Его величество Даниэль Второй поручил Себастьяну весьма тайное, специфическое и оттого еще более серьезное задание. И одним из его пунктов, если можно так выразиться, была появившаяся в парке Аннель.
Чтобы не привлекать внимания шпионов соседних государств, ее не представили ко двору, она не беседовала с королем или кем-то из его советников. Если отложить собственные эмоции и заинтересованность в сторону, то все произошедшее с девушкой как нельзя лучше подходило для отвода глаз. Правда, отец с его приемом чуть все не испортил, однако последствия удалось сгладить, переключив общественное внимание на сестрицу будущего консорта и трех гвардейцев, которым было приказано вытворять что угодно, лишь бы их выходка была как можно ярче и как можно дольше обсуждалась при дворе. Положа руку на сердце и не кривя душой, если бы он действовал только в интересах короны, то девушку следовало точно так же выдать за кого-нибудь, кто отослал бы ее с глаз долой и подальше из столицы в какую-нибудь глушь. И там вдалеке продержать ее год-другой. Пусть копается себе, цветочки разводит. И когда все забудут, кто она и откуда, когда даже самые заядлые сплетники перестанут обмусоливать появление, ее следовало бы доставить к королю. Но, увы, так сделать уже не получится. Во-первых, Соувен еще более активно начал стягивать силы к границе, и провокации с его стороны участились, а во-вторых, его шпионы активизировались, и переиграть их можно было, лишь действуя на опережение. Поэтому Аннель следовало поскорее доставить в столицу, чтобы она могла побеседовать с нужными людьми. Для отвода глаз Себастьяну требовался повод, и он нашел его еще в усадьбе, заметив страсть Аннель к кулинарным изыскам. Таким нехитрым и вполне правдоподобным способом он надеялся обосновать ее появление при дворе и поводить еще какое-то время за нос Вивьен и всех прочих шпионов Германа Фоглера – советника по тайным делам его величества Людовика Седьмого, государя Соувена. А самому тем временем подобраться поближе и ухватить эту гадину за… за мягкое место, или, во всяком случае, укоротить ему руки, а то уж что-то слишком много он знает в последнее время, даже такое, что обсуждается тайком в кабинетах королевских министров и канцлеров. Было бы очень интересно выяснить, каким образом ему удается добыть информацию.
Партия была многоходовая, и если один шаг сулил проигрыш, то другой – выигрыш. А время… А что ж время?! И на нем можно неплохо сыграть!
Единственное, что хоть как-то преображало будни, избавляя их от серой безнадежности, так это обещание врачей, что отец обязательно поправится, просто ему нужно дать время для восстановления. К тому же Кларенс в особняке почти не показывался, лишь иногда появлялся почти под утро и, отоспавшись пару-тройку часов, куда-то пропадал вновь. Благо в его отсутствие Себастьян был избавлен от жгучего чувства ревности, замешенной на злости, что вспыхивала в груди каждый раз, когда он видел опухшего с перепоя кузена. А у того появились новые друзья – знатностью пониже и с весьма подпорченной репутацией. Да и весь свой лоск он подрастерял, став больше похожим на шулера-неудачника, пристрастившегося к рюмке, нежели на аристократа в двенадцатом колене.
Вивьен, не выдержав постоянных истерик и непредсказуемых перепадов настроения, окончательно указала Кларенсу на дверь. Он, конечно же, пробовал подластиться к ней, чтобы пустила его обратно, однако все попытки оказались тщетны. Теперь соувенская шпионка постоянно находилась в обществе Марвела Хольгрима, графа Стоувера. Посещала светские рауты, балы, оперу…
По правде сказать, то, что Вивьен сменила кузена в качестве любовника на главного советника его величества по торговым делам, тоже не могло не радовать. Все нынешние выходки Кларенса, его запои и дебоши не шли ни в какое сравнение с делами, которые он проворачивал, когда был с Вивьен.
Наступала студеная пора. Осень давно сдала свои позиции, и конец ноября принадлежал зиме больше, нежели осени, лишь по календарю ей властвовать оставалось еще пару дней.
В последнюю неделю Себастьян чувствовал себя до невозможности отвратительно. Нет, он не заболел, просто на душе было чрезвычайно гадко, будто бы сотня кошек скребла там разом, и ему хотелось как можно скорее куда-нибудь уехать. Однако дела по-прежнему держали его в столице. Он списывал свое состояние на тот злополучный разговор с отцом, на все случившееся и пытался как-то привести свои мысли и настроение в порядок, сделать подвластными рассудку, но, похоже, ему это плохо удавалось. Даже в кабинете у его величества, когда Себастьян отчитывался о проделанной работе, тот заметил:
– Что-то, друг мой, вы неважно выглядите. Может быть, поделитесь, что гнетет вас?
Просьба короля равносильна приказу, и волей-неволей Себастьян вынужден был ответить, хотя, конечно же, не всю правду.
– Здоровье отца и возмутительное поведение кузена печалят меня, – склонив голову, с тяжелым вздохом сказал он. – Кларенс безответственно, совершенно не заботясь о своей чести и достоинстве, ведет себя. Это подтачивает здоровье отца и…
– Полно! – отмахнулся король. – Я не стану приказывать разбираться с трастовым фондом и даже запрещу предпринимать что-либо по отношению к вашему кузену. Хотя, на мой взгляд, следовало бы высечь его, как непослушных детей секут розгами. Если бы не советник соувенского короля, наверное, я бы повелел сделать это, но да ладно… Лучше скажите, что с пороховыми домами?
