В глазах Мишки, услышавшего, что он зачислен в сотрудники отдела, запрыгали веселые огоньки.
– Это не наш сотрудник, – уточнил я. – Но он не помешает разговору. Итак, я вас слушаю.
Доцент сразу сделал – именно сделал – многозначительное лицо; достав белый, туго накрахмаленный, аккуратно сложенный платок, отер им совершенно сухой лоб
(что, судя по всему, должно было продемонстрировать глубокое душевное волнение), потом вновь аккуратно сложил платок и скорбно произнес:
– Вот впервые в жизни довелось побывать в прокуратуре!. Да еще в следственном отделе..
– Может быть, перейдем к делу? – спросил я.
– Да-да, конечно.. Но сначала, с вашего позволения, я хотел бы коротко сказать о себе.. Для общего впечатления. .
– Пожалуйста, – произнес я, подумав, что «общее впечатление» он уже произвел.
– Перед вами, если вам угодно знать, научный работник, кандидат экономических наук, а в недалеком будущем, можете не сомневаться, доктор наук. Я уже заканчиваю диссертацию. Следовательно, пока еще доцент, но скоро – профессор. Как видите, в этом смысле не могу пожаловаться на судьбу..
– А в каком смысле вы на нее жалуетесь?
– В семейном, к сожалению, в семейном. . Впрочем, как говорят французы, се ля ви – такова жизнь. .
И он скорбно опустил очи и сделал выразительную паузу. Я терпеливо выжидал.
– Конечно, дело, по которому я решился вас обеспокоить (он сказал именно «обеспокоить»), может показаться вам мелким и даже недостойным, так сказать, вашего внимания, но для меня как деятеля науки оно весьма драматично, смею заметить..
– Нельзя ли ближе к делу, – сказал я, уже понимая, что «деятель науки» – мастер поговорить и намерен пленить меня своим красноречием.
– Дело алиментное, – ответил доцент. – Тем не менее, и однако, оно, позволю себе утверждать..
– Алиментные дела относятся к компетенции гражданского отдела, и вы напрасно..
– Одну минуту, – перебил он меня. – Оно вначале было только алиментным, и им действительно занимался гражданский отдел. Но потом, как это ни парадоксально, суд вынес определение о возбуждении против меня уголовного преследования.
– В связи с уклонением от платежа алиментов?
– Да, но это абсолютный нонсенс!. И суд не вникнул в нюансы дела..
– Определение суда и все документы при вас?
– Разумеется.
– Покажите, пожалуйста.
Доцент достал из портфеля толстую кипу бумаг и протянул мне. Я стал знакомиться с определением суда, копиями кассационных жалоб, всевозможными справками и письмами. Признаться, поначалу я читал все эти бумаги без особого интереса, но потом увлекся – передо мной были человеческие документы, разительные по своей необычности! Суть довольно ясного и довольно противного дела
Прохорова сводилась к следующему.
Мать Прохорова, рано овдовевшая, работала уборщицей на одном из заводов Свердловской области. Прохоров был ее единственным сыном. Выбиваясь из сил, эта женщина посвятила ему всю свою жизнь, стремясь во что бы то ни стало «вывести его в люди». Он закончил среднюю школу, а потом уехал в Москву продолжать образование.
Получая студенческую стипендию, Прохоров часто писал матери с просьбой «прислать деньжонок». Мать, отказывая себе во всем, посылала. Для этого ей приходилось работать сверхурочно, брать в стирку белье и мыть в клубе полы.
Окончив институт, Прохоров остался в аспирантуре,
потом защитил кандидатскую диссертацию и получил звание доцента. Теперь он уже много зарабатывал и матери писать перестал.
Отчаявшись получить ответ на свои письма, старушка получила на заводе отпуск и приехала в Москву. Тут она убедилась, что сын действительно «вышел в люди». У него была прекрасная, хорошо обставленная комната, собственная машина, много костюмов.
– Что это вы, мамаша, на старости лет вздумали по железным дорогам таскаться? – спросил ее сын. – Право, не по возрасту.. Да и лишние расходы к тому же...
Этот человек больше всего на свете боялся «лишних расходов». Через два дня после приезда матери в Москву он отправил ее обратно, купив ей билет в бесплацкартном вагоне и дав сто рублей на дорогу.
– Езжайте, мамаша, с богом, как говаривали в старину,
– сказал он. – В гостях хорошо, а дома лучше. Да и мне некогда вами заниматься.. И подпишите вот эту расписочку..
И он протянул ей заранее заготовленную расписку, в которой значилась «полностью полученной» и сотня, данная матери на дорогу, и стоимость железнодорожного билета, и даже «расходы на питание», понесенные за те два дня, что мать у него жила.
Старушка заплакала. В отличие от сына она не имела того кругозора, который дают высшее образование и ученая степень. Но он в отличие от нее не имел даже низшего представления о человеческой совести и морали.
Вернувшись на завод, старушка сначала отмалчивалась в ответ на расспросы соседей, как ее встретил сынок, а потом, не выдержала, захворала.
