То, что рассказал отец, перевернуло его мир с ног на голову. До сих пор, он старался не отдавать себе отчета в том, что делает, считая, что поступает низко. Влюбиться в жену собственного брата, что может быть хуже?! А теперь, после разговора он с ужасом осознал, что все это было предопределено в тот самый роковой день.
В голове разом возникла куча вопросов, десяток противоречивых эмоций рвались из груди… И в одну секунду хотелось думать, что его вспыхнувшие в усадьбе чувства к Аннель, которые он пытался скрывать не только от нее, но и от себя, это наваждение, в котором, как оказывается, он был неволен. А уже в следующую, он понимал, что какими бы эти чувства не были, наведенными, предопределенными судьбой — они есть и от них невозможно будет избавиться. Достаточно было вспомнить тот момент, когда он увидел, как капитан Эйрли целует девушку, норовя увлечь в спальню. Как тогда потемнело в глазах: он готов был разорвать соперника на месте, и лишь с великим трудом сдержался.
В первый раз в жизни он не знал что делать: бороться до конца, поправ законы морали и общества, или смириться, видя любимого человека с другим? Да ладно бы с тем, кто так же безответно любил бы ее. Так нет же, с тем, кто беззастенчиво издевался над невинной, не способной ничего противопоставить в ответ женщиной… И все то казалось сумасшествием, сводящим с ума абсурдом.
Когда Себастьян покинул отцовскую комнату, то не увидел, как захлопотал над герцогом доктор, капающий ему новые капли. Не видел, как отец, разом постарев на добрый десяток лет, откинулся на подушки и, глотая горькое лекарство, решал все для себя. Что ради сына герцог готов был на все: взойти на эшафот, лишь бы сын… был счастлив. А Кларенс. Ох, Кларенс, Кларенс — непутевый племянник. Теперь еще одной его герцогской задачей будет сделать так, чтобы Кларенс не коснулся Аннель даже пальцем.
Часть 4. Снова в столицу
Едва Себастьян покинул усадьбу, зарядили дожди. Хмурое осеннее небо казалось настолько низким, что чудилось, будто бы чернильные облака царапают макушки самых высоких деревьев. Я рассказала своим домочадцам, что собираюсь предпринять. Мое заявление, что я хочу сбежать от Мейнморов и Коненталей, вызвало бурю обсуждений. И если молодежь в лице Меган и Агны поддерживала меня, то старшее поколение скептически качало головой. Они осуждали меня, повторяя одно — Господь завещал терпеть.
А у меня на этот счет было совершенно другое мнение. Терпеть я не хотела, быть игрушкой в чужих руках тоже, и не собиралась сидеть и ждать, когда же меня привезут к ненавистному супругу. В итоге, после бурных дебатов я решила, что в сопровождении Меган и Питера отправляюсь в неизвестность, а все остальные останутся в поместье ждать от меня известий, чтобы после, когда мы хотя бы немного устроимся — последовать за нами.
На самом деле, я, конечно же, сомневалась, что Порриманы сорвутся из Адольдага. Они и так сильно рисковали, отправляясь в сюда, а теперь, когда не понятно смогу ли я раздобыть крышу над головой… У них было трое детей — трое сорванцов и это все решало. А вот молодежь!.. Они не были обременены отпрысками и могли решиться на авантюру, тем более что я заранее раздала им рекомендательные письма на открытую дату и они бы, даже если наша авантюра не увенчается успехом, неплохо устроились после.
Но едва мы приняли решение, возмутилась Агна — она не желала бросать меня, и готова была служить кем угодно, лишь бы быть подле. В итоге было решено взять ее как камеристку и компаньонку.
Но все наши планы испортила погода. Дожди лили, не переставая, уже третью неделю. И если бы еще в первые две, мы, загрузив повозку, на пони выехали бы из усадьбы, то на третью рисковали увязнуть на дороге по ступицы. Уже давно все было собрано, а дождливая пелена затянула все холмы и словно цепная собака сторожила нас в Адольдаге, не давая и шагу ступить за пределы.
Начало ноября встретило нас ясными утрами, и я воспрянула духом. Еще капельку, еще чуть-чуть и можно будет тронуться в путь. По ночам уже ударял морозец, и землю прихватывало ледком.
И вот ранним утром, пока земля была схвачена морозцем, и жидковатая грязь почти не расползалась под колесами и копытами пони, мы тронулись в путь. Пони катил тележку, наполненную самым необходимым, чтобы выжить в первое время, а мы вчетвером шли рядом с ней пешком, дружно перемешивая дорожную грязь, так и норовившую налипнуть на длинные подолы юбок.
Проводником у нас стал Питер: во-первых, как единственный мужчина среди трех женщин, а во-вторых — и это самое главное — как единственный из нас повидавший разные города. В юности ему пришлось постранствовать полтора года, и он более или менее знал, куда можно поехать.
На ночь остановились в небольшой деревушке в трактирчике (несмотря на то, что Адольдаг считался весьма глухим местом, в полудне пути верхом или дне пешком находился большой тракт, и все деревеньки стояще вдоль него как раз и кормились за счет дороги). Чтобы не оставлять явных следов, я представилась вдовой отставного секунд-лейтенанта сухопутных войск его величества, и сняла одну комнату на всех. Мы еще не знали, куда направимся, и пока лишь планировали добраться до Тосмута, где проведем несколько дней, а потом двинемся по торговому тракту куда-нибудь еще.
