– Где твоя собака?
– Спит. – Ответил я. Выражение лица соседа я помню до сих пор. А прошло лет десять.
Собаки у меня были и после Шварца. Но такого замечательного, умного и веселого попутчика больше по жизни мне повстречать не пришлось. И никогда я не жалел, что вернулся за ним на Птичий Рынок.
К сожалению, наш трудолюбивый аккуратист, мэр Москвы, Птичий Рынок прикрыл. Его хозяйскому оку неприятен шальной и неорганизованный торг на Новоконной площади. Наш мэр человек достойный во всех отношениях. Но понять, что в хаосе «Птички» жил дух старой Москвы и что беспорядок Птичьего Рынка по-своему красив и аристократичен, наш мэр не смог. Я готов простить ему «Горбушку». Ей не так уж много лет. А вот Птичий рынок, наверное, простить не смогу.
Подлость одного капитана
Чтобы уйти от грустных размышлений о судьбе «Птички», перейду к истории повеселее.
В Крыму, недалеко от прекрасной Ялты, есть милый городок Гурзуф. Этот городок облюбовал когда-то талантливый русский художник Константин Коровин и построил себе дом на самом берегу. В советские времена домик превратился в дом творчества Союза Художников. Я не был членом Союза художников, а состоял в Горкоме графиков на Малой Грузинской. Эта крыша укрывала от властей многих неформалов, ставших теперь мировыми знаменитостями. «Бульдозерные выставки» вошли в историю бунтарского авангарда, но, должен признаться, что лично я никогда с государством не воевал и система власти меня интересовала мало. Я жил сам по себе, что и позволило сохранить интерес к жизни и легкость пера. Но за юридическую свободу Горкому Графиков до сих пор благодарен. Имея в художнической среде множество друзей и знакомых, я и был пригрет в домике Коровина.
Окрестности Гурзуфа, и впрямь весьма живописны. Торчащие из моря камни-скалы за АРТЕКОМ писало множество живописцев. Улочки Гурзуфа, ведущие то вверх, то вниз заставляют тебя передвигаться на цыпочках, и быстро снимают с толстяков лишние килограммы. Я тоже там сбрасывал вес, но вовсе не на улочках. Достопримечательностью Гурзуфа, кроме коровинского домика, Артека и виноградников, была личность по прозвищу Капитан. Эта личность носила морскую фуражку и полосатую морскую фуфайку. Уникален был Капитан двумя вещами. Он мог выпить безумное количество красного вина и имел шлюп. На шлюпе доживал свой век антикварный керосиновый движок. Кроме того, на нем имелось несколько пар весел. Художники, проживавшие в доме творчества, делились на графиков, живописцев и рыбаков. Естественно, я принадлежал к последним. На шлюпе Капитана мы ходили брать ставриду. Ловля ставриды имеет одну особенность – ставриду надо найти. Причем найти в море. Признаков, по которым ее найти легко, нет. Можно ориентироваться по чайкам. Бывает, что они кружат над косяком. Но эта примета срабатывает не всегда. Для ловли ставриды нужен спиннинг, снабженный примитивной катушкой, и самодур – свинцовая дура грушевидной формы. Самодур привязывается к концу лески. Выше, на поводках, вяжутся с десяток крючков. Наживки на ставриду не нужно. Она ловится и на голый крючок, но для собственного удовлетворения рыбаки украшают крючки перышками, красными ниточками или еще чем придумают. Наверное, профессиональная рыбацкая гордость не позволяет ловить на пустой крючок. Слово «наживка» столь много значит для рыбацкого сердца.
