Оказалось, нет. На другой день пришел ко мне на тренировку, дождался конца и проводил до дому. На улице вновь начал говорить о том, что он все продумал: если два умных человека возьмутся за это дело, все будет шито-крыто. Все можно рассчитать, риска никакого. Осуществим замысел, когда уверенность будет на все сто! А не получится, ничего страшного не произойдет, небольшое приключение, поиграли немного. Я снова оборвал его, наговорил всяких грубостей, сказал, мол, такого идиота в жизни не видал. А он лишь смеялся и отвечал: вот когда у нас будет уйма денег и я поменяю свою развалюху на шикарное авто, то заговорю по-иному и всю жизнь буду благодарить его.
— Возможно, тогда мне надо было быть понастойчивее, но у меня не хватило решительности. Вся затея казалась мне настолько глупой, что от злости, да и от бессилия, а может, по слабости я плюнул на все. Ласло же начал планировать операцию, вдаваться в детали, о чем меня не ставил в известность, наверное, боялся, что отвергну его замысел. Одному ему дело было не под силу, он нуждался во мне. Теперь-то я понимаю, почему он так нажимал на меня, и дружба тут была не при чем, хотя он и твердил о ней. Ему нужен был сообщник. Иногда, правда, он говорил мне, что надо достать ключ от сейфа и заказать дубликат.
— Только позже я узнал, что он хочет вовлечь в дело и мою жену, возможно, для того, чтобы скомпрометировать ее, дескать, если догадается обо всем, будет молчать. Он отдал ей добытый ключ от сейфа, сказав, что это ключ от квартиры приятельницы его друга, очень срочно надо заказать еще один ключ, пока не вернулся муж, причем сделать все втайне, чтобы никто не догадался, поэтому дружок и попросил его, а он просит мою жену, и все концы тогда, как говорят, в воду. Между нами троими отношения были таковы, что жена даже не удивилась просьбе. Правда, ее смутило, почему даже мне рассказывать об этом нельзя. Бедняжка, не знаю, что она подозревала, но на другой день обо всем мне поведала. Правда, к тому времени Ласло взял у нее ключ, потому что слесарь, к которому она его принесла, отказался делать дубликат срочно. Я сказал жене: возможно, у Немеша свои делишки по женской линии, просто ему стыдно признаться. А самому Ласло заявил: его намерения меня больше не интересуют, прошу нас исключить из своих замыслов. Я и слышать не желаю больше об этом деле, а тем более моя жена.
Ласло покаялся, что ошибся, обратившись к моей жене — нельзя было показывать ключ местному слесарю. Он-де найдет иной способ.
— Находи какой угодно способ, — сказал я ему, — но мне можешь о нем не сообщать.
— Прошло две-три недели, не помню точно, о деньгах мы не говорили. Ласло по-прежнему приходил к нам по вечерам ужинать, вместе ходили в ресторан, когда жена работала во вторую смену. Словом, все шло как прежде. Он снова говорил о конкурсе, на который подал документы, о должности ассистента профессора, о своих планах. Сказал, что спланировал свою жизнь на все следующее десятилетие, по крайней мере, до сорокалетнего возраста. Что будет потом, неизвестно, ведь это так далеко. А пока он будет жить правильно, разумно, содержательно, приложит для этого свои способности и молодость. Чтобы не пришлось в старости упрекать себя за то, что упустил какие-то возможности. Тогда ведь поздно будет наверстывать. Хочет учиться упорно, много. Посвятит себя науке, не будет разбазаривать свой талант и духовные силы по мелочам. В ближайшем десятилетии денежный вопрос его не интересует; приобретение знаний, научная работа — вот его цель. Главное — к четвертому десятку он хочет иметь имя и ранг в своей профессии. Вот так он говорил. Жена нет-нет да и перебивала его, мол, как собирается он сочетать свои возвышенные планы с желанием пользоваться молодостью, веселиться, развлекаться. Ласло отвечал, что одно дополняет другое, от этого жизнь человека становится полноценной. Жена возражала — для этого нужны немалые деньги, а уход в науку — это еще не обязательно масса денег. Здесь Немеш, как правило, говорил о своем богатом дядюшке, который пишет ему теплые письма и обещает помощь. Скоро, говорил он, от него придет подарок — автомобиль, а потом, может, удастся выжать из старика и побольше: он будет присылать ежемесячно кругленькую сумму.
— Жена завидовала ему: вот ведь как устроил свои дела. А я ей свое: Ласло должен завидовать нам, у нас есть все, что приносит в жизни радость, даже и без дядюшки в Америке. Жена согласилась со мной. Особых забот у нас в общем-то нет, но красивое спортивное белое авто она все же приняла бы в подарок. Я разозлился. На какие средства будем содержать машину? Может, пойти воровать, чтобы хватило денег? Жена, бедняжка, не понимала, почему я так злюсь, и пыталась меня успокоить. Больше мы об этом не говорили. Мотоцикл удовлетворял все мои запросы. Сначала я думал, что и мечты жены тоже. Во всяком случае, я уже сказал, больше мы об этом не говорили, и я не знал ее мыслей. Но теперь меня раздражало ее молчание, особенно, когда Ласло болтал о своем.
