происшествиях в Кабарде, отправился я в Екатериноград, где дожидался меня начальник корпусного штаба и куда вызвал я из Тифлиса поверенного в делах господина Мазаровича, возвратившегося из Персии.

Из Червленной станицы выехал я 20 ноября рано поутру. День был мрачный и по земле расстилался чрезвычайно густой туман. Были неверные слухи, что партия чеченцев намеревалась переправиться на левый берег Терека. Им известно было о моем выезде по [за]благовременному заготовлению лошадей и конвоя, по той причине, что оных нет на местах в достаточном количестве.

Партия до тысячи человек, приблизившись к Тереку против Казиорского Шанца, отрядила на нашу сторону 400 человек, дабы напасть на меня. Места совершенно открытые допустили бы меня заметить в далеком расстоянии, но густой туман тому воспрепятствовал, и я проехал спокойно. Вскоре после напали они на большую дорогу, схватили несколько человек проезжих и пустились на казачьи хутора в надежде на добычу.

Едва отпустил я конвой, прибыв в Калиновскую станицу, как дано было знать о появившейся партии. Конвой, состоявший из 120 человек храбрых гребенских казаков, быстро помчался к Казиорскому Шанцу, где, нашедши чеченцев, ударил на них и в величайшем замешательстве погнал к Тереку.

Они оставили несколько человек убитыми и всех захваченных пленных. Вскоре подоспели казаки из Калиновской станицы с одним конным орудием, и чеченцы удалились от Терека. Таким образом ускользнул я от сил несоразмерных, но не думаю, однако же, чтобы для того только, дабы схватить меня, решились они на большую потерю, без чего нельзя было преодолеть казаков.

В Екатеринограде господин Мазарович сообщил мне, что Аббас-Мирза не хотел слышать о сделанных мною предложениях и что в приеме, сделанном ему шахом, видел он совсем противное прежнему его расположению и той доверенности, которую он отличал его. Господин Мазарович не сомневался, что война непременно последует, хотя по отпуске его из Султании вскоре отправлен будет чиновник с поручениями от шаха, впрочем, заключающимися в повторении желаний его, дабы границы были назначены на основании предложения Аббас-Мирзы, который успел совершенно наклонить его к своему мнению.

Чрез несколько дней уведомил меня генерал-лейтенант Вельяминов о прибытии чиновника надменного и горделивого, который желал непременно трактовать со мною. Вместе с тем получил я от него самого письмо, в коем испрашивал он, дабы назначил я ему время и место свидания на линии.

Сего по многим причинам нельзя мне было ему предоставить, и я самым вежливым образом отвечал ему, что он может с тою же доверенностью переговорить с генералом Вельяминовым, заступающим место мое с полною властию. Он, не вступая ни в какие переговоры, отправился обратно, и из сего легко можно было заметить, что поручение его было единый предлог, дабы выиграть время.

Здесь получил я известие о кончине императора Александра 1-го: весть внезапная и тем еще более горестная. Прежде пронеслись слухи не довольно обстоятельные, и приятно находить их невероятными.

Вскоре [последовал] указ Сената о присяге императору Константину. Начальнику корпусного штаба позволил я отправиться в Тифлис по причине болезни. Туда же обратив господина Мазаровича, сам поехал в Червленную. Декабря 26 дня прибыл фельдъегерь с отречением его [Константина] от престола и манифестом о восшествии на трон императора Николая I. Войска, при мне и в окрестностях находившиеся, приняли присягу в величайшем порядке и тишине.

1826

Генерал-майор князь Меншиков, бывший генерал-адъютант покойного императора, назначен в Персию с объявлением о восшествии на престол ныне царствующего. Под сим предлогом имел он поручение войти в переговоры о разграничении и стараться сколько возможно кончить дело сие, утвердив приязненные с Персию связи. На сей конец, сверх выгодных предложений, сделанных мною Аббас-Мирзе, угодно было государю императору уступить полуденную часть Талышинского ханства.

Генералу князю Меншикову приказано было войти по сему предмету со мною в рассуждение и собрать все нужные от меня сведения, почему и прибыл он в Червленную. Почти никакого не было неудобства отдать и все ханство Талышинское, которое, не принося нам ни малейших выгод, малым числом войск защищаемо быть не может, а содержания для того большого числа оных не стоит.

Но по свойству персиян, в особенности же Аббас-Мирзы, невозможно было надеяться достигнуть тем прекращения неудовольствий и даже претензий со стороны его. Давно было желание Аббас-Мирзы приобрести его, дабы показать народу своему, что Россия ищет дружбы его даже самыми пожертвованиями. Он не один раз обращался ко мне о том с бесстыдною просьбою.

Наконец, предлагал за ханство деньги, но с тем, чтобы издан был публичный акт, которым ханство предается во власть его, а им деньги будут уплачены по тайному условию. Не только подобные меры не почитал я приличествующими, но отдачу ханства, сколько впрочем ни бесполезного для нас, не находил возможным, потому что оно покорилось России добровольно.

Отец нынешнего хана в надежде на покровительство России противился Персии, испытал войну несчастную, изгнан был из своих владений и, наконец, Гюлистанским трактатом в конце 1813 года часть ханства, довольно значительная, предоставлена была Персии.

России принадлежат многие мусульманские провинции, на коих уступка Талышинского ханства непременно произвела бы невыгодное для нас влияние, которое не упустила бы Персия поддерживать тайным образом, и сопредельного Персии ханства Карабахского владетель, соединенный тесными узами родства с шахом, был бы поводом к величайшим неудовольствиям.

Когда в 1817 году отправлялся я послом в Персию, известно мне было, что шах, обнадеженный ходатайством Англии, объявил разные желания, и хотя предоставлено мне было, обозрев границу, изыскать средство, не повреждая, разумеется, выгодам нашим, сделать какую-нибудь уступку, я не нашел ничего другого в угождение шаху, как сделать Талышинское ханство независимым от России и под покровительством обеих держав.

Но сего предложения моего государю императору не угодно было одобрить. Следовательно, давно видел я, что отдать Талышинское ханство во власть Персии было неприлично.



Чрез несколько дней генерал-майор князь Меншиков отправился в Тифлис. Можно было надеяться, что, одарен будучи отличным умом, счастливыми способностями и притом довольно хитрый, что в делах с персиянами совсем не мешает, он успеет в исполнении поручения и даже без уступки ничтожной частицы Талышинского ханства.

Поручение дела, независимо от меня, должно было обнаружить, что не я был причиною затруднений. Я просил о сем прежде официально, но при покойном императоре сего не сделано; теперь же легко заметить я мог, что успели сделать внушение, что несговорчивость со стороны моей виною всех неудовольствий и что Аббас-Мирзе гораздо приятнее иметь дело со всяким другим. Словом, я начинал видеть недостаток ко мне доверенности.

Января 22-го