Уже позже, когда ей пришлось оставить работу, соседи сообщили в завком о ее бедственном положении. Но мать есть мать: когда к ней пришли из завкома и стали спрашивать, как ей живется, она ответила, что ни в чем не нуждается, так как ей помогает сын. .
Но соседи знали, что это не так. И они снова пошли в завком.
Тогда по инициативе завкома и возникло гражданское дело об алиментах. Прохоров вместо платежа алиментов выслал ту самую «расписочку», которую он в свое время получил от матери, с коротким письмом, что «означенную в расписке сумму прошу рассматривать как мой платеж за первое полугодие. .».
Когда об этом узнал председатель завкома, он побелел от ярости и бросился к районному прокурору.
– Да, любопытное явление природы, – протянул прокурор, узнав суть дела. – Прямо скажем, зоология..
– Не дело говоришь, прокурор, – возразил председатель завкома. – Клевета на зверей. У них такого не встретишь.
Это я тебе, между прочим, как старый охотник могу сказать..
– Гм... ты прав, пожалуй, – согласился прокурор. –
Ничего, мы ему припомним эту расписочку, подлецу!.
Прокурор вошел в суд с соответствующим представлением, и суд вынес определение о привлечении Прохорова к ответственности. Прокурор мог сделать это и своим постановлением, но в данном случае ему хотелось получить и определение суда. Любопытно, что на суд явился и председатель завкома, подробно рассказавший о своей беседе с прокурором и о том, как он «вступился за зверей».
Суд зафиксировал его показания в протоколе судебного заседания. И правильно сделал.
– Так что же, гражданин Прохоров, вам угодно? –
спросил я, прочитав все эти документы.
– Прекращения возбужденного против меня дела, –
спокойно ответил он. – Это перегиб!
– А как вы квалифицируете посылку вместо денег расписки, взятой вами у матери?
И я огласил текст расписки. Он внимательно слушал.
– Вы видите в этом криминал? – спросил он, когда я кончил читать. – Что в этой расписке преступного, позвольте вас спросить?
– Что к ста рублям, выданным матери, вы приплюсовали стоимость железнодорожного билета. .
– Да, но это фактическая стоимость, прошу заметить.
– Заметил. И стоимость за питание в течение двух дней тоже приплюсовали..
– Опять-таки только фактические расходы.. Должен при этом добавить, что..
Но мне так и не суждено было узнать, что именно он хотел добавить, потому что как раз в этот момент Мишка
Шторм бросился с пылающими глазами на «деятеля науки», сбил с его носа могучим ударом золотые очки и, схватив его за воротник, швырнул, как куль сена, на пол, крича громоподобно:
– Вот я тебе сейчас добавлю, гнида с фасоном!.
Оторопев, я кинулся к Мишке, который уже сидел верхом на Прохорове, истерически вопившем:
– Спасите, убивают!..
Я тщетно пытался оторвать Мишку от его жертвы. Не отпуская Прохорова, Мишка кричал мне:
– Потом хоть лишнюю статью добавьте, а сейчас дайте душу отвести!..
Между тем на крик Прохорова вбежала секретарша и сейчас же помчалась за помощью, еще не разобравшись, что случилось. Первым вбежал Булаев, но к этому моменту мне уже удалось оторвать Мишку от Прохорова. Булаев повел Мишку к себе.
Прохоров поднялся, тяжело дыша, отряхнулся, а потом, запинаясь, произнес:
– Б-благод-дарю за пом-мощь.. Тем не менее, и однако вам придется возместить мне стоимость золотой оправы очков – она сломана – и приплюсовать стоимость разорванной сорочки и галстука..
– Позвольте, вы забыли про стоимость стекол в очках, –
сказал я, не без труда сдерживая ярость. – Это на вас не похоже..
– Стекла в очках ничего не стоят, – возразил он. – Дело в том, что это. . простые стекла.. Мне лишнего не надо..
– Зачем же вы носите очки? – наивно удивился я
– Эт-то друг-гой вопрос, – чуть смутился доцент. – Но это мое личное дело.. Итак, в итоге двести шестьдесят пять рублей. .
Не могу и не хочу скрыть, что я с трудом отогнал недобрую мыслишку, что слишком рано оторвал от «деятеля науки» Мишку Шторма. В самом деле, чего я так торопился?!
И еще мне вспомнилась древняя восточная поговорка:
«Вора иногда можно понять и простить. Убийцу нельзя простить, но можно иногда понять. Подлого скупца нельзя ни понять, ни простить.. »
1963
ТЕНИ ПРОШЛОГО
Рассказы
ТРИ ПРОВОКАТОРА
Моя следственная судьба столкнула меня с тремя
крупными провокаторами царской охранки: злым гением
«Народной воли» Иваном Окладским, проработавшим в
охранке тридцать семь лет; знаменитой Дамой Туз –
Серебряковой, служившей секретным агентом в москов-
ской охранке более четверти века, любимицей самого Зу-
батова; и, наконец, с резидентом охранки в Балтийском
флоте Кириллом Лавриненко, провалившим в 1906 году
революционное восстание на крейсере «Память Азова», после чего девяносто с лишним матросов были преданы