Собрав вышеописанную снасть и ведро для добычи, группа художников персон в десять, включая и автора этих строк, поутру отправлялась выискивать капитана и, обнаружив его в самых разнообразных местах, вела к шлюпу. Капитан собирал с души по рублю, усаживал всех в шлюп и магически запускал антикварный движок. Чудо техники имело странную особенность: оно не любило возвращаться. Шлюп выходил в море, и поиск ставриды брал старт. Опустив снасть, и не обнаружив косяк, мы требовали передвижение. Капитан снова заводил движок, и мы меняли место, пройдя метров на пятьсот вдаль или в сторону. Наконец, стая накрывалась, и компания принималась за ловлю. Самодур тянул леску вниз, катушки разматывались, два три подергивания и леска наматывается на катушку. С конца удилища идет милая сердцу рыбака дрожь. На крючках две три ставриды. Если везет, то и все крючки возвращаются с рыбками. Ведро начинает наполняться. Каких-нибудь полчаса и рыбалка завершена. Художники-рыболовы довольно потирают свои усталые руки. Возраст компании самый разнообразный. Младшему немного за тридцать, старшему много за семьдесят. Капитан возрастному определению не поддается. Он просто Капитан. Это его и пол, и возраст, и все остальное. Комплекция участников рыбалки так же не однородна. Есть два толстяка графика, тощий жилистый и бородатый живописец, не толстый, но брюхатый скульптор. Я сам не то и ни се… Художники добыли по ведру ставриды. Пора домой. Капитан дергает шнур движка – безрезультатно. Техника отказывает. Эту «вредную» повадку мотор демонстрирует при каждом выходе в море. Он прекрасно работает, когда шлюп идет от дома. С полуоборота заводится, когда мы ищем рыбу. Причем, для такого поиска иногда приходится делать более десяти остановок, и мотор заводится, как часы все десять раз. Но как только рыбалка завершена и надо плыть к причалу, движок умирает. Что мы только не говорили Капитану, чем его ни стращали. Однажды, сговорившись, сделали вид, что собираемся его утопить… Каждый раз Капитан божился, что уж завтра этого безобразия не повторится, но, увы, его обещания оставались обещаниями и вся честная компания, кряхтя и матерясь, усаживалась за весла. Пыхтели, покрываясь капельками пота, тучные графики, скрипел зубами жилистый живописец, гнусаво матерился автор этих строк, и в злобном и напряженном сопении служителей муз слышались нудные команды Капитана:
– Раз-два. Наляжем, братцы. Раз-два…
Медленно приближались клыки торчащих из моря скал Ай-Длагов. Издали казалось, что они почти у берега. Но когда шлюп подтягивался к одной из них, оказывалось, до берега еще грести и грести. В доме творчества имелся замечательный обычай. Рыбаки сдавали свой улов на кухню и получали к обеду великолепно зажаренную ставриду. Рыба доставалась и тем, кто сидел за столиком рыбака. Поэтому за такое место среди нерыболовных художников шло тихое соревнование.
Думаю, что эти походы Капитана с его капризным антикварным двигателем запомнили многие художники. Прочтя эти строки, если книга случайно попадет им в руки, с удовольствием восстановят картины, связанные с гурзуфской ставридой. Жив ли Капитан? Количество красного вина отмерено для любого организма. Не исчерпал ли наш морской волк свой лимит? Как мы ни поносили его тогда, я вспоминаю его с улыбкой. Да и с благодарностью. Выйти в море в те годы мог не каждый. У Капитана с пограничниками существовал «сговор», и они к нему не придирались. А сколько прекрасных минут выпало на долю нашей компании, не говоря уже о самой рыбалке. Грести к дому иногда приходилось против ветра, и в большую волну. Мы вдоволь насмотрелись на горный крымский пейзаж. Гурзуф с моря прекрасен в любую погоду. Особенно осенью, когда на склонах, в лучах закатного солнца, пылает пурпур виноградников, или в дождь, когда на горы наползают тучи, прозванные здесь хмарями. Хмари вползают в городок и, как одеялом, укрывают его. Тяжелый свинец неба и моря создают удивительные романтические марины. Все это остается в сердце и делает человека богаче. И никакой лопнувший банк эти богатства отнять не сможет.
С чем рифмуется слово бурлак?
