Женщина в просторном пеньюаре, сидящая у его ног на пуфике, в панике вскинула глаза.
— Почему??? Ты собрался жениться? И…
Но он лишь отрицательно качнул головой и мягко произнес.
— Вовсе нет. Но так будет лучше. И для тебя и для меня, — и, наклонившись, прижал палец к ее губам: — Ш-ш-ш… Мой ангел, тише…
Конечно же, он собирался заводить семью, но потом. Как все аристократы он намеревался однажды жениться на хорошенькой дебютантке, выбрав ее из нескольких претенденток. Она была бы знатного, довольно древнего рода, мила, воспитана, и образована. Она рожала бы ему детей… Но это все было бы потом!
Он распланировал себе жизнь и четко следовал этому плану. Сейчас на первом месте была карьера, еще пяток лет, как минимум, он собирался заниматься делами, потом перевелся бы на гражданскую, а может бы и дворцовую службу. Стал бы ходить в клубы для джентльменов, и только уже тогда!.. А тут… Жена кузена спутала все карты.
Да! Она именно жена! Чужая жена!..
Себастьян терпеть не мог, когда молодые повесы волочились за замужними дамами. Сам он никогда не приветствовал адюльтеры. Дебютантки и девицы на выданье всегда были неприкосновенны, а чужие жены… Если другие себе позволяли подобное, то он никогда. И дело было не в его репутации, не в том, что он секретный агент его величества просто обязан был блюсти честь, или чтобы не замарать фамилию. Вовсе нет, ему просто претило сбивать чужих жен с пути истинного. Однако жить монахом он естественно не желал. Для этого у него была Анжел, его нежная Анжел, которой он снял этот особняк на приличной улице — на Париссон Сквер. И к ней он не скрываясь, как и полагалось мужчине его положения — то есть холостому, не связанному брачными узами, ехал в любой момент, когда бы не вздумалось.
Для Анжел в положении содержанки не было ничего неприличного. Многие холостые аристократы так делали, и это не считалось из ряда вон выходящим. Гораздо непристойнее было ухлестывать за чужой женой.
А Анжел… Анжел была мила, нежна, образована, а главное понятлива. Она никогда ничего не просила, хотя он готов был выполнить ее любое желание (конечно в разумных пределах). Он дарил ей украшения, платья, возил на прогулки, и даже вывозил ее в театр, смело показывая публике, правда если там не присутствовал отец — некоторые правила все же приходилось соблюдать. С другой стороны девушке ничего не оставалось, кроме как быть содержанкой…
Он поморщился… И хоть не он виноват в том, что ей такой нежной, с волной белокурых волос до талии, такой хрупкой… Оба ее запястья он мог обхватить одной ладонью, и оказавшейся в итоге такой страстной… Порой он чувствовал себя виноватым, что сложилось именно так.
Себастьян нашел ее в борделе, куда девушка угодила совсем недавно. Там он, скрывшись под маской, разыскивал одного подлеца, и чтобы скоротать время внизу, пока тот не соизволит выйти, потребовал себе девушку для беседы. Ему предложили Анжел. Оказалось ее уже начали обрабатывать, но она еще не стала продажной, алчной… Не стала той 'дамой', что безраздельно властвовали в подобных заведениях.
Тогда его прежняя содержанка как раз решила выйти замуж и, испросив разрешения, уехала с каким-то купцом в провинцию. Он был свободен.
Увидев подавленный страх, который все еще плескался в глубине голубых глаз, он до этого вовсе ничего не предполагая такого, предложил ей переехать к нему. После беседы девушка согласилась.
Выплатив хозяйке борделя приличную сумму, он перевез Анжел на Париссон Сквер и вот уже четыре года как постоянно приезжал сюда.
И вот теперь!.. Теперь все изменилось. Он полюбил супругу своего кузена. А Анжел, его нежный ангел вызывала сейчас лишь равнодушие и пустоту.
От этой мысли Себастьян стиснул руку в кулак и тут же разжал, поскольку понял, что, задумавшись, дернул сидящую у его ног Анжел за волосы. Та невольно вскрикнула, а на глаза навернулись слезы…
— Прости, — прошептал он, наклоняясь и целуя ее волосы. — Прости, мой ангел…
И тут же некстати перед глазами всплыла картинка, как он около двух месяцев вот так же успокаивал плачущую женщину…
Когда Себастьян собрался уходить и даже взялся за ручку, как вдруг замер перед дверью и, обернувшись, сказал:
— Я не хочу, чтобы ты волновалась, мой ангел. Не беспокоилась о своем будущем. Этот дом я выкупил, и теперь перепишу на тебя. Ты будешь его хозяйкой.
Девушка, стоявшая на последней ступеньке, пошатнулась и чтобы удержать равновесие, двумя руками схватилась за перила, но промолчала. Она прекрасно знала, что Себастьян не любил, когда его прерывали, она все-все знала о нем! Знала, как он улыбается, как он потягивается по утрам. Знала, что он не терпит истерик. Знала… знала… знала… И поэтому молчала и улыбалась, даже сквозь слезы.
— Я положу тебе содержание, и даже если ты пожелаешь потом связать свою судьбу с другим мужчиной, оно останется твоим, — меж тем продолжал он. — Это будут твои деньги, твое состояние. Тысячи в год тебе довольно?