– Граф Пенсери и баронет Теркони сделали почти все. В Глоссеншире, Истерсе и Дорбиле дома готовы к пуску. Остались лишь минимально необходимые приготовления.
– А чертежи?
– Механики давно разобрались, почему первые образцы не работали так, как нужно. Они уже выпустили пробную партию, которая успешно прошла проверку в пятом гренадерском полку. Офицеры отчитались о невиданной ими доселе мощи и скорострельности данного оружия, о его высокой поражающей способности. И первый и второй… кхгм, образцы оказались весьма и весьма… впечатляющи. Единственное, что отметили негативного, – всех солдат, что будут пользоваться новым оружием, придется переучивать. Новое оружие приходится по-иному заряжать – с казенной части, прицеливаться, да и многие по привычке, несмотря на малый вес, пытаются образец номер два поставить на сошку… Но думаю, это поправимо. Вся наша затея – это необычайный прорыв…
– Который обошелся короне чрезвычайно дорого – одни только плавильни еще при жизни отца нам чего стоили?! – перебил король воодушевившегося собственной речью Себастьяна. – С другой стороны, мы не могли больше затягивать! Теоретически еще наш отец мог все сделать, но тогда бы нас смели объединившиеся Андор, Мулор и Соувен, а мы, истощенные промышленной гонкой, даже пикнуть бы не смогли. Но сейчас, полвека спустя… Мы даже начинаем радоваться, что в Андоре, да простит нас Господь, затяжная засуха и голодные крестьянские бунты. А в Мулоре железной рукой из-за спины внука правит тетка Гвендолин – чтоб она еще десяток-другой пожила. Так что сейчас самое время. Правда, министры еще бы не затевали очередную возню с законодательством и не испортили… Ну да ладно, тогда мы найдем, чем их успокоить и занять еще на какое-то время.
Король задумался, а Себастьян застыл молча у камина, не смея нарушать тишину.
– То, что завещала моя бабка, мы освоили, – заговорил государь четверть часа спустя. – Но пройдет несколько лет, и мы потеряем преимущество в вооружении. – И тут же вскинул ладонь, словно прерывая даже не думавшего возражать Себастьяна. – Все равно максимум через месяц-другой, как бы мы ни береглись, на стол соувенского собрата ляжет первый выкраденный образчик. Потом они разберутся, что к чему и… Государству нужен запас знания! Чтобы у нас было в запасе то, до чего наши соседи не додумаются хотя бы еще лет десять.
– Десять? – недоверчиво переспросил Себастьян.
– Ну, хорошо, хорошо, – отмахнулся король. – Пять. Хотя бы пять лет. А мы за это время… Мне нужна жена твоего кузена.
– Вы думаете, что она, как и ее величество Флоренс, разбирается?..
– Я ничего не думаю по этому поводу. По этому поводу пусть думает наш главный механик и инженер барон Ковали. Недаром же я ему титул пожаловал… Я хочу побеседовать с ней, а после… после с ней пусть общается Ковали. Даже если она не знает о том, что нам требуется в первую очередь, она может знать, а может и уметь многое другое. Вот пусть Ковали и выжимает из нее все.
Желание короля следует рассматривать как приказ, надлежащий безотлагательно выполнить. И Себастьяну ничего не оставалось, как отправляться за Аннель в деревню. Конечно же, ему не очень хотелось выполнять это лично, но вариантов не было. Епископ Тумбони до сих пор не вернулся из Рейвеля. Он как доверенное лицо его величества договаривался с крупными промышленниками. Казна уже без ущерба и заметных дыр в бюджете не могла покрывать такие траты на вооружение. А никого другого посылать не хотелось. Еще неизвестно, как отреагирует Аннель на появление посторонних в усадьбе. Он специально встретился с Мартином Истбруком и Натаном Коелем, так они на полном серьезе поведали душещипательный рассказ о своем визите. Они были стопроцентно убеждены, что Аннель больна чахоткой, и так искренне уверяли Себастьяна в этом, что он поверил бы им, если бы тогда сам не приехал в усадьбу в августе и не видел бы вполне здоровую и относительно довольную жизнью девушку. И теперь он опасался, что еще кого-нибудь, ранее незнакомого с ней, эта смекалистая леди сможет обвести вокруг пальца. А в том, что Аннель смекалиста и умна, он убедился давно.
Если быть честным с собой, то ехать не хотелось лишь по одной причине – он боялся, что Аннель влюбится в него так же, как он влюбился в нее. Если бы тогда он знал о легенде, то не сидел бы безвылазно полтора месяца в усадьбе. Он-то сам ладно, его чувства – это только его чувства. А она?! Что ей потом делать со всем этим?
От таких мыслей Себастьян совсем загрустил. Он до последнего момента собирался отправить своего помощника, однако под конец не выдержал и в сопровождении личного камердинера, дюжего малого, не склонного к откровенностям, лакея и пары гвардейцев, с которыми он всегда отправлялся в опасные путешествия, выехал в Адольдаг.