Став бессловесным, он подсел насколько мог близко к адвокатам и начал помогать им переводить мои слова. Иногда он все же очень бурно возмущался переводу, судья тут же менялась лицом, одним движением бровей делала жутко недовольное лицо, и он сразу подносил руку к своей груди, извинялся перед ней, и она смягчалась. Я был очень благодарен ему за все это.
Не понимая португальского, я был сосредоточен на лицах всех присутствовавших и по ним понимал происходящее лучше всяких слов.
На процессе становилось по-настоящему жарко.
Я отвечал уже несколько часов, прокурор задавал самые непостижимые вопросы.
Это было очень тяжелое и выматывающее занятие.
Я был очень сконцентрирован и взвешивал каждое свое слово.
Мы часто употребляем это выражение, особо не вникая в его смысл. Так вот, повторюсь. Я взвешивал (как на весах) и обдумывал каждое свое слово. Это было очень тяжело. Очень.
Через какое-то время я был уже благодарен адвокатам за каждое их влезание в тонкости перевода и споры с переводчиком как за возможность мне просто физически передохнуть. Так делают уставшие спортсмены, подолгу завязывающие шнурки или симулирующие травму, чтобы потянуть время и перевести дыхание.
Прокурор повторял по пять раз одни и те же вопросы, иногда только немного меняя смысловую нагрузку. Переводчик же просто ловил нужную прокурору тональность и, поймав ее, давал уже моим словам нужную интерпретацию.
Это было очевидно.
Я отвечал на один и тот же вопрос практически одинаково, но после пятого «нужного перевода» моих слов начиналась острая дискуссия за качество перевода между моими адвокатами и консулом с одной стороны и переводчиком с другой.
Настроение судьи менялось. Видимо, ранее она представляла ситуацию несколько в ином свете…
Прокурор закончил.
Он выстрелил из всех возможных и невозможных орудий. На его удовлетворенном лице читалось: я сделал все что мог, выжал из этого дела максимум возможного, и никто не сделал бы большего.
Судья дала слово моим адвокатам. Им надо было сделать не меньше. Перевернуть ситуацию в мою сторону.
Было видно, что они уже измотаны.
Слово взял Рафаэль, он был постарше и погрузнее Пауло. Типичный сангвиник, спокойного нрава, и это позволило ему сохранить больше сил, чем холеричному Пауло, который выглядел, как потухший вулкан.
Возможно, Рафаэль был просто более опытный и матерый и поэтому размеренно распределил свои силы в этом процессе.
В который раз я убедился, как важно умение распределить свои силы.
Беречь их.
Для этого нужно всегда иметь их запас, потому что ты не знаешь, когда и сколько тебе придется их израсходовать.
Вот и сейчас мы зашли на процесс на пятнадцать минут, а сидели уже три часа, и не просто сидели, а эмоционально и интеллектуально общались в конфронтационном режиме.
Итак, слово взял Рафаэль, и он выступил выше всяких похвал.
Все было видно по лицам.
Лица судьи, прокурора менялись.
Консул отчаянно кивал, а переводчик что-то недовольно бурчал.
Почему он, кстати, так рьяно был на стороне обвинения, для меня так и осталось загадкой.
Рафаэль начал вроде бы невзрачно, но достаточно быстро он нащупал нить и сосредоточился на юридических нюансах, судебной практике, толковании. Он хорошо подготовился, позиция по делу была изложена на нескольких листах письменно, он передал их судье в конце своей речи.
По ходу ответил на несколько вопросов.
Он присел обратно и сдулся, как и Пауло.
Консул устало смотрел в пол.
Пожилой переводчик выглядел также физически обессиленным.
Длинные речи Рафаэля он переводил мне очень односложно.
Итак, все сделали все что могли.
Остались только мы вдвоем – я и судья.
Своей речью Рафаэль заставил судью посмотреть на ситуацию с другой стороны.
Остановил мой корабль, летящий на всех парах на скалы.
Судья колебалась.
Она молча смотрела то на мое уголовное дело, то на последние бумажки, полученные от адвоката, то внимательно на меня, а я еще более внимательно прямо в ее умные глаза.
Судья открывала мое дело совершенно наугад, по ее отсутствующему взгляду было видно, что она просто механически перебирает страницы, а сама находится в размышлениях.
Затем она оперлась головой на руку, прекратила движения, отвела от меня взгляд и… замолчала.
В воздухе повисло молчание.
Впервые за все время судебного процесса я по-настоящему испугался.
Раньше был мандраж, бодривший меня. Этот стресс и поддерживал меня в тонусе. Шел динамичный процесс, и я был постоянно в игре, в борьбе.
А здесь вдруг пауза…
Оглянулся назад и увидел лица своих адвокатов и консула, они были измождены.
Пауло и Рафаэль всегда демонстративно улыбались, и если их что-то и выбивало из колеи, то они быстро воз-вращались в свое привычное состояние завзятых оптимистов.
И вдруг я увидел их такими… какими я не видел их НИКОГДА.
