– Рекомендовать вы своей жене будете, а не тайной канцелярии, – уже находясь в сильном раздражении, оборвал его Себастьян.
Он понятия не имел, что Кларенса шантажировали, и уж никак не ожидал, что сведения о пропаже бумаг из трастового фонда станут известны третьим лицам. Это несколько выбило его из колеи, однако ни в коей мере не заставило сдать свои позиции. Обвинение в убийстве Кларенса было нелепым и лишь замедляло расследование. Но оставалось подождать еще три дня, и он выйдет на свободу. А пока…
– Идите в зал суда, – посоветовал маркиз взбешенному прокурору. Тот как рыба, выброшенная на берег, разевал рот, но так и не находил достойного ответа на грубость. – Вас уже заждались.
Сменив цвет лица с пунцового на бледный от нахлынувшей ярости, Брогерст, процедив лишь: «Вы еще пожалеете!» – спешно удалился из комнатки.
А спустя какое-то время вошли два гвардейца и, встав по обеим сторонам, повели самого Себастьяна в зал заседаний.
Вивьен, вцепившись в борт корабля так, что побелели пальцы, всматривалась в бирюзовую морскую даль. До последнего момента женщина опасалась, что ее узнают, настигнут в порту и арестуют. Но вот корабль отчалил к далеким берегам Новой Артионы. Вроде все обошлось, и можно было облегченно выдохнуть.
Последние дни промелькнули как в тумане. После того как она выскочила из спальни с вожделенными документами, все запомнилось отдельными кусками и фрагментами. Вот Кларенс с перекошенным лицом зовет слуг, а уже в следующую минуту она пытается заставить его замолчать. Кровь… Какая-то сумасшедшая встреча с герцогским сынком, а потом бег, бег, бег…
На всякий случай у нее давно был готов план экстренного побега, но не рассчитанный на то, что придется долго скрываться. Она предполагала бежать максимум до границы с Соувеном, а там пересечь ее, и все – безопасность. Теперь же, потеряв документы, она не могла вернуться к Герману, он бы ей этого никогда не простил. И тогда Вивьен решилась бежать ото всех.
Вернувшись к себе, женщина обрезала роскошные рыжие кудри, наскоро перекрасила их басмой, придав волосам тусклый каштановый цвет, подкладочками под щеки изменила овал лица, а после, схватив лишь один саквояж, навсегда покинула дом.
В спешном порядке, превратив себя в пугало, она выехала из столицы с балаганными артистами, а потом настолько быстро, как смогла, добралась в Оманию. Там у какого-то подпольного менялы женщина по грабительским расценкам обменяла украденные Кларенсом векселя на предъявителя, а после поспешила в порт.
И вот теперь еще раз, изменив внешность – волосы острижены еще короче и перекрашены в жгучий черный цвет, – она под видом убитой горем вдовы покидала континент. В единственном саквояже лежали деньги, которых должно хватить на несколько лет жизни, а в вещах были зашиты надаренные любовниками драгоценности.
Не веря своему счастью, Вивьен еще раз вздохнула полной грудью и наконец-то осознала, что свободна. Больше не будет Германа и его заданий, не будет шпионских игр и противных любовников. Теперь не нужно изображать из себя прелестницу, когда от ухажера с души воротит. Все осталось позади раз и навсегда! Теперь она Аделла, скромная вдова из Омании, отправляющаяся к новым берегам за лучшей долей. А прошлого с его угрюмыми пансионами, шпионажем и напоследок с убийством никогда не было.
Помощник объявил, что выходит судья. Все встали. Потом он огласил, какое дело слушается, кто обвиняемый, произносил еще что-то… Однако я плохо понимала, что говорилось: язык казался для меня чужим, и, слыша каждое слово по отдельности, я не понимала смысла речей. Руки дрожали, а сердце стучало в груди, разгоняя кровь тяжелыми толчками. А едва вывели Себастьяна, весь мир, и без того подернутый пеленой, сузился до его лица, прочее же перестало существовать. Я видела лишь его одного.
Заметив меня, сидящую на скамье, он лишь прикрыл глаза, давая понять, что, мол, все в порядке, а потом переключил свое внимание на судью и присяжных.
Со своего места поднялся прокурор… Я лишь через несколько минут поняла, что это обвинитель, хотя тот назвался сразу. Он начал говорить, и его слова одно за другим проникали в мое сознание, создавая чудовищную картину преступления. Моего Себастьяна обвиняли. Обвиняли в смерти Кларенса! А я… Я, словно погруженная в жуткий транс, отказывалась понимать, принимать и верить. Мне хотелось кричать, протестовать, вопить… Казалось, что еще немного, и я разорву их всех, сумею погрести под сводами этого зала, выпустив ярость на волю. Меня трясло, а из глаз катились непрошеные слезы. Я никак не могла совладать с собой.
На миг, будто издеваясь, сознание прояснилось, чтобы я смогла услышать, что от моего Себастьяна требуют сказать, где был той ночью, а он лишь таинственно заверяет, что не имеет возможности. А этот ненавистный прокурор отвечает, что раз не может, то, значит, именно он убил маркиза Мейнмора…
Свекровь рядом удовлетворенно фыркнула и подняла на меня светящийся торжеством взгляд. А я… Я, не совсем понимая, что делаю, вскочила на ноги и, вопреки всем правилам, бросилась в проход, чтобы прорваться вперед к перилам, отделявшим меня от Себастьяна.
– Леди Мейнмор! Миледи! – крикнули, пытаясь остановить меня.
Кто-то схватил меня за руку, но я вырвалась.
– Леди желает что-то сказать? – прозвучал издевательский голос прокурора.
А я дрожащими пальцами развязала ленты, удерживающие на голове чепец, и сорвала его, выставляя на обозрение сходящие синяки. По залу прокатился взволнованный шепот. Все начали обсуждать мой вид.
– Желает! – твердо ответила я, хотя на самом деле еще не знала, что собираюсь произнести. Не понимала, что вообще делаю и что будет потом, но…
Судья хотел было возмутиться, но, подумав, махнул молоточком, призывая зал к тишине, и дал свое высочайшее разрешение.
– Я… Я… – неуверенно начала я, но, неожиданно поймав потрясенный взгляд Себастьяна, мгновенно поняла, что именно скажу. Не отрывая от него взора и будто черпая силу из его глаз, я продолжила, чеканя каждое слово: – После того как мой супруг, маркиз Мейнмор, избивал меня на глазах у всех гостей, маркиз Коненталь вступился. Он защитил меня, а после… после отнес в свою спальню и успокоил. – Зал взорвался, но я, неожиданно с легкостью перекрывая невообразимый гул, продолжила: – Мы вышли из спальни лишь утром, когда личный камердинер сообщил нам, что доставили тело супруга. Всю ночь маркиз Коненталь провел со мной, а значит, никак не мог убить Кларенса.
– Шлюха! – раздался неистовый крик свекрови. – Грязная шлюха!
– Аннель, зачем?! – не веря своим ушам, потрясенно прошептал Себастьян. Стоял невероятный шум, и его слова я угадала лишь по движению губ.
Зрители повскакивали со своих мест, засвистели, заулюлюкали. Зал заседаний бушевал. Вдовствующая маркиза надрывалась, поливая меня отборной бранью. Прокурор бесновался, пытаясь доказать всем, что я сумасшедшая и моим словам нельзя верить. И лишь побледневший Себастьян молча смотрел на меня.
Наконец, когда под угрозой удаления присутствующих гвалт стих и все расселись по местам, ко мне обратился сам судья:
– Леди, вы готовы подтвердить свои слова? Может, от горя вы повредились рассудком? Поймите, вы же навлекаете на себя…
Но я не стала его слушать дальше.
– Я чем угодно готова поклясться, что провела эту ночь в спальне маркиза Коненталя. И это утро мы встретили вместе с ним. – Я произносила слова раздельно и громко, чтобы каждый находящийся в зале суда их мог расслышать. – И от горя я рассудком не повредилась. Я не переживаю из-за смерти мужа. Он так избил меня последний раз, что не оставил к себе даже простого человеческого сострадания!
– А чем вы там занимались?! – вдруг ядовито выкрикнул кто-то из зала.
Я резко обернулась, отыскивая наглеца. Но бесполезно, мне виделись лишь ухмыляющиеся рожи, перекошенные любопытством и жаждой грязных сплетен.
– Маркиз рассказывал о детстве моего супруга! – так нагло, как только могла, ответила я. – Всю ночь так подробно и основательно рассказывал!..
– А сколько раз? – издеваясь, поинтересовался кто-то другой.
– Вам столько не смочь! Чреслами слабоваты!
Зал вновь взорвался криками. Кто-то смеялся, глумясь надо мной, кто-то орал похабное, но мне было все равно. К чему честь, к чему репутация, если человек, которого ты любишь, будет повешен за то, чего не совершал?! Когда на весах жизнь любимого и твоя честь?! Для меня подобной дилеммы не существовало. Да я бы мир перевернула, лишь бы он жил, дышал, был где-то рядом, хотя бы на этой планете…
Судья вновь принялся успокаивать зал, а я, подобрав брошенный у ног чепец, кинулась прочь из зало. Уже никто ни в чем не обвинит Себастьяна. Никто и ни в чем! Женская репутация – самое дорогое в этом мире, самая ценная разменная монета, которая для меня, воспитанной в другом, не более чем пустой звук! Здесь ее считают целым состоянием, но к чему она, если рядом не будет того, кто сердцу так дорог?! Неужели я стала бы лелеять свою честь и видеть, как осуждают его, когда лишь одним словом, одним заверением могла бы спасти?!
Нервно рассмеявшись своим мыслям, отчего лакеи, стоящие перед выходом из здания суда, шарахнулись в стороны, а я сама из последних сил открыла себе двери и выбежала на свежий морозный воздух.
Вечерело. Плотные облака уже не застили небо, и далекая синева, будто ободряющий знак, проглядывала на горизонте.
Лишь вдохнув полной грудью и немного приведя мысли в порядок, я огляделась в поисках средства передвижения. Заметив на противоположной стороне площади экипаж, я призывно замахала чепцом. Когда возница остановил свой несколько обшарпаный транспорт у подножия лестницы, я приказала: «К особняку герцога Коненталя! Гони!» – и проворно забралась внутрь. Щелкнули вожжи, мы тронулись.
Я, откинувшись на спинку, бездумно смотрела в окно на проплывающую улицу. В голове было пусто, на душе тоже. Я ни о чем не жалела, ничего не ждала. Я сделала то, что должна была, и этого довольно.