И на этот раз Анжел смолчала, даже не кивнула. Она не совсем понимала, что же такое говорит Себастьян. Она лишь слышала в его словах, что ОН УХОДИТ!..
— И я добавлю тебе в облигациях еще… — рассуждал он дальше, хотя в душе отчего-то чувствовал себя последним мерзавцем. И от того пытался искупить свое поведение деньгами.
Не выдержав больше, он повернул ручку и распахнул дверь, еще задержался пару мгновений, и все же оглянулся напоследок. На нижней ступеньке по-прежнему стояла Анжел — его ангел, улыбалась, посылала ему воздушные поцелуи и при этом безмолвно плакала.
Дни пролетали за днями в хлопотах и делах, и для стороннего наблюдателя казалось, что в жизни маркиза все осталось по-прежнему, но… Но Себастьян-то знал, что на самом деле для него все изменилось раз и навсегда.
Он, на пару недель презрев государственные дела, самым тщательным образом изучал архивы, внимательно перечитывал и добывал новые сведения о появлении и жизни Флоренс Пришедшей. Благо должность, позволяла ему сделать это без особого труда. И чем больше он читал, чем глубже изучал все произошедшее, тем сильнее мрачнел. То, что молодежь его времени считала лишь небольшим развлечением, на самом деле оказалось чрезвычайно серьезным. Чувства, любовь… Именно эти вещи не поддающиеся логическому объяснению, но имеющие такую неограниченную власть над каждым живущим на свете, правили всем. Именно они вершили судьбы мира, менял облик государств, убивали сотни и воскрешали тысячи. И казалось бы люди решающие свою жизнь, выбирающие, оценивающие… С чувствами… С чувствами они порой не могли совладать, как со стихией.
Он вспоминал, прокручивал в голове появление Аннель и так, и эдак. Пытался отыскать хоть какую-нибудь подсказку в текстах, но все было тщетно. Он нигде не встречал ситуацию даже отдалено похожею на ту, в которой они оказались. А в душе боролись противоречивые чувства: любовь с нормами морали, желание собственника-мужчины с невозможностью претендовать на то, что уже давно принадлежит другому. И еще больше его метания усугубляло задание короля.
Его величество Даниэль Второй поручил Себастьяну весьма тайное, специфическое, и оттого еще более серьезное задание. И одним из его пунктов, если можно так выразиться, была появившаяся в парке Аннель.
Чтобы не привлекать внимания шпионов соседних государств ее не представили ко двору, она не беседовала с королем или кем-то из его советников. Если отложить собственные эмоции и заинтересованность в сторону, то все произошедшее с девушкой как нельзя лучше подходило для отвода глаз. Правда отец с приемом чуть все не испортил, однако последствия удалось сгладить — переключив общественное внимание на сестрицу будущего консорта и трех гвардейцев которым было приказано вытворять что угодно, но лишь бы их выходка была как можно ярче и как можно дольше обсуждалась при дворе. Положа руку на сердце и не кривя душой, если бы он действовал только в интересах короны, то девушку следовало точно так же выдать за какого-нибудь, кто отослал бы ее с глаз долой и подальше из столицы в какую-нибудь глушь. И там вдалеке продержать ее год-другой. Пусть копается себе, цветочки разводит. И когда все забудут, кто она и откуда, когда даже самые заядлые сплетники перестанут обмусоливать появление, ее следовало бы доставить к королю. Но, увы, так сделать уже не получится. Во-первых, Соувен еще более активно начал стягивать силы к границе и провокации с его стороны участились, а во-вторых, его шпионы активизировались, и переиграть их можно было лишь действуя на опережение. Поэтому Аннель следовало поскорее доставить в столицу, чтобы она могла побеседовать с нужными людьми. Для отвода глаз Себастьяну требовался повод, и он нашел его еще в усадьбе, заметив страсть Аннель к кулинарным изыскам. Таким нехитрым, и вполне правдоподобным способом, он наделся обосновать ее появление при дворе и поводить еще какое-то время за нос Вивьен и всех прочих шпионов Германа Фоглера — советника по тайным делам его величества Людовика Седьмого, государя Соувена. А самому тем временем подобраться поближе и ухватить эту гадину за… За мягкое место, или во всяком случае укоротить ему руки, а то уж что-то слишком много он знает в последнее время, даже такое что обсуждается тайком в кабинетах королевских министров и канцлеров. Было бы очень интересно знать, каким образом ему удается добыть информацию?
Партия была многоходовая, и если один шаг сулил проигрыш, то в другом случае — выигрыш. А время… А что ж время?! И на нем можно неплохо сыграть!
Единственное что хоть как-то преображало будни, избавляя их от серой безнадежности, так это обещание врачей, что отец обязательно поправится, просто ему нужно дать время для восстановления. К тому же Кларенс в особняке почти не показывался, лишь иногда появлялся почти под утро и, отоспавшись пару-тройку часов, куда-то пропадал вновь. Благо в его отсутствие Себастьян был избавлен от жгучего чувства ревности, замешанной на злости, что вспыхивала в груди каждый раз, когда он видел опухшего с перепоя кузена. А у того появились новые друзья — знатностью пониже и с весьма подпорченной репутацией. Да и весь свой лоск он подрастерял, став больше похожим на шулера-неудачника, пристрастившегося к рюмке, нежели чем на аристократа в двенадцатом колене.