— А о своих планах он говорил все чаще и чаще. Бранил завод, наш маленький городишко, здешнее общество, словом, все. Ждет не дождется, когда перейдет в свой научный институт. Советовал и мне, мол, поехали вместе, учителя физкультуры везде нужны, устроюсь, а жена найдет местечко в общепите. Тем более что мы так сдружились и ему жаль терять в нас хороших друзей. С дядюшкой у него все налаживается, и он-де поможет нам в переселении, а может, даже в бо́льшем.
— Моей жене это не понравилось, переполнилась чаша терпения и у нее. Она сочла это пустой болтовней, глупым бахвальством, не имеющим под собой никакой почвы. Обещает, ничего не имея или намереваясь иметь в весьма туманной дали! Если даже он и будет получать ежемесячную помощь, то быстро сообразит, — так оно и бывает, — что надо ему еще больше. Она даже сказала ему: «Не надо нам ничего обещать, утрясай дела с институтом и со своим дядюшкой. А мы останемся друзьями даже и тогда, если из этого ничего не получится».
— Я был рад такому повороту, Ласло — нет. При мне он сказал моей жене: не будь я таким тюфяком, нам жилось бы гораздо лучше.
— Однажды Ласло попросил меня отвезти его на мотоцикле в город Байя, сказал: срочное дело там у него. Я дождался его у завода, он занял место на седле, и мы отправились в путь. Остановились около хозяйственного магазина, он вошел, я ждал его на улице. Вскоре он вернулся, держа в руках болванку для ключа из алюминия. Попросил меня подождать еще немного, надо, мол, зайти к слесарю. Кустарь жил несколькими домами дальше, и Ласло зашел к нему. Минут через двадцать — двадцать пять он вышел, в руке у него был готовый на вид ключ.
— Знаешь, зачем это? — спросил он меня.
— Наверно, хочешь открыть этим сейф.
Он ответил: «Это еще не сам ключ, а заготовка, но окончательно подогнать его можно только дома».
— Шли дни, и однажды Ласло, будто между делом, заметил, что испробовал ключ, но он еще не подходит к замку. Прошло еще несколько дней, и он снова сказал то же, что и раньше, но добавил, что теперь испытания проходят успешнее. Я спросил, что это значит. Он пояснил: ключ уже поворачивается, но не полностью.
— А как тебе удается пробовать ключ? — спросил я, все еще не веря в его затею. И он рассказал. В комнате, где стоит сейф, всегда кто-то есть, а старик-кассир, когда уходит, запирает дверь. Но Ласло выбирает такой момент, когда кассир в комнате один. Хорват — его давний приятель, можно сказать, друг. При встрече беседуют о многом, а еще их связывает любовь к спорту. Старик выписывает спортивную газету, и Немеш ходит к нему читать ее, причем регулярно. Разложит ее поверх кассы, облокотится о сейф и читает. Все, как и раньше. Только сейчас он следит, чтобы свисающая часть газеты прикрывала несгораемый шкаф от главного кассира, а сам располагается так, чтобы вошедший в дверь не заметил бы, что делают его руки под газетой. Потом он вставляет ключ в замок и пробует его. Если не идет, чуть нажимает на ключ, и на мягком алюминии остается след, где бородка не проходит. Дома надфилем — сумел-таки раздобыть! — спиливает бородку, а на другой или на третий день, как удается, повторяет все снова.
— Вот так подбирал Немеш ключ к сейфу, а я, изумленный и удивленный, в каком-то странном оцепенении ожидал, чем же кончится это дело, в которое я все еще продолжал не верить. И однажды он объявил: повернулся! То есть ключ в замке повернулся. Лицо у него сияло от радости. Потом он еще несколько раз сообщал мне, что ключ работает не хуже настоящего. Это было недели две назад. Тут он стал высчитывать: зарплата будет тогда-то, вот и надо в тот день попробовать. Этим днем оказалось 12 октября.
Когда Ласло окончательно назначил день, я снова ужаснулся. Неужели этот псих отважится все-таки совершить свое дело? А затем удивился себе: почему я до сих пор еще сомневался. Уже только то, что он сделал, само по себе тяжкое преступление. Это я сказал и ему, добавив, что если есть бог, пусть он благодарит его за то, что не сидит за решеткой. А сейчас должен все прекратить, и как можно скорее. Он ответил, что не дурак бросить «дело», когда самое трудное позади. Если же я струсил и хочу выйти из игры, пожалуйста, он меня не держит. Его, конечно, я подведу страшно, потому что одному провернуть всю операцию трудновато, нужны два человека. От меня требуется немногое: стоять на улице и следить за обстановкой, а он войдет в помещение, откроет кассу и принесет ее содержимое. Готов со мной поделить все поровну, хотя ключ делал он один, да и вообще вся идея принадлежит ему. «Словом, подумай», — сказал он мне. Я ответил, что думать не о чем, с ним я не пойду и хочу, чтобы и он отказался от своей затеи. Нет, все уже готово — был ответ. Хорошо, он будет действовать один, но если его схватят, несдобровать и мне. Да и в его аресте буду повинен я, потому что не помог. О его замысле мне известно давно, знал я и о подготовке «операции», помогал даже ключ доставать, и после этого думаю выбраться сухим из воды? Не выйдет. — «Ах, так! — сказал я, — да я сейчас же сообщу о тебе в милицию» — Он рассмеялся. «Пожалуйста. Иди хоть сию минуту!»