Мне даже показалось, что это не мои адвокаты! Насколько иными были их лица без улыбок, без их привычного оптимизма и жизнелюбия.
Более того, Пауло почему-то боялся смотреть в мою сторону и вперился в пол, Рафаэль же, поймав мой взгляд, быстро отвел от меня свои глаза и стал что-то читать в бумагах…
Хотя что СЕЙЧАС там в них читать?
Было очевидно, что он это делает, только для того, чтобы не смотреть на меня.
Более всего меня поразил в ту долю секунды, когда мы встретились с Рафаэлем глазами, – его взгляд!
Он был какой-то растерянный!!!
Как у мальчишки! Я и подумать не мог, что этот статный седовласый маститый адвокат может иметь такое выражение лица.
Мог представить его каким угодно, только не растерянным.
От него всегда исходила некая величавая уверенность, которую может чувствовать мальчик даже не от отца, пребывающего еще в страстях или амбициях, а от умудренного деда, весь образ которого говорит: все видел, везде был и ничего – вот сейчас сижу перед тобой… и с улыбкой и иронией говорю обо всем…
И внуку становится как-то спокойно.
Рафаэль же был растерян, как мальчишка!!
Пауло вперился в пол.
Взглянул на консула – тот в прострации, смотрел вдаль…
Я испугался.
Как-то явственно представил себе и «Пинейрос», и «Итаи», и себя в них. Причем так четко и органично, как будто и не выходил.
Да, подумал я, выпустили по недоразумению или удаче этих прохвостов адвокатов. Погулял. Хватит. Пожалуй-те обратно.
Так стало сразу жалко время, потраченное на свободе впустую. Что не так все и не ценил…
Не ценил…
Вдруг судья вновь посмотрела на меня, на три–четыре секунды задержав взгляд, и спросила: «Дети есть у вас?»
Я, совершенно не ожидавший от нее вопроса, и особенного такого, немного опешил и, смутившись, ответил: «Да, мальчик».
«Сколько лет?» – как-то не по-протокольному спросила она.
Я ответил: «Четыре с половиной».
«Есть фотографии», – вспомнил я. «Вот», – подошел к ней и протянул цветную распечатку фотографий сына, сделанных на принтере.
Она начала смотреть на фотографии.
Слегка улыбнулась. И по-женски аккуратно сложила странички и протянула их мне. Я подошел, взял их обратно и улыбнулся ей.
Она вновь погрузилась в раздумье.
Было видно, что ей предстоит принять сложное решение.
Судья пребывала в полной концентрации, и как ни странно, мы, присутствовавшие, ей совершенно не мешали.
Она обладала удивительной способностью абстрагироваться от происходящего и находилась в медиативном состоянии.
Кстати, для судьи, наверное, это самое главное умение.
Неожиданно пауза была прервана, она резко встала.
Все подскочили, она пробормотала что-то и скрылась в совещательной комнате.
Я стал спрашивать у усталого переводчика: «Что? Что она сказала?»
Он, пожимая плечами, ответил, что ничего особенного, думать пошла.
Мы остались ждать в зале.
Прошло десять минут, двадцать, тридцать…
Время шло очень медленно.
С каждой пройденной минутой мое настроение становилось все хуже и хуже.
Да и я просто уже ОЧЕНЬ устал. Рано встал, почти не спал. Не очень-то хорошо спится перед судебным заседанием, на котором должна решиться твоя судьба. На завтраке без аппетита засунул в себя что-то из еды, больше налегая на кофе, и мы поехали в суд. Дорога заняла часа полтора. Мы приехали заранее, за час, и еще час прождали начала судебного заседания. И вот уже пять часов длился процесс.
У меня были все основания для усталости.
В зале чувствовалась разряженная атмосфера, какая бывает в Москве жарким июньским днем перед грозой.
И она прозвучала!
По громкой связи судья что-то несколько раз прогово-рила. Я был наэлектризован до предела. Как один сплошной НЕРВ.
Сразу накинулся на переводчика: «Что, что сказали?»
Он устало перевел, что это судья вызывает в зал суда приставов.
После этих слов я просто обмяк.
Так как, будучи адвокатом, я хорошо представлял, для чего нужны приставы.
И связать в логическую цепочку, почему они раньше были не нужны и вдруг перед прочтением приговора понадобились, было не сложно.
Уж не для того, чтобы помочь добраться мне до отеля. Только если до «специализированного отеля»…
Обреченно и даже наивно спросил у переводчика: «А зачем судья приставов пригласила?»
Впервые в его мимике и глазах увидел какую-то жалость и сострадание к себе, и он, как врач, который не хочет говорить плохой диагноз, только развел руками и сказал, что надо сохранять спокойствие и не делать сейчас лишних движений.
Его ответ мне не понравился.
Да, пять часов не нужны были приставы и вдруг понадобились.
Вошли приставы и сели возле дверей. Две тени, темная форма. Я обратил внимание только на наручники, висевшие у них на поясе.
В моем восприятии в зал суда прибыли наручники. Железные, металлические.
Тесно сдавливающие руки.
Стал машинально гладить себе запястья. Один раз, второй…