Есть на карте юга России городок под названием Темрюк. Как и Селигер, эта часть русской южной земли прихватила меня надолго. В Темрюк я ездил на машине. Из Москвы туда можно попасть двумя путями. Один чисто сухопутный через Краснодар, другой через Керчь и Керченский пролив на пароме. Этот путь дольше, но зато по дороге возможны изрядные приключения. Об одном из них мне хочется вспомнить, поскольку к рыболовной теме это приключение имеет самое прямое отношение. Чтобы приехать в Темрюк со стороны Керчи, надо миновать знаменитый Сиваш. Эта уникальная голубая чаша всегда завораживала, когда я мчал по шоссе вдоль его берега. Кстати, тут можно дешево купить десяток круглых спелых «колхозниц». Сивашскую «колхозницу» я предпочту любой другой. Дынь на своем веку я попробовал. Проведя несколько лет в Средней Азии, имел возможность откушать сотни медовых, прозрачно восковых, сладчайших красавиц. Такие дыни, словно золотые снаряды дальней артиллерии Аллаха, прекрасны на вкус, но круглое бронзовое ядро сивашской «колхозницы» для меня желаннее. Этот странный фрукт, выросший в солоноватом песке, имеет сложнейший букет. О «колхознице» я могу писать поэмы. Кто поедет по этой дороге, рекомендую проверить и сличить мои ощущения со своими. Еще по берегам Сиваша вечно стоят бабы и дети со связками вяленных и свежих бычков и мелкой камбалушки. Мне всегда хотелось сделать возле Сиваша привал и порыбачить. Как может рыбак купить рыбу, которую можно поймать самому? В одну из поездок в те края я решил заранее, что на озере устрою привал. Ехал я в Темрюк с женой. Она намеревалась плавать в Азовском море, за что мне разрешалось сидеть в болотистых лиманах Кубани. Об этих лиманах я уже немного писал, вспоминая морского офицера спиннингиста. И возможно, вернусь к ним еще ни раз в дальнейшем.
Решил я сделать привал на Сиваше еще и потому, что завел новую лодку. Американская надувная, как я упоминал, долго радовала меня, но все на свете имеет конец. Пришел конец и этому прекрасному надувному катамарану, спасшему мне на бушевавшем Селигере жизнь. Я приобрел югославский катамаран «Меестраль», похожий на «американку» и решил проверить его на Сиваше. К Сивашу мы добрались часов в десять утра. Погода стояла тихая и теплая, как в начале сентября случается в этих широтах. Все свободные емкости в машине уже заполнили «колхозницы» и кукуруза, которую мы, без зазрения совести, воровали в пути. Я вынул лодку, еще совсем новую, бережно, так бережно как относятся только к новым вещам, развернул ее на колючих злаках, возле песчаного берега, и принялся накачивать помпой. В американской лодке на полу надувался киль и выкладывался набор деревянного пола. Может быть, именно в киле был секрет ее судоходных качеств. В югославской надувался весь пол и превращался в нечто, вроде надувного матраса. Каждый борт и пол имели свой клапан. Закончив «надувательство», я сложил в лодку удочку, припасенных еще с России червяков, садок с мелкой сеткой и толкнул лодку в озеро. Но не тут-то было. Оказалось, что начало воды имеет столь мизерную глубину, что ни в состоянии поднять даже этот надувной «матрас». Пришлось разуться и вступить в озеро. Прекрасная голубая чаша, как ядовитый цветок, таила в себе гнусный сюрприз. Дно Сиваша – это мерзкий и очень глубокий ил черного цвета. Отмыть ноги после погружения в эту массу почти немыслимо. Но я уже залез. Пока лодка не поплыла, я тащил ее метров десять в озеро. Наконец, толща воды в несколько сантиметров подняла надувное судно, но радоваться было рано. Я попробовал усесться, и лодка снова тут же погрузилась в ил. Пришлось переть ее в озеро пехом. Не помню, сколько времени потребовалось, чтобы начать плавание. Наконец, усевшись на борт, я принялся отмывать ноги. Отвратительная липкая черная пленка смываться соленой водой Сиваша не желала. Отмыться я не смог, но слой ила на своих ногах свел к минимуму. Прекрасный апельсиновый цвет нового катамарана после моей посадки выглядел гнусно. О новенькой чистенькой игрушке пришлось забыть навсегда. Даже несколько л