Отдохнув в Тосмуте и восстановив силы, мы решили двигаться дальше, но уже теперь на запад. Мы закладывали петли позаковыристее, и в населенные пункты входили то вчетвером, то парами, каждый раз, представляясь по-разному. То Питер был разорившимся лавочником вынужденным таскать на себе двух родственниц — сестру жены и свою тетку, то Агна была смущенной девушкой, которую из жалости не бросили слуги разорившегося родителя. Потом я стала дочерью помершего священника, на место которого прислали нового из епископата, а меня попросили вон… Мы изощрялись, насколько позволяла фантазия и возможность, чтобы окружающие поверили в нашу легенду.
И вот в итоге, три недели спустя, как вышли из Адольдага, мы добрались до крупного торгового города — Стейфоршира, славившегося своими рынками, на которых возможно было купить почти все. И вот в этом шумном, суетном и многолюдном месте мы и решили переждать пару месяцев, чтобы, продав пони и обзаведясь дополнительными деньгами, на них сесть в дилижанс, и отправится сначала на восток в один из крупных портов. Там за грошовые деньги сплавиться на баржах с углежогами южнее, а потом из портового города, еще раз поменяв пару маршрутов в крупных городах, осесть на побережье в тихом местечке.
В Стейфоршире в рабочем квартале, где жили работяги и начинающие подниматься по социальной лестнице эмигранты, на Питера мы сняли небольшую узкую как чулок квартирку с кухней на первом этаже, в которой помещались только длинный стол и печь, и с двумя продуваемыми ветрами спальнями на втором. Пони продали уже на следующий день, чтобы внести арендную плату на месяц вперед. Питер через день устроился на работу, а Агна и Меган подались в горничные к торговцу средней руки (рекомендации я им обеспечила), а вот я осталась на хозяйстве. Конечно, я тоже сперва порывалась пойти работать, но как выяснилось, что ничего не могу делать так, чтобы не выдать себя через пару же часов. Чуждость и отличие в поведении выдавали меня с головой сразу же. И если мои действия, пока я была маркизой и хозяйкой усадьбы считались чудачеством и так не бросались в глаза, то когда пыталась выдать себя за стоящую на ступени более низшего класса, чем аристократия — становилось понятно сразу, что я не та, за кого себя выдаю. Прежде всего — это была свобода в движениях, свобода во взгляде, не тот наклон головы, не так хожу, не так держу руки, даже не так дышу. То, что неосознанно считывалось людьми, живущими в этом мире, воспитанными в реалии этого мира, выдавало меня с головой.
Поэтому мне ничего не оставалось, как заняться домашним хозяйством да рукоделием, и поджидать всех с работы уже с горячей едой.
— О Боже! Как я устала! — простонала Меган, прогибаясь в спине.
Девушка вернулась сегодня позже остальных. Питер уже начал беспокоиться, и порывался было пойти ее искать, но тут его жена пришла сама.
— Миссис О'Коган — эта глупая гусыня — ничего кроме общества таких же вульгарных подруг не видела, а мнит себя королевой! Узнала, что я у миледи в камеристках была и давай на меня лишнюю работу навешивать. Нет, чтобы денег прибавить?! Так жалко! А помогать ее тупой камеристке, делая за нее всю работу — так это пожалуйста! То ей не так, и это не эдак!..
Но тут Питер подошел и прервал возмущенные словоизлияния супруги, обняв и прижав ее к себе. Меган тут же затихла, довольно уткнувшись носом в кафтан мужа.
А я почувствовала себя виноватой. Все работают, деньги приносят, а я одна дома прохлаждаюсь, даже на базар за продуктами не хожу. Питер отсоветовал мне это делать, мотивируя тем, что могу заблудиться, что обвесят или обсчитают. Я пока не стала его разубеждать, но… Сколько себя знала в городах я не плутала никогда. Это в лесу — едва опушка скрывалась из виду — я теряла направление, а вот в городе, даже среди одинаковых домов в спальных микрорайонах — никогда.
— Давайте все к столу! — чтобы заглушить чувство вины начала я суетиться.
На стол тут же выставила горячее — картошку тушеную со шкварками, еще теплый хлеб, горшочек с лечо (я захвалила несколько штук из усадьбы), сыр, нарезанное тонкими полосками соленое сало. Еда была хоть и немудреной, но сытной.
Меган подскочила мне помогать, но я тут же усадила ее на место.
— Нечего! Ты весь день крутилась, а я дома была. Забудь на время — кто есть кто.
Однако пока я не накрыла на стол и не взяла в руки ложку, никто не приступил к еде — все ждали меня как хозяйку.
Разговор потек неспешно, каждый рассказывал, что произошло за день, делился новостями. В итоге засиделись мы до позднего вечера. Мне даже пришлось на всех прикрикнуть и начать разгонять спать. А когда со стола все было убрано, посуда перемыта, мы с Агной стали укладываться. Я расстилала постель, а девушка, заплетя свои длинные волосы в косу, переодевалась